Трибунал (СИ) - Смородин Павел

Внезапно инспектор замолчал. Выглядело это резко и слегка пугающе — вот он говорил, а через мгновение уже смотрит в одну точку и не видит вокруг ничего. Сидел он так с полминуты, явно обдумывая что-то. Как только мысль сложилась у него в голове, Йона встрепенулся и с улыбкой произнес:

— Я, кажется, понял, кого мы ловим.

— Йона… объяснить не хочешь, чтобы я тоже прониклась твоей гениальностью?

— Хорошо, иди сюда. Смотри, как он пишет: «Трактате о царствии земном и вечном мире».

— Ну?

— Все с маленькой буквы, в то время как в нашей богословской традиции все слова писались с заглавных.

— И? — Марианна все еще не понимала.

— Знаешь, мне порой кажется, что абсолютно все свои знания я получил в приюте. Короче: со строчных стали писать после реформации. Арсорцы реформацию не приняли, а вот гутты были в первых рядах.

— Он что, гутт?

— Нет, тебе намекну: воевал он за нас, но пишет, как гутт.

— Стелландец. — Мысль, влетевшая Мари в голову, ударила ее наотмашь. — Твою мать!

Йона расхохотался.

— Догадалась?

— Маркберг, — прошептала девушка, а затем громко выругалась. — Поэтому он зовет себя Полковником.

— Эдикт о понижении в звании всех стелландских офицеров, поступающих на действительную военную службу. Он и Пулара называет в своих письмах генералом, а не фельдмаршалом, как положено, потому что он умер раньше, чем того назначили на должность. Все складывается.

— Сеннер пока не вписывается, — проговорила Мари тихо.

— Что? — Камаль был так увлечен своими мыслями, что не расслышал реплики девушки.

— Говорю, что Сеннер не вписывается в твою теорию.

— Он тут при чем?

Мари достала из кармана сигарету и сунула ее в зубы.

— Можешь у окна покурить свою дрянь?

— Неженка, — бросила Мари и послушно отошла от стола.

— После тебя кабинет пахнет, как булочная!

Она быстро дошла до окна и приоткрыла его. Из небольшой щели потянуло свежим воздухом и влагой. Осень уже плавно переваливала за экватор и превращалась из скверного и дождливого бабьего лета в нормальную такую осень.

Мари быстро прикурила и пояснила свою мысль:

— Бартон из восьмого сказал про него…

— Твой новый парень?

— Пока он не мой парень, но все шансы у него есть.

На этих словах Йона слегка улыбнулся. О романах своей подчиненной Камаль узнавал из коридорных сплетен и газетных статей. При этом каждый раз он удивлялся, как такая умная девчонка может быть настолько неразборчива в мужиках?

За прошедший год Йона не вспомнил ни одного хоть сколько-нибудь приличного — все либо нарциссы, связавшиеся с Мари ради славы, либо охотники за наживой, решившие за просто так стать зятем генерального прокурора. Пока Пол Бартон стал первым и единственным мужчиной, который хотя бы не вызывал у старшего инспектора желания застрелить того на месте из чего-то крупнокалиберного.

А это уже солидный прогресс.

Глядишь, и найдется нормальный мужик для этой сумасшедшей.

— Так вот, вдова Гессен говорила, что ее мертвого мужа убили под Сеннером. А Полковника там точно не было.

— Да, котел был севернее. Вот только его там не было живым. Мертвым — да.

Инспектор тяжело вздохнул. Мысленно он много раз возвращался в те дни, десять лет назад, когда все сорвалось в самый неподходящий момент. А сколько же раз он возвращался в тот проклятый вагон с ранеными? Тысячу раз? Две? Три? В этот чертов склеп на колесах, который тащил их — неудачников, которые не сдохли сразу, — в новый мир, полный страдания и безразличия.

Весь первый год на гражданке Камаль возвращался, вспоминал всех и каждого. Ребят, с которыми прошел весь ад, и случайных знакомых, которые стали ему на время как родные. Вспоминал Толстяка, Хесса, Эверли, Баркли, малыша Яни. Кузнечика было жальче всех — Нелин протащил его на себе через все минное поле, через настоящий ад. И все затем, чтобы в лазарете за мальчишку никто не взялся. «Слишком тяжелая рана — не выживет», — произнес тогда врач и оставил вместе с умирающим сослуживцем.

— Когда прорыв из окружения удался, мы уходили другим берегом. В Сеннаре наш санитарный поезд заправился водой и углем, а через сорок километров его разнесло авиацией. Так что вот там все и началось.

— Извини.

— Ничего. — Камаль вытащил из портсигара свою небольшую сигарету и прикурил. — Давно перегорел. По первости было тяжко, а сейчас я просто забыл половину того дерьма, что было, и живу себе дальше. С пальцами на ноге, жаль, не получится.

— Да… забывать — это хорошо. — В голосе д’Алтон появилась какая-то грусть. — Ладно, погрустили, и хватит. Вернемся к нашему восставшему генералу. Что он задумал? Или ты тоже веришь в этот суд над злодеями, которые украли у него победу?

Йона в ответ только фыркнул. Вот во что он точно не верил, так это в какой-то непонятный идеализм у опытного командира.

— Нет, вот уж чего у Маркберга и в помине не было, так это подросткового максимализма.

— Не знала, что вы знакомы.

— Пару раз пересекались. Он тогда продавил в штабе переход от классической позиционной войны к тактике «роя ос». Враг не может хорошо воевать, когда у него отрезаны поставки, в тылу все горит, а командные офицеры один за другим мрут.

— Логично.

— Вот-вот, так они с Малером и придумали взять самые результативные взводы и обучить на диверсионную работу.

— А вот это не особенно логично.

— Пф-ф-ф, кто тебе такое сказал? Марк Клавер в своих статьях? — Судя по виноватому взгляду девушки, он угодил в цель. — Проходимец, который факты натягивал всю войну. Галарте слушай, вот она видела всю эту жуть. Брестинга, он по югу бегал со своим фотоаппаратом, но это мелочи. Клавер всю войну просидел в штабной палатке и носу на улицу не казал. Фронт стоял. И стоял еще полгода, хоть с нами хоть без нас.

Камаль со злобой затушил в пепельнице едва начатую сигарету. Тихо рыкнул от злости и начал курить новую. Ситуация ему не нравилась, вот он и срывается при каждом удобном поводе. Нет, все же у судьбы весьма садистское чувство юмора.

— Ладно, что-то меня занесло. Извини.

— Забыли. — Мари спокойно кивнула, не приняв эту вспышку начальника близко к сердцу. Он был в своем праве.

— Маркберг не пацан, он не импульсивен. Один сплошь холодный расчет, замешанный на значительной доле авантюризма — вот его путь к победе, а не вопли про справедливость. А значит, эту хрень он начал для чего-то.

Повисло тяжелое молчание, такое, что из приоткрытого окна слышались звуки улицы, а из коридора — шаги. Часы показали восемь и три минуты. Нелин открыл дверь и вошел.

— Опаздываешь, остроухий, — с усмешкой произнес Камаль.

— Три минуты — джентльменское опоздание, — ответил д’эви и повесил шляпу и плащ на крючок. — Ты хоть представляешь, что в городе творится?

— Что там? — От интонации друга инспектор напрягся.

— Блокпосты и досмотр на всем юге. Повтыкали, как картошку, я, пока сюда добрался четыре раза вставал на досмотр, только твоя бумажка с красной полосой спасала, а то стоял бы до сих пор на Империал.

— Черт. Зато теперь мне понятно, на кой черт им нужна яхта. На реку ты блокпост не поставишь, а по воде попасть можно куда угодно. Даже…

Йона внезапно схватил телефон и принялся набирать номер. На третьем гудке он сбросил и поспешил набрать другой. Во второй раз трубку уже сняли.

— Это я, — без лишних предисловий начал инспектор. — Объявляй в городе мобилизацию, вводи комендантский час и досмотры всех мужчин от восемнадцати до сорока. Чем быстрее, тем лучше.

— Основания? — Голос Варломо в трубке был спокоен.

— Это Маркберг, и он собирается убить императора.

Вокруг все стихло, словно все звуки исчезли разом. Йона ждал, что Гай сейчас откажет, велит ему проспаться, обругает или еще что. Но вместо этого Варломо только помолчал несколько секунд, явно что-то прикидывая, а после спокойно произнес:

— Хорошо, я все сделаю. Считай, что эту проблему ты решил.