Навола - Бачигалупи Паоло

— Я решила, что он безобиден. Хотя и утомителен.

— А это кто? — спросил я о ее недавнем собеседнике, который бросал на нее тоскливые взгляды.

— Художник, — ответила Челия, с улыбкой кивнув ему. — Он хочет написать меня, как Касарокка.

— Еще один портрет?

— Он полагает, что моя обнаженная кожа будет выглядеть очень красиво, если смочить ее водой. Видит меня «убранной смеющимися водами Лазури», так он сказал.

— Так он сказал? — Я не смог сдержать разочарования.

Ее улыбка не дрогнула:

— Он свинья, но ему покровительствует Гарагаццо, для которого он делает скульптуры. Лучше демонстрировать открытость, чем быть увековеченной в качестве рабыни Скуро.

— Мне понравился посол Вустхольта. — Я поискал его в толпе. — Он бы так не поступил.

— Приятное разнообразие.

Однако Челия произнесла это таким тоном, что было ясно: она сомневается, будто я понимаю, о чем говорю. Я решил не реагировать.

Из всех людей, заполнявших палаццо своим весельем, чужестранец с севера оказался самым приятным.

— Я бы хотел побеседовать с ним подольше, но Филиппо оскорбил его.

— О чем бы ты с ним беседовал?

— О чем угодно. Разговор с этим человеком напоминает купание в чистом горном ручье, а не в грязном устье Ливии. Я бы мог поговорить о... Слышал, что снег в тех краях лежит большую часть года и жители роют тоннели между домами. Я бы спросил его об этом.

— А я слышала, что они строят специальные комнаты и натапливают их так жарко, что все снимают одежду и смешиваются друг с другом — мужчины и женщины, все вместе, голые.

— Ну, что еще ты могла слышать.

— Ай, Давико. Всегда такой правильный. Что нам сделать с твоим правильным разумом? — Она окинула взглядом толпу. — Ага! Вон там. Сестры ди Парди будут счастливы внушить тебе не столь подобающие мысли.

Само собой, я обернулся, как ребенок, которым и был. И конечно же, две сестры смотрели на меня с неприкрытым интересом. Я покраснел и отвел взгляд, а Челия рассмеялась при виде моего смущения.

— Предпочитаешь старшую или младшую?

— Никакую.

На самом деле обе казались привлекательными — и пугающими. Легкодоступные сиалины вроде сестер ди Парди напоминали двери, молившие, чтобы их открыли, и, хотя я отчаянно желал вкусить тайн, которые ждали за ними, я также был ошеломлен и устрашен самой возможностью. Сестры продолжали глядеть на меня. Я понял, что в смущении смотрю куда угодно, только не на них. Я вновь окинул взглядом толпу. Вустхольца не было видно. Я мысленно проклял Филиппа, который его спугнул.

— Вообще-то, мне нравится мысль найти тихое местечко, чтобы спрятаться от всего этого.

— Но здесь так весело.

— Для тебя это веселье, для меня — пытка.

— То есть ты не желаешь пойти к предсказательнице, чтобы прочла твои чайные листья. Говорят, она мастер. Мы могли бы спросить, каким богатым ты станешь и что за короли будут дрожать, заслышав твое имя. Сейчас у нее никого нет.

Я посмотрел на предсказательницу в золотой маске с темной прорезью рта. Она сидела скрестив ноги.

— Думаю, я уже видел свое будущее, и оно исполнено горечи.

Я хотел произнести эти слова небрежно, шутя, но, пока говорил, внезапно ощутил прилив скорби, словно мою грудь случайно взрезали и из нее потекла кровь. Сила этого чувства потрясла меня. Оно вобрало в себя весь этот вечер. Уродливость гостей, сложности семейного бизнеса, грязь переговоров — и, хуже всего прочего, ощущение отрезанности. Это мир моего отца, а не мой, однако такую жизнь мне предназначила судьба.

Челия продолжала болтать, ни о чем не догадываясь:

— Я ходила к предсказательнице, что возле квартала Сангро. Она заявила, что в один прекрасный день я выйду замуж за короля. Я рассмеялась ей в лицо... — Она умолкла и обернулась ко мне. — Каромио48. В чем дело?

Я покачал головой, пытаясь обуздать эмоции.

— Ай, Давико. — Челия взяла меня за руку. — Давай выйдем на улицу. — Она потащила меня за собой. — Найдем свежий воздух. Уединение. Не нужно, чтобы кто-нибудь сейчас увидел твое лицо.

Я позволил ей вывести меня наружу, в сады Талья, и по мраморным ступеням — в лабиринт фигурных живых изгородей. У входа шумел большой фонтан. Челия усадила меня на край чаши.

— Ну вот, — сказала она, окунув пальцы в воду. — Так-то лучше, верно?

Мокрыми пальцами она провела по моему лбу, принеся прохладу и облегчение. Я прислонился к ней.

— Каромио. Что случилось? — спросила она.

Я попытался ответить, но перед глазами стояли граф Делламон и отец. Схватка умов, равновесие отваги и риска — два мастера игры, в которой я не хотел участвовать. Прохладные руки Челии коснулись моих щек и повернули мое лицо к ней.

— Ты болен? Будто горишь.

Челия, девочка, игравшая в карталедже и всегда одерживавшая победу, вгляделась в мои глаза. Девочка, которая прятала все, что хотела спрятать, и показывала лишь то, что желала показать. Маэстра фаччиоскуро. Я убрал ее руки от своих щек. Всмотрелся ей в лицо, пытаясь прочесть ее, пытаясь понять, кто она в действительности.

— Давико, в чем дело? — Она попробовала высвободить руки, но я сжал их сильнее, все еще пытаясь увидеть. — Серьезно, Давико? — Челия неловко рассмеялась.

Я не мог ее прочесть. Я ее не знал.

— Пообещай мне кое-что, Челия.

— Пообещать? Давико, что произошло с Филиппо?..

Я еще крепче стиснул ее руки.

— Пообещай, что никогда не станешь мне лгать.

— Пообещать... — Она была готова обратить все в шутку, но увидела выражение моего лица и внезапно стала серьезной. — Каро синьифико49, Давико. — На ее лице мелькнули эмоции, неуверенность, почти страдание. — Каромио, Давико. Ай. Это глупо.

— Обещай, — настаивал я.

— С чего это ты внезапно начал тревожиться о подобных вещах?

— Все вокруг меня — мастера по сокрытию истины. Вся моя жизнь — сплошное фаччиоскуро. Кто мой отец? Что он думает? Какие у него планы? Кто такая Ашья? А мои наставники? Они говорят за моей спиной, они обсуждают меня, измеряют, испытывают. Они придают мне форму, объезжают, словно лошадь...

— Они любят тебя, Давико...

— Они утаивают от меня правду. Точно так же, как утаивала ты.

— У всех есть секреты. Это естественно. Вспомни сиа Лисану, она написала множество стихов про тайны, про три лица человека...

— Пожалуйста, Челия! Я бы хотел думать, что хотя бы один человек не будет мне лгать. Пожалуйста, пообещай мне это.

Повисла долгая пауза: Челия изучала мое лицо. С жалостью.

— Но, Давико, откуда тебе знать? Если я дам обязательство, оно тоже может оказаться ложью. Я могу пообещать тебе луну с неба, и ты поверишь. У меня хорошо это получается. Зачем просить обязательство, истинность которого нельзя проверить?

— Пожалуйста, Челия. Не играй в свои хитроумные словесные игры. Пообещай, что никогда не станешь мне лгать.

Ее руки в моих скрючились, лицо исказилось сомнением.

— Не проси у меня этого, Давико.

— Пожалуйста.

— Я могу пообещать, Давико. Могу сказать, что никогда не солгу тебе. Но предупреждаю, иногда ложь — во благо. — Она высвободилась и взяла мои руки. — Ты уверен? Ты точно этого хочешь?

— Никогда не лги мне, — умолял я. — И я поклянусь, что тоже никогда не солгу тебе.

Но она медлила.

— Пожалуйста.

Ее глаза смотрели на меня, темные и печальные, преисполненные столь глубокого знания, что на мгновение я усомнился, понимаю ли, о чем прошу. Может, я поступил глупо, озвучив свое сокровенное желание, заговорив о страстной жажде обрести хотя бы одну безопасную гавань честности? Может, я глупец? Может, я прошу слишком многого? И все же упрямство, а также — буду честен перед Амо — отчаяние и одиночество заставили меня идти до конца.

— Пожалуйста, — повторил я.

Наконец Челия торжественно кивнула.

— Так тому и быть, — сказала она. — Я обещаю.

Я обнял ее.

— Спасибо, — прошептал я. — Спасибо.

Я уткнулся лицом ей в волосы, и она притянула меня к себе, гладя по голове, обнимая.