Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович

— Ждёт тебя, яхонтовый мой, дальняя доро… — и вдруг замолчала.

— Ты чего? — окликнул я.

Цыганка не ответила. Смотрела на мою руку с таким недоумением, словно на ней проявились незнакомые письмена.

— А ты чего уставился? — рявкнул вдруг Зубов.

Я обернулся. В нескольких шагах от нас остановился незнакомый субъект и сверлил меня взглядом. Лет двадцати семи, хлипкий, с зачесанными назад, блестящими от масла волосами.

— Это вы мне, сударь? — субъект надменно вскинул голову.

— Тебе, а кому же ещё!

— Я не имею чести быть вам представленным. С незнакомцами не разговариваю.

Субъект ещё раз оглядел меня с головы до ног, развернулся и пошёл прочь.

— Стоять! — рявкнул Зубов.

Субъект сделал вид, что не слышит, однако шагу прибавил. Зубов дёрнулся было его догонять, но я удержал.

— Стой. Что он тебе сделал?

— Мне — ничего! А на тебя смотрел. Сейчас я его на дуэль вызову.

— Да успокойся ты! Ну, подумаешь, смотрел.

— Он не абы как смотрел!

— А как же?

— Косо! Сейчас я его…

— Да прекрати, слышишь!

Пока я утихомиривал разбушевавшегося Зубова, цыганка куда-то исчезла. Я на всякий случай проверил кошелёк и часы, но всё было на месте.

— И эта сбежала, — недоуменно пробормотал Зубов. — Даже денег не клянчила. Чего это она?

Я пожал плечами.

— Не придумала, что наврать?

Захребетник внутри меня усмехнулся.

«Правду про твою судьбу увидела. Да такую, что врать тебе побоялась».

Что он имел в виду, я так и не выяснил. Зубов потащил меня в тир, и стало не до бесед с внутренним голосом.

В понедельник, придя на службу, я принялся разбирать папки в ближайшем к моему столу шкафу. Убивал таким образом двух зайцев: получил возможность сосредоточиться на своих мыслях, а по завершении процесса обретал в пользование свободные полки. По моим прикидкам, как минимум половину содержимого шкафа следовало отнести в архив ещё лет десять назад.

Мысли мои более всего занимал некий горец, которого помянули в беседе удравший нищий и его знакомый. Я считал, что о горце следует рассказать Коршу, Захребетник отговаривал. По его мнению, информации было пока слишком мало, докладывать толком не о чем.

В начале двенадцатого по коридору простучала хозяйская поступь Мухина, и хлопнула дверь в его кабинет.

А ещё через несколько минут дверь в наш кабинет распахнулась. В помещение ворвался субъект, в котором я с удивлением узнал вчерашнего хлюпика. За хлюпиком вошёл Мухин.

— Вот! — объявил хлюпик и ткнул пальцем в меня. — Вы только взгляните, Сильвестр Аполлонович, какая неслыханная наглость!

В кабинете воцарилась тишина. Саратовцев бросил перекидывать костяшки на счётах, Мефодий застыл с чайной чашкой в руке. Я посмотрел на хлюпика с интересом. За хамство спросить всегда успею, сначала пусть скажет, зачем пришёл.

— Какая такая наглость? — заинтересовался Саратовцев. Всплеснул руками. — Аркашенька, голубчик! Стесняюсь спросить, ты здоров ли? До жалованья ещё неделя, а ты уж тут как тут. Обычно день в день приходишь.

Хлюпик сделал вид, что колкостей Саратовцева не замечает. Я сообразил, что это тот самый Аркашка, который формально является нашим сослуживцем, в Коллегии увидел его впервые. За спиной у Аркашки недовольно сопел Мухин.

— Воспитанные люди, прежде чем войти, стучатся в дверь и спрашивают разрешения, — холодно глядя на Аркашку, сказал я. — Войдя, здороваются. А увидев незнакомого человека, представляются.

У Аркашки покраснели уши.

— Аркадий Теодорович Гржевицкий — сотрудник нашей Коллегии, — поспешил влезть с разъяснениями Мефодий.

Пытался, как всегда в присутствии начальства, услужить, но сделал только хуже. Прямолинейный Саратовцев гоготнул.

— Ежели бы Аркадий Теодорович услаждал наш взор своим присутствием чаще, чем в дни получки, Михаил Дмитриевич, несомненно, знал бы о существовании ещё одного сослуживца. Он-то здесь уже месяц трудится и службу посещает с завидным постоянством.

Аркашка покраснел ещё больше.

— У меня уважительная причина — слабое здоровье! Доктор наказал ежедневно проводить комплекс оздоровительных процедур!

— И где ж ты их проводишь? — ухмыльнулся Саратовцев. — В театральной гримёрке да в кабаках? Вот уж точно здоровья наберёшься…

Мухин поморщился.

— Прекратите паясничать, Константин Львович!

— Да мне-то что, — Саратовцев пожал плечами. — Не я ворвался в кабинет и ору как оглашенный… Что стряслось-то, Аркаш? Скажешь наконец?

— Я заказал у портного мундир! — взвизгнул Аркашка. — Ждал, когда пошьёт, надеялся, что вот-вот появлюсь на службе в надлежащем виде. И вдруг узнаю, что мой мундир забрали!

Саратовцев всплеснул руками и схватился за сердце.

— Да что ты говоришь⁈ Быть такого не может.

Из истории происхождения мундира секрета я не делал. Саратовцев всё знал и, когда я рассказывал, повеселился вместе со мной. Вопрос прозвучал издевательски, но Аркашка принял его за чистую монету и распалился ещё больше.

— Я тоже полагал, что такого просто не может быть! Вообразите себе моё изумление, господа! Я прихожу к портному за мундиром, а тот сообщает, что его забрал некий господин Скуратов.

Аркашка оглянулся на Мухина, ища поддержки у него.

— Господин Скуратов, — пробасил Мухин, — верно ли говорит господин Гржевицкий? Вы действительно забрали у портного мундир, который он заказал для себя?

— Верно, — пискнул Аркашка, — не извольте сомневаться! Более того, господин Скуратов носит этот мундир не только на службе, но и в праздничные дни. Вчера я своими глазами наблюдал, как он разгуливает в моём мундире по городу! Мы столкнулись на ярмарке.

— Ну ещё бы, — хохотнул Саратовцев. — Не на службе же вам сталкиваться.

— Прекратите ваши гнусные инсинуации, Константин Львович! — взвизгнул Аркашка.

Он от ярости уже брызгал слюной. А меня ситуация всё более забавляла. Наблюдал вчера на ярмарке ребёнка лет четырёх, которому мать отказалась купить воздушного змея. Мальчик бросился на землю, в бессильной ярости колотил по ней руками и ногами и заходился криком, требуя желаемое. Аркашка сейчас был — вылитый он, даже вопил с той же интонацией. При том что, по сути, как и в случае с воздушным змеем, истерика выеденного яйца не стоила.

Я положил папку с бумагами, которую закончил разбирать, в стопку, выстроенную на стоящем рядом стуле. Стопка, надо сказать, выросла уже изрядная.

Я взял из шкафа новую папку. Не глядя на Аркашку, скучающим голосом сказал:

— Я полагаю, что вещь принадлежит тому, кто за неё заплатил. Ваш мундир, по словам портного, пролежал у него три недели. Забирать и расплачиваться вы не спешили. Неудивительно, что моему предложению сделать это вместо вас портной обрадовался. Если у вас с портным на сей счёт были какие-то договорённости, идите к нему и разбирайтесь. А мне, будьте добры, не мешайте работать.

Я положил на стол перед собой новую папку, развязал тесёмки и склонился над документами.

Такое пренебрежение чашу Аркашкиного терпения переполнило.

— Я буду жаловаться, — взвизгнул он. — Это оскорбление! Я с вами разговариваю, а вы в бумажки уткнулись?

— Аркадий Теодорович, — попробовал вмешаться Мухин, но Аркашку было уже не остановить.

Он выхватил из шкафа папку, подвернувшуюся под руку, и швырнул в меня. Папка оказалась толстой, бумаг в ней было набито больше, чем могла вместить, и броска завязки не выдержали. Бумаги посыпались на пол.

А я почувствовал, что закипаю. Мало того, что этот идиот несёт какой-то бред, так ещё и руку на меня поднял? На меня — потомственного боярина Скуратова⁈ Ну, пусть не руку, а папку с бумагами, и долететь она всё равно бы не долетела, но тем не менее⁈

Я поднялся из-за стола. До Аркашки уже и до самого дошло, что зарвался. А наткнувшись на мой взгляд, он взвизгнул и попытался спрятаться за Мухина.

— Сильвестр Аполло…

Аркашка не договорил. Увидел, что я шагнул вперёд, и бросился к двери.