Записки нечаянного богача 4 (СИ) - Дмитриев Олег

— Посидели, разговорились, по чарке выпили. И оказалось, что они Черепанову считай родня! — в разговоре не всплывало, но из справки Серёгиной я знал, что Виталий Палыч ещё и фамилию имел самую что ни на есть железнодорожную. — А помимо того, Дима, вот этот вот, Волков фамилия, оказывается, этой всей земли в округе хозяин и есть! Представляешь — надумал с другом её пешком обойти, своими ногами, по зиме!

— Удивил, однако, — пожевал губами над беззубым ртом старик и внимательно поглядел на меня.

Глаза его, когда-то, наверное, карие, а сейчас — мутно-болотного оттенка, смотрели куда-то вглубь, если что-то и изучая или оценивая, то точно не внешность. Мы с реалистом решили потерпеть из вежливости к хозяевам, и взгляд не отводить. Трясущаяся голова деда кивнула каким-то своим мыслям, хоть на общем фоне это и было вряд ли заметно.

— Хорошее качество, хозяйское. Помню, предколхоза, тот тоже, пока все наделы лично ногами не измерит, ничего никому делать не даёт. Зато когда так вот с землицей-то познакомился, уважительно — она родить стала, как сроду до того не пробовала! Старики, помню, удивлялись. Думали, либо колдун, либо какой селекционер-генетик лженаучный. Анонимок даже написали на всякий случай, с запасом. А качество правильное это, княжеское. Земля — она чует хозяина-то. Глядишь, и повеселеют Княжьи Горы с князем-то. А, Дим? Иль ты не князь?

Вот всегда так! Слушаешь сидишь умных людей, в надежде мудрости набраться забесплатно, и непременно в самый неподходящий момент прилетает вот такой вопросец, как финкой в бок.

— Я-то? Пожалуй, князь, — не решив пока, как вести себя со странным реликтовым дедом, притаился я за старой гайдаевской шуткой и куравлёвской интонацией. Головин хмыкнул.

— Тогда дела принимай. Эти трое тут всё и всех знают, помогут. Майора того сторожись — подлый он и жадный. — Алексеич будто забыл дрожать и головой, и голосом. Говорил твёрдо и уверенно, так, что и Тёма, и даже Трофимыч смотрели на него очень широко распахнутыми глазами. — Как на заимку-то охотничью вышли?

— Так по лыжне ж, — кажется, против своей воли ответил Артём. Или просто так ляпнул, взяв пример с одного нечаянного.

— Это по какой же? — дед перевёл взгляд с меня на него, но как-то слишком быстро, неуловимо.

— Митрофаныч привёл нас. Собачку свою выгуливал возле Воскресенского, а там мы возьми да и реши посмотреть, откуда такая Трупянка-река течёт. Он и отговорил, и дорогу к охотникам указал, — я говорил негромко, спокойно и совершенно уверенно. Потому что с правдой всегда так. И глухой дед услышал, снова удивив директора.

— Никак, и Дерево видал? — с подозрением и, кажется, даже какой-то издёвкой спросил Алексеич.

— Там много деревьев, Пётр Алексеевич. Лес же. Хочешь что узнать — ладом спрашивай, а не кружи! — реалисту явно надоела эта софистика-чекистика, и он снова влез вперёд меня. Получилось чуть громче и ниже обычного, а в старом советском директорском кабинете — так и вовсе загудело.

— Этот сдюжит, Вань! Дожили-таки до светлого денёчка! Не жлобьё, не плесень какая — натуральный хозяин, да и земля его признала уже, видно по нему. Такому палки в колёса совать — дураком быть. Недолго, причём, — замысловатый дед говорил вроде как и приятно, но ни разу не понятно. И явно знал гораздо больше, чем говорил, чем интриговал необычайно. Качество мудрого. Ну, или хитрого.

— Позвал бы своих-то, Дима? Чего им в машине у станции куковать? — подтвердил Пётр Алексеевич сразу оба моих предположения о нём.

Я глянул на Тёму и кивнул. Тот привычно прищурился, видимо, пытаясь найти контраргументы. И, не найдя, вытащил трубку:

— К зданию конторы, второй этаж, кабинет директора. Без спешки, чаю попить зовут.

— Ну вот, — древний дед расплылся в довольной беззубой улыбке, как если бы что-то очень хорошее и важное сделал. И будто бы закемарил, как со стариками случается.

Мы с Иваном Трофимовичем, фамилия которого оказалась Минин, это я по многочисленным грамотам с дипломами понял, разложили на свободном месте громадного приставного стола карту, тоже заслуженную, кое-где заботливо подклеенную с изнанки, не скотчем — бумажными лентами, а местами даже полосками из старых газет. Директор леса показывал и рассказывал, водя по отметкам кривым узловатым пальцем, с широким и плоским желтоватым ногтем, а я слушал и запоминал. Иногда задавая наводящие вопросы и отмечая галочками в голове получаемую информацию, которая будто бы сама разъезжалась по нужным углам, как на большой сверхсовременной почтовой или логистической сортировке: это — Серёге, это — по Тёминой части, об этом лучше при случае переговорить с Михаилом Ивановичем. Странно, но объём новой информации не пугал, а наоборот как-то воодушевлял, появился тот самый кураж, когда не только глаза, весь Дима целиком, пожалуй, боится, но руки делают, а голова думает, что нужно будет сделать следующим. Страшно было только слушать о том, как с конца восьмидесятых ровная и размеренная работа леспромхоза превратилась в борьбу за выживание, с переменным успехом. То, что земля не ушла сперва явным бандитам, а потом иным дорого одетым шустрым ребятам, было больше похоже на небывалое чудо. В голове нарисовалась сама собой картинка, как три богатыря, три мастодонта и реликта советской эпохи выдерживали натиски вихрей нового времени. Времена менялись, а натиск не ослабевал, подбирая всё новые варианты и решения, как откусить и продать подороже что-то чужое. Вокруг за последние лет пять образовалось несколько десятков дачных товариществ и коттеджных посёлков, в тех местах, что, вроде бы, никому не нужны были с конца девяностых. Года не проходило, чтобы не приехал или позвонил очередной уверенный в себе и обладающий связями и знакомствами красавец-мужчина, чтобы облагодетельствовать вождя диких селян дикими деньгами. И с каждым годом отказывать им становилось всё сложнее. Кажется, Трофимыч втихую радовался, что теперь будет, с кем встать плечом к плечу.

— Иван Трофимович, а как Вы посмотрите, если я у вас какую-нибудь часть предприятия выкуплю? — задумчиво спросил я, глядя на карту, где под пальцем директора таились под водой вековые залежи морённых дубов, обнаруженные давно, но так и не извлечённые.

Дед раздул ноздри, став похожим на огромного бульдога ещё сильнее.

— Ты себе представить не можешь, сколько раз я на этот вопрос отправлял просителей в грубой форме очень далеко, мамкина лямка! — выговорил он, наконец. И глаза прям искрили. — Что, мало земельки? Тоже всё надо, и сразу, докуда рука дотянется?

— Неа, — совершенно равнодушно и даже как-то чуть рассеянно ответил реалист, не сводя глаз с карты, — всё мне точно не надо, тем более сразу. Просто думается мне, что так будет проще, быстрее и для посёлка безопаснее.

— Обоснуй? — чудом обошёлся без мата пыхтевший здоровенный старик.

— То, что работать надо будет именно тут — это к бабке не ходи. Из светлого дорогого офиса в Москве я и не хочу, и не умею. Есть умельцы, конечно, специально обученные, но не хочу я так. Значит, нужно будет тут сидеть, пока городок не отстроится. Новую фирму тут открывать? Под неё здание строить? Я лучше на эти деньги котельную сделаю. Чтоб хватило и на город, и на посёлок. А закупать, договоры все эти заключать, бухгалтерию всякую вести — мне кажется, лучше, если это всё будет делать леспромхоз. А то нечестно как-то выходит, вы всю жизнь бились, чтоб в Княжьих Горах люди жили хорошо, а потом пришёл из лесу какой-то овощ на лыжах, и говорит: «Всё, дальше я сам, а ты, Трофимыч, досками себе торгуй!».

— Нечестно? — у деда брови аж подскочили и румянец тёмный отступать начал.

— Ну да, — оторвался, наконец, я от карты. Отметив, что там, где я помнил царь-дерево, на ней было непролазное болото. — Я не люблю всё вокруг деньгами мерить. Хоть это иногда и выходит очень неожиданным боком. Вон, седой мальчик подтвердит, — и я ткнул вправо большим пальцем в Головина, который немедленно закивал с самым скорбным видом.