Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

И я ослеп.

Ни с чем, испытанным ранее, сравнить эти чувства было невозможно. Ничего даже близко похожего по ощущениям не находилось в памяти. Очень отдалённо, как дождевая капелька на оконном стекле в сравнении с волнами мирового океана, на ум пришло благословление от Сергея Орудьевского, полученное мной, кажется, в позапрошлой жизни. Но если тогда это было лишь благословлением — то сейчас на нас ложилась благодать.

Свет хлынул со всех сторон, будто пещера разлетелась на мельчайшие осколки камней или песчинки, которые солнечный ветер мгновенно разметал, словно стен, основания и сводов здесь не бывало никогда. Волны энергии вдавили нас, слепых и ошарашенных, в спинки и сидения кресел. А по венам будто побежал жидкий огонь. Или электрический ток. Живая Ярь неощутимо пронзала тело насквозь, задерживаясь, клубясь и бурля внутри, насыщая каждую мельчайшую частичку жизнью и силой. О которых никто в мире до нас, пожалуй, и представления не имел. И это было потрясающе.

Окружавшее и ласкавшее нас бережное пламя отступало. За волнами света начинали проглядываться каменные своды и участки стен с колоннами. На завершающих секундах появился и пол, подарив, а точнее вернув, ощущение верха и низа, которых не было в солнечном хороводе, где нас будто кружило всё это время. А когда вокруг всё, кажется, вернулось в исходное состояние — по граням чешуек Перводрева продолжали пробегать огненные змейки, солнечные зайчики, блики и вспышки. Как будто Ярь, которой в воздухе было растворено огромное количество, рвалась наружу из-под коры Белого, кипя внутри него. Или словно его только что отсоединили от сети с каким-то неимоверно высоким напряжением, и по чешуе проскакивали последние редкие статические разряды. Энергию, впитанную за завтраком Перводревом, надо было мерить в каких-то чудовищных величинах: тераваттах, гигатоннах, петаджоулях. Я, конечно, и представления не имел об этих объёмах, путаясь даже в числе нулей. Но казалось, что протекавшей рядом с нами и сквозь нас Яри хватило бы, чтобы, пожалуй, сварить уху разом из всех морей, рек и океанов планеты. И ещё осталось бы.

Павлик смеялся, зажав ладонями голову. Но не пугал — было видно, что он полностью в своём уме, что это не припадок и не истерика. Сидевшая за осиновым кустом Алиса выглядела тоже так, что опасения не вызывала. Кроме, пожалуй, редких искорок в глазах, похожих на те, что нет-нет, да и проскакивали между чешуек коры Перводрева. Как и у Энджи, что смотрела на меня с выражением восхищения и восторга. Волосы у обеих только-только начинали опускаться обратно к плечам. Будто для них земное притяжение включилось совсем недавно. Или отключилось электрическое поле, превратившее девчат в разноцветные пышные одуванчики.

Деды́ сидели с совершенно одинаковыми лицами. С такими, пожалуй, принимают высшие правительственные награды из рук Верховного Главнокомандующего. Или новорождённых сыновей из рук любимых жён.

— Благодарю вас, гости, — Белый, продолжая время от времени искрить, чуть качнул боковыми ветвями. Мы одновременно склонили головы, все, и Павлик тоже. На замершие в наклоне ветки Осины с трепетавшими на них круглыми листочками было странно смотреть. Поклон Древа Перводреву — пожалуй, тоже никем и никогда не виданная редкость.

Тишину в пещере нарушило неожиданное шуршание. С этим звуком кресло Оси двинулось ближе к стволу хозяина. Присмотревшись как-то по-новому, сродни тому навыку, что позволял видеть сферы-ауры, я заметил, что плиты пола, казавшиеся сперва сплошным камнем, чуть расступались, образуя подобие рельс или канавок. По которым скользили корни, формировавшие основание и всё кресло целиком. Можно было предположить, что плиты эти стояли на корнях, уходивших в гору Бог знает на какое расстояние. Или что сами они были этими корнями или наростами на них в форме плоских щитов. Как бы то ни было — по каменному внешне полу плетёный трон с Осиной добрался до того места, где мы увидели его в первое посещение. И пропал, расползаясь и втягиваясь под землю. Точнее, под камень. Вот странно: знаний, воспоминаний и образов в голове за эту краткую вспышку прибавилось как бы не больше, чем после нашего «кровного знакомства» с Белым. А вот ответов на простые, казалось бы, вопросы не возникало. Видимо, на этот счёт Перводрево информацию не отправляло, сочтя излишней. Или общеизвестной. Или неважной. И я решил остановиться на мысли о том, что здесь, как и в амбарах, виденных ранее, всё было сделано из одного материала — того самого Древа, чьими домами были что пещера, что странные округлые лесные избушки. А то, что многое вокруг донельзя напоминало камень — так ему столько лет, что грех не окаменеть. Как бы не оказалось, что вся эта гора — и есть он.

— Близко к правде, — откликнулся негромко в голове Белый. А я смутился, решив, что своими ненужными мыслями беспокоил его, как зудящая осенняя муха. — Не тревожься. Ты помнишь рассказ Осины о Берёзе Рязанской, на корнях которой стоял целый край. Она была гораздо младше меня. Поэтому я — не только эта гора, лес, озеро, дно болота.

Последняя фраза добила окончательно. Потому что представить себе то, о чём он говорил, я не мог ни раньше, ни сейчас. В моём понимании дна у болот быть в принципе не могло. Хоть и ясно было, что где-то они должны были заканчиваться, но вот не увязывалось это в голове никак. Видимо, мешали какие-то древние куски генетической памяти предков, в которых отпечаталось равенство: болото — опасная бездна.

— Ты прав. И тебе тяжело понять многое. Но вас, двуногих, всегда в этом случае выручала вера. Не можешь понять — поверь. Станет проще, — ему бы в психоаналитики, цены бы не было. Господи, ну что ж за дурь лезет в голову?

— Не торопись. Вы слабее нас. Нужно время на то, чтобы поверить. И оно у тебя есть. Пока есть.

Слово «пока» насторожило — даже пальцы сжались на подлокотниках плетёного кресла. Чтобы тут же распрямиться. Потому что стало боязно — а ну, как больно хозяину сделаю? Ведь, как он сам объяснил, даже здешняя мебель — это тоже он, Тилодендрон.

— Мы можем сами решать, когда чувствовать боль, а когда нет. Ты теперь тоже можешь так. Но только с физической болью. То, что вы зовёте душой, живёт по своим законам, не подвластным мне. К сожалению, — я будто бы и впрямь уловил эту грусть в его Речи. И вздрогнул, вспомнив, сколько ему пришлось вытерпеть за свою бесконечно долгую жизнь.

— Ты знаешь, что делать, Странник. Ты можешь поступать так, как сочтёшь нужным. Я приму любое твое решение, — эту реплику, судя по резко повернувшимся в мою сторону головам, слышали все.

Да, я знал. Я видел дорогу, цель и задачу. Несколько задач, если точнее. Знал, что ещё пару недель назад, решение любой из них стопроцентно привело бы меня в могилу. Как и то, что тогда я ни в коем случае не поверил бы ни в одну из них, сочтя бредом, сказкой, чушью — чем угодно. Сегодня я точно был уверен в том, что до ближайшего Древа с привитым чёрным черенком я доберусь обязательно. И что, случись встретить в пути его двуногих слуг до второго ранга включительно — пободаюсь со вполне неиллюзорными шансами на победу. В том, что обратно вернусь живым, уверенность тоже была. Но пожиже, откровенно говоря.

А вот мыслей о том, чтобы поступить как-то по-другому: не поехать, отказать Белому, сказав, что я своего согласия на участия в их вселенских аферах не давал, а равно и мои родные — не было и в помине. Ни до свалившейся нежданной благодати, ни, тем более, после.

— Быть тому! — грохнуло в голове. Словно Перводрево подписало наше молчаливое соглашение и треснуло сверху печатью. Чинно так, по-старому, что только брызги красного сургуча полетели во все стороны. Или не сургуча.

На этом сеанс завершился. В голове стало пусто и свободно. Я встал и поклонился стволу, который наконец-то окончательно перестал искрить между чешуйками, будто вобрав в себя всю Ярь здесь, до последней яркой пылинки. В всей пещере тоже стало, кажется, как-то темнее и просторнее. Как бывает, когда вождь покидает помещение.