Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

— Снаряжением Никола обеспечит. По маршруту он в курсе, должен был уже придумать всё. Слушай его, Аспид, он плохого не посоветует. Но лишку с ним не болтай, — епископ не удержался от шутки в конце. Видимо, слишком серьёзные были лица у всех за столом.

— Не буду, Степан. Знаю я его, как начнёт трещать — не переслушаешь, — поддержал шутку и я.

Улыбки появились. Но у девчат — бледные, грустноватые, а у стариков и, неожиданно, Павлика — какие-то суховато-понимающие. Как хлопо́к по плечу с фразой «ну ты это… держись, короче».

Прощались коротко. Дед буркнул: «за своих не переживай, приглядим. Смотри там…», и сжал меня так, что весь воздух выдавил. Алиса, тщательно, но безуспешно пытавшаяся не плакать, обняла как-то одновременно и легко, и порывисто. Как мама. Энджи поцеловала крепко, нехотя, с видимым усилием отстранившись после. Павлик подошёл своими ногами, почти не качаясь. Я присел на корточки и заглянул ему в глаза. За эти последние три дня он не только прилично прибавил в росте и весе. В серых радужках читались беспокойство и задумчивость, свойственные детям значительно старше.

— Вернись живым, Аспид, — повзрослевший малыш протянул мне ладошку.

В ответ на рукопожатие, с моей стороны бережное и осторожное, в центр ладони будто гвоздь вбили или положили алый уголёк. Племянник поделился своей Ярью, резко увеличив мой и без того приличный запас. Да, правы оказались старики-разбойники — этот ещё быстрее учится и явно далеко пойдёт. Но пока — мой черёд.

На фразе Павлика, прозвеневшей под сводами «прихожей», Лина с Алиской заревели хором, прижав ладони к губам, а потом и отвернувшись, так, что видны были только спины и вздрагивавшие плечи.

— Однако, потоп сейчас будет, — неловко пошутил Устюжанин, напомнив мне сперва лесника Алексеича, и только потом — его киношного прототипа дядю Митю. Судя по голосу епископа, шутка ему далась с трудом. И потолок он рассматривал так пристально явно не с целью побелить.

— Так! Долгие проводы — лишние слёзы! Ну-ка, сели на дорожку! — командный голос Сергия, древние пословицы и ритуалы были очень кстати. На красный бархат сидений все буквально попадали.

— Ну, по коням! — и дед вскочил, подавая пример и задавая темп. Мы со Степаном спешно вышли в проём, образованный потайной дверью — каменной плитой, завалившейся направо.

Глава 19

Северные тропы

Болтун был в своём репертуаре. Пожав Степану и мне руки, кивнул на Патруль и полез на водительское место. Молча. Если епископ ему что-то и передал Речью — то внешне это не выражалось никак. Меня старик напоследок хлопнул по плечу с неловким «давай, смотри там…». И обнял. Неожиданно одарив благословлением. У него вышло, разумеется, не как у Белого, но ощутимо сильнее, чем у того монаха, что впервые познакомил меня с этим неожиданным ощущением, когда силы переполняют, а на душе становится светло и радостно. После прогулки по тёмным сырым казематам и очередной встречи с летучими мышами, что за какой-то надобностью всей стаей рванули из черноты нам навстречу, едва не остановив мне сердце, и здоровенной змеиной башкой, что вылезла полюбопытствовать, кто это тут бродит в потёмках, свет и радость были очень кстати.

С Николой по пути не общались. Ну, если не считать общением то, что после того, как Патруль явственно облегчённо вздохнул, вырвавшись из леса на гравийку, я показал ему сигарету и кивнул вопросительно на окно, а он в ответ чуть склонил голову, прикрыв глаза.

Дым выдувало в до половины опущенное стекло. Мимо проезжали указатели с названием деревенек, рек и ручьёв. Меня удивила было речка с оригинальным именем «Ольга». Но, подумав, решил не удивляться. Если есть река Лена — чего бы и не быть Ольге? Деревни тоже отличались от виденных ранее — вместо стандартных Жуковок и прочих Свистух здесь почему-то в ходу были фамилии: «Лапинская», «Демидовская». Удивила «Полупоповка» — я долго, до самого города безрезультатно ждал, когда же покажется целая.

Миновав мост через Онегу, длинный, метров двести, Ниссан свернул на Октябрьский проспект, как сообщил указатель. И я в очередной раз, как и в Белых Берегах, подивился щедрому наследию дела Ленина и Партии. Хотя, памятуя о словах Осины про «о чём говорите, в то и верите», удивляться особо было нечему. Огромная страна почти целый век верила в одно и то же. Поэтому и названия что здесь, на Севере, что в Брянске на западе, что где-нибудь, наверное, в Душанбе на юге были одинаковыми. Минуя невысокие постройки непонятного без текстовых пояснений назначения, мы свернули на улицу Чапаева, а с неё — на Ленина. Видимо, путь лежал в центр. Но ожидаемых небоскрёбов или хотя бы девятиэтажек так и не появилось. Машина остановилась возле обычного серого здания в два этажа, скупо, вполне по-здешнему, украшенного двумя оранжевыми полосками: два раза по три ряда красных кирпичей, между окнами и под козырьком крыши наверху. За нарядность отвечали белые стеклопакеты и выкрашенные в такой же снежный когда-то цвет торцы бетонных перекрытий над оконными блоками. Давно выкрашенные. Я вылез вслед за Болтуном и осмотрелся.

Тротуар был выложен плитами. Не привычной плиткой — именно плитами, железобетонными, размера метр на два с половиной, наверное. Между ними в стыках торчала упрямая северная трава. Ни бордюров, ни поребриков — асфальт улицы Ленина обрывался внезапно, за ним шла полоска утоптанной серой земли, клочками тоже поросшая чахлой зеленью. За ней — пешеходная дорожка. И то самое здание, что могло с одинаковым успехом быть детским садом, поликлиникой или офисом какой-нибудь здешней фирмы. Хотя о чём я? Какие офисы? Учреждением, само собой. Конторой. Офисы — это стекло, бетон, красота, порядок, охранники и девочки за стойкой: белый верх, чёрный низ, тренированные улыбки и отлетающие от зубов казённые фразы скриптов.

Крылечек у учреждения было почему-то два, совершенно одинаковых, со стандартными бетонными секциями на шесть ступенек. Даже кованные перильца-заборчики были совершенно идентичными. Между дорожками к ним росла здоровенная лиственница, раза в три, пожалуй, выше дома. А слева от крайнего крыльца — ещё одна. Только не росла, а просто стояла. Потому, что была сухая. Мёртвая. Чёрная. Суровые наглядность и символизм в самом начале маршрута насторожили так, что аж поёжился. И только потом вгляделся в здание за деревьями внимательнее.

Предчувствия не обманули — левое крыльцо украшала табличка самого известного банка страны, который раньше был кассой. И ещё две — каких-то фирм, названия которых отсюда видно не было. А вот над правым висела синяя вывеска причудливой формы с надписью «Каргополочка». Я даже чуть опешил. Если «карго» — это груз, то карго-полочка — багажник? Мысль о том, что это просто самоназвание местной женщины, как брянчанка или тверичанка, пришла позже. Вместе с Николой, что, словно дождавшись, пока я осмотрюсь и окончательно зависну, подошёл ко мне, обойдя капот.

Мастер протянул рюкзак функционально-военного вида, одновременно доставая из него планшет в каком-то серьёзном чехле-бампере из толстой чёрной резины. Я принял. А рюкзак, что висел на хромированной петле «лапы», заменявшей ему левую руку, осторожно снял, как будто с крючка вешалки, и закинул сразу за плечо. Болтун, не выходя из образа, ткнул в планшет пальцем, а затем резко провёл правой рукой параллельно тротуару, ладонью вниз. Если интуиция меня не обманывала, это переводилось, как «тут — всё!». Он в это время достал из-за пазухи паспорт в какой-то дурацкой прозрачной обложке, какими в метро и электричках торгуют. Развернув книжечку прямо на планшете, я увидел свою хмурую личность. Никогда не понимал тех, кто фотографируется на документы с широкой улыбкой, считая их легкомысленными. Паспорт сообщил мне, что теперь я — Крылов Вячеслав Петрович, родившийся в Вологде и там же получивший документ. Ну да, Стасик Пчёлкин отмелькал своё. Недолго. Но тем, кто это всё задумывал, явно было виднее. И епископ велел слушать Николу. Как бы бесполезно и глупо это не звучало. Книжечка с гербом ушла в левый внутренний карман, туда, где я привык носить документы.