Корпорация Vallen'ok 2 (СИ) - Хардин Сергей

Этот курьер подскочил к нему. Слов мы, естественно, не слышали, зато четко различили жест виктори на камеру. Водитель протянул ему обе, что-то параллельно рассказывая. Юноша бережно уложил одну сумку в специальное крепление на багажнике, а вторую прижал к груди и помчался в направлении парка.

В течении двух минут оставшиеся посылки были разобраны курьерами разных служб. Первый пункт операции по спасению удался. Один из свидетелей с места событий сообщал в группе, что водителей мопедов дружно подбадривала вся пробка.

То, что минуту назад было тихой площадью с фонтаном на входе в парк, превратилось в эпицентр народного восстания против времени. Сотни людей: подростки на велосипедах, крутящие на месте, офисные работники, сбежавшие с перекура, даже дети, кричащие: «Мы тоже хотим помочь!» Воздух гудел от криков: «Они едут!».

Самый первый курьер в зеленом ворвался на площадь, как торнадо. Двое подростков с велосипедами подлетели к нему, буквально вырвали посылки из рук и помчались в сторону кондитерской. На экране было видно, как пешеходы формировали живой коридор. Никто не остался равнодушным к моей затее.

Постепенно все контейнеры с лепестками были переправлены через парк, каждый хотел приобщиться к нашему великому делу. В чате, в группах, даже в стриме от Танака-сан — везде царило оживление. Лица людей сияющие, решительные, объединенные одной целью, смеющиеся, кто-то даже плакал. Даже здесь, по другую сторону камеры нас накрыла волна всеобщей эйфории и радости победы.

Это было не просто перемещение груза. Это было сердце жителей Осаки, бьющиеся в унисон ради этого маленького чуда.

После напряженной тишины в отделе произошел взрыв аплодисментов. Даже самые занятые и циничные логисты не могли оторвать глаз от экрана, их рты были открыты в немом восторге.

Рю стоял, прислонившись к стене, а его лицо было пепельно-серым. Он смотрел не на карту, и не на таймер, на котором была ещё уйма времени, а на лица.

На лицо девушки на сигвее, мчащей через парк, прижимая контейнер с лепестками к груди, будто родного ребенка. Лицо пожилого мужчины, что выжимал из велосипеда, да и из себя все соки, только чтобы посылка была доставлена.

Его собственный план с вертолетом службы спасения казался теперь не просто глупым, а кощунственным. Он пытался проломить проблему, я же растворил ее в море человеческого тепла.

Стрим с самой кондитерской будто завис, так замерли все сотрудники «Сакура-но Юмэ». Сама хозяйка, Танака-сан, сжимала фартук рукой так, что были заметны побелевшие костяшки. За ней были видны ряды безупречных, но «голых» тортов. Сотни откликнувшихся затаили дыхание, и только далекий гул площади доносился с улицы.

Один из велосипедистов прорвался к магазинчику первым, спрыгнул на ходу, и вбежал в распахнутую дверь кондитерской, протягивая контейнер, как олимпийский факел. Он не смог произнести не слова, только тяжело дышал. Команда кондитеров бросилась к нему, но Танака остановила их жестом. Она сама взяла контейнер, ее руки дрожали.

Госпожа Танака ставила полученные посылки на стол. Ее движения были медленными, почти ритуальными. Она открыла первый бокс и достала щипцами идеальные, хрустально-розовые лепестки «Ёсино», сияющие, как только что сорванные. Слезы брызнули из ее глаз. Она не смогла сдержать рыдания. Она поднесла горсть лепестков к камере — они переливались в на свету, такие влажные и будто живые.

— Они прекрасны, — её голос, прерывающийся от слёз, громом грянул в эфире. — Спасибо, спасибо вам всем. Мои герои! Мои спасители!

Она посыпала первый торт «Мечта» щедрой горстью лепестков. Розовая волна накрыла белоснежную глазурь — финальный штрих, символ победы. Команда кондитеров разрыдалась, обнимаясь. Толпа на площади, увидев это по стриму на экране микроавтобуса, взорвалась таким ревом восторга, что, пожалуй, задрожали стекла в округе. Хэштег #СпасиЛепесткиСакуры превратился в розовое цунами благодарности и ликования.

Рю резко повернулся, он стоял не у окна, а посреди зала, спиной к экрану с ликующими героями. Его плечи были по-прежнему широки, но напряжение в них сменилось странной, сосредоточенной тяжестью. Лицо было бледным, но не разбитым. Глаза, обычно метавшие молнии, теперь были глубокими, как омуты, в которых бушевала и оседала буря мыслей. Он смотрел не в пустоту, но прямо на меня. В его взгляде не было ни злобы, ни зависти, только шок, глубочайшее потрясение. Но не унижение, скорее осознание.

Накамора прошел через зал, где коллеги, застигнутые врасплох его видом, инстинктивно отшатнулись. Голос, когда он заговорил, был хриплым, чужим, лишенным всей былой огненной энергии:

— Канэко-сан. — Он сделал паузу, сглотнув ком. — Черный кофе без сахара, верно?

Это был не вопрос, не предложение. Это была капитуляция, белый флаг, признание поражения на поле боя, где он считал себя непобедимым.

Глава 23

В квартире резко стало туманно от пыли, поднятой мной. Пыль, древняя и всепроникающая, кружила в лучах света, забираясь в носоглотку и заставляя сдерживать чихание.

Картонная коробка у моих ног зияла пустотой, и это было как насмешка над масштабами поставленной самим собой задачи. Меня ждало новое уютное жильё в «Холмах гармонии», но прежде стоило пройти через чистилище под названием «как собрать свою жизнь до выходных».

— Ну что, малышка, — я потрепал Момо за ухо, — приступим к программе великого переселения. Как говорится, один переезд равен двум пожарам.

Персик, восприняв это как сигнал к игре, схватила носок с ближайшей кучи белья и с торжествующим хрюканьем помчалась к дивану.

— Момо, стоять! — я ринулся в погоню, но она ловко юркнула под стол, оставив меня с протянутой рукой и чувством глубочайшего поражения. Да уж, процесс сбора будет тем ещё мероприятием.

Спустя час, покрытый пылью и собачьей шерстью, я вывалил на диван всё содержимое шкафа. Разбирая найденные вещи, я делил их на три кучки — нужное, сомнительное и за гранью. В первую я определил свои недавние обновки и более-менее пристойное из гардероба прежнего владельца моей тушки (этого было очень мало, со вкусом и аккуратностью у «старого Джуна» были явные проблемы). Во вторую кучу, над которой еще стоило подумать, пошли старые футболки (с надписью «Я люблю Осаку» тоже), коллекция пустых пивных пробок от явно не самых изысканных сортов и старый потрепанный плюшевый пёс. Судя по тому, что он покоился на самой верхней полке, это явно не игрушка Момо, а по потертости, можно было точно сказать, что лет этому экспонату местной кунсткамеры много. Можно было сделать вывод, что это давний подарок. Единственным глазом он смотрел на меня с немым укором.

В третью кучу отправлялось всё, что мой мозг сходу маркировал как мусор. С радостью бы напихал это всё в один мешок и снёс на помойку, но в Японии с этим строго. Тут, пожалуй, самая развитая, равно как и сложная, система сортировки отходов. Сгораемые, несгораемые, пластиковые бутылки, PET-упаковка, банки, стекло, бумага, картон, биоотходы — настоящий ритуал прощания с хламом. Поэтому мусор сначала следовало перебрать по группам, и только потом нести на утилизацию.

— Кто же ты был, парень? — пробормотал я, разглядывая особенно кричащую майку с изображением танцующей рыбы-фугу.

Стиль, достойный слепого панка на кислотном трипе. Момо, утомившись от носка, решила «помочь» по-другому: она забралась в полупустую коробку, предназначенную для кухонной утвари, и улеглась там с видом королевы, созерцающей владения. Я только вздохнул и оставил коробку «Её величеству».

Но самым адским оказался угол за кухонной плитой. Она стояла, словно последний бастион старого Джуна, приросшая к полу за счёт годами копившегося жира и мусора. Я отодвинул ее с титаническим усилием (видимо, ее не двигали со времен основания Токио) и ахнул. За ней скрывался целый археологический слой жизни прежнего меня. Комки пыли размерами с голову младенца, крошки, кажется от печенья, со временем превратившиеся в монолит, но самая главная находка ждала меня дальше. Что-то темно-коричневое, окаменевшее, похожее на сморщенный трюфель.