Человек государев (СИ) - Горбов Александр Михайлович

Зрение обострилось, хмеля в голове — словно никогда не было. Земля подо мной больше не качалась, а сам я обратился в слух.

Судя по шагам, ко мне приближались двое людей.

— Да верно ли ты заметил? — спросил басовитый, недовольный голос. — Он точно сюда пошёл?

— Точно! Шёл-шёл вдоль забора, потом увидал, что в одном месте доска плохо приколочена. Он её отодвинул да пролез. Я и сам так хожу, чтобы дорогу срезать. — Этот голос, хриплый и надтреснутый, принадлежал человеку явно немолодому.

— Так ты трезвый ходишь! А этот, говоришь, пьян в лоскуты?

— У! Не то слово.

— Пьян, а доску разглядел?

— Да почему же не разглядеть? Ежели он, к примеру, прямо в неё башкой уткнулся… Да ты не беспокойся, догоним. Он, поди, на Георгиевскую идёт, чтобы извозчика взять.

Разговаривающие прошли мимо груды поддонов. Я осторожно выглянул. В одном из двоих с удивлением опознал оборванца, дремавшего на лавке в трактире. Второго, кажется, никогда прежде не видел.

— А с чего ты взял, что это шпик, а не просто услуга наша понадобилась? — спросил незнакомец.

— Сердцем чую, — нищий ударил себя в грудь. — Сам знаешь, на людей у меня чутьё. А по этому молодчику сразу видать, что благородных кровей. Спина прямая, манеры барские. Одно слово — боярин. А спрашивается, на кой боярину игрушки, которые горец из-под полы толкает, ежели у него своей родной магии — хоть известным местом жуй?

— Да мало ли, на кой. Случаи разные бывают.

— Это я не спорю, да только чутью доверять привык. А чутьё мне говорит, что парень этот слишком честный для того, чтобы в наши игрушки играть. Такой не то что закон нарушать — окурок на мостовую и то не бросит.

Голоса удалились.

«Вот оно в чём дело, — услышал я наконец Захребетника. — В тебе распознали боярина, потому и подходить не стали. Срисовали, что дело нечисто».

Я потряс головой, приходя в себя.

«Очухался? — нетерпеливо спросил Захребетник. — Давай дуй за ними! Надо узнать, что за горец такой и с чем его едят».

Я скрытно, перебегая от одного складского строения к другому, преследовал уходящую пару. А они искали меня и недоумевали, куда я мог подеваться.

— Видать, в другую сторону пошёл, — в конце концов сказал нищему его спутник. — Не к Георгиевской.

Он по-прежнему находился ко мне спиной, лица я не видел.

— Должно быть, так, — нищий развёл руками. — Я ведь точно не видал, куда, за тобой побежал.

— Горцу доложить надобно, — продолжил рассуждать вслух незнакомец.

— Зачем? Упустили ведь?

— Затем, что горец велел докладывать обо всех, кто нашими делами интересоваться будет.

— Скажем, что упустили, — взгреет…

— А узнает, что утаили, — вовсе без головы останемся! Давай-ка, беги к нему.

На этом пара рассталась. Незнакомец нырнул в проход между складами и скрылся с глаз, а нищий, вздохнув и почесав в затылке, пошёл дальше. Я продолжил следовать за ним.

Складская территория была огорожена забором. К виднеющимся вдали воротам нищий не пошёл. Отбросил обломок доски, лежавший на земле, лёг и протиснулся в открывшийся под забором лаз.

Я ринулся было следом, но Захребетник удержал.

«Погоди. Вдруг и впрямь чутьё у него…»

Я приник к щели между досками забора. И увидел, как нищий, выбравшись из лаза, отошёл на некоторое расстояние и опасливо огляделся. Не обнаружив ничего подозрительного, продолжил путь.

«Вот теперь можно!» — разрешил Захребетник.

Протиснуться под забором не так-то просто, я был крупнее, чем сутулый, высохший старик. Наконец выбрался. Побежал догонять нищего. И нагнал, когда тот уже шёл по Георгиевской улице.

Обрадоваться я не успел. Нищий вдруг оглянулся. Да так резко, что отпрянуть и скрыться за афишной тумбой у меня не хватило времени. А в следующую секунду нищий бросился бежать. Пробежал несколько домов, потом свернул налево в переулок.

Я бежал быстрее и был уверен, что его догоню. Уже вот-вот! Уже только руку протяни!

Но тут случилось непредвиденное. От вокзала по Кривоноговской улице ходила конка. И в этот момент она показалась из-за угла.

Нищий успел перебежать дорогу прямо перед копытами лошадей. Кучер, выплюнув крепкое ругательство, натянул поводья. Конка встала.

Пока я огибал препятствие, нищий нырнул в подворотню. Свернув туда же минуту спустя, я увидел, что старика и след простыл.

Глава 24

Балаган

Домой я добрался на извозчике. По дороге дважды засыпал, чувствуя себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. Протрезветь-то я протрезвел, Захребетник заставил. Но, видимо, даром для организма встряска не прошла. Ясность сознания снова улетучилась, и соображал я плохо.

Захребетник проворчал, что пить мне ещё — учиться и учиться, и посоветовал брать уроки у Зубова. А пока, мол, лучшее, что я могу сделать, это выспаться, организму нужно восстановиться. Он, Захребетник, не нанимался постоянно поддерживать в тонусе такое неповоротливое и нетренированное тело.

Я мог бы возразить, что до сих пор со своим телом прекрасно управлялся, но препираться с Захребетником было лень. Да и он тоже расстроился из-за того, что мы упустили нищего, это чувствовалось.

Засыпал я, на всякий случай будучи готовым проснуться неизвестно где, но в этот раз обошлось. Проспал, как выяснилось, остаток дня и всю ночь. Когда открыл глаза, за окном уже светило солнце.

Не успел позавтракать, как в дверь забарабанил Зубов. Напомнил, что мы с ним собирались на ярмарку. И что он за мной, между прочим, заходил ещё вчера.

Второй раз недовольство Зубова я вызвал, когда вышел в коридор. Взглянув на мой штатский костюм, Зубов скептически скривился и объявил, что в таком виде я вряд ли вызову интерес у противоположного пола. Половина города в сюртуках ходит, а у меня в комнате висит мундир, обозначающий принадлежность к Государевой Коллегии. И вот это уже совершенно другое дело! Мужчине, облачённому в такой мундир, барышень и уговаривать не нужно, сами будут на шею вешаться.

Моих возражений о том, что я собираюсь просто погулять по праздничному городу, не преследуя целей знакомства, Зубов будто не услышал. Я должен идти в мундире, и точка. А без мундира он меня за порог не выпустит.

Я, обозлившись, собирался послать Зубова подальше и сказать, что в таком случае вообще никуда не пойду, мне мундира на службе хватает, но тут вмешался Захребетник.

«Тебе жалко, что ли? Зубов — хороший мужик».

«Ну вот пускай сам и ходит в выходной день в мундире!»

«Дак он бы пошёл, но у него-то такого мундира нет! Вот и уговаривает тебя. Барышни на тебя засматриваться будут, а заодно ему перепадёт».

Я посмотрел на светящуюся охотничьим азартом физиономию Зубова. Понял, что Захребетник прав, и, не удержавшись, рассмеялся.

— Ладно, Григорий, чёрт с тобой. Сейчас переоденусь.

Погода стояла прекрасная. Площадь перед Гостиным двором красиво убрали цветами и разноцветными флажками, уставили нарядными будками с товаром. Играли уличные музыканты, кричали зазывалы, в центре площади выступали цирковые артисты. Люди веселились, разглядывали товар у лотков, раскланивались со знакомыми. Настроение у всех было приподнятым, и я тоже начал улыбаться.

— Позолоти ручку, ваше благородие! — Передо мной остановилась статная, красивая цыганка в ярком платье и цветастой шали. — Дай погадаю, всю судьбу твою расскажу!

— Так уж и всю? — усмехнулся я.

— Всю, как есть, до самой глубокой старости!

— Да я, может, до старости не доживу ещё?

— Если погадаю — доживёшь! Смилостивится судьба!

Я рассмеялся.

— Ну, гадай, — и протянул цыганке руку.

Остаться без кошелька или часов я не опасался, знал, что Захребетник настороже. Одного воришку он от нас с Зубовым уже отогнал, ни с того ни с сего вдруг обернувшись и состроив жуткую гримасу. Оборванца, тянувшего руку к зубовскому карману, как ветром сдуло.

Цыганка схватила мою ладонь. С готовностью начала: