Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ) - Котова Ирина Владимировна

— Спасибо, что пришли, — сказал он, — спасибо, что тревожитесь за меня. Не тревожьтесь, братья, пируйте и радуйтесь за меня. Я не присоединюсь к вам, потому что я еще слаб, но я с вами сердцем. Все хорошо. Я потерял зрение, но мне осталась жизнь.

И только Юнеди и двум драконам младше было позволено пройти в покои. Там Четери познакомил их с супругой, представил как учеников и сыновей, — и они поклонились ей как второй матери, обещая почитать и помогать ей. И удалились.

Как и повелел Чет, в большой зале собрали пир. И был тот пир с привкусом горечи — потому что каждый думал о том, что солнечный Мастер, яркий Мастер ни разу не улыбнулся, когда говорил с ними у порога своих покоев.

За окнами сияло закатное солнце.

Четери, запретив слугам следовать за ним, вышел на крышу дворца. На лицо ему падали солнечные лучи, и он ощущал их как теплое ровное дыхание. Он прошел вперед, пока не уперся в ограду, поднял голову к небу.

Куда взлетать, если небо — мешанина потоков, если не понимаешь, где Истаил, а где Ставия, где горы? Он ощущал воду Белого моря далеко на северо-восток, и море на юго-западе, но на что ориентироваться, если Белое море окажется позади? Как понять, какая из скоплений стихии земли является крышей его дворца, а какая — крышей университета?

Он выдохнул и обернулся. И понял, что не понимает, где вход на лестницу обратно во дворец. Но не стал звать на помощь.

Чет осторожно, шаг за шагом, обследовал крышу. Упрямо, почти яростно — потому что ему предстояло так обследовать весь мир, ставший в миг незнакомым, чуждым. Наткнулся на зубец, на какую-то еще ограду, в раздражении сел на крышу, откинувшись на стенку.

Пахнуло холодом. Раздалось хлопанье больших крыльев, звук шагов. И кто-то опустился рядом.

Друзья, продолжение в понедельник 10 марта, в четверг не будет

Глава 12.1

— Не мог бы ты, Великий, притушить слегка свое величие? — попросил он, яростно жалея, что не может даже прикрыть глаза. — Я ощущаю себя еще беспомощней, чем до этого.

— На самом деле так бы выглядел мир для тебя, если бы ты не видел стихии, Мастер, — раздался обсыпающий льдом голос Ворона. — И ты бы научился жить и в нем.

Тьма вдруг соткалась, уплотнилась в человеческий силуэт с зелеными пятнами на месте глаз, который шагнул к Чету. И обнял его.

— Я привязался к твоей дерзости и смелости за время нашего путешествия, — проговорил Ворон, отступив. — И мне жаль, что так произошло. Я в долгу перед тобой. Мы все в долгу перед тобой.

— Но зрение вернуть ты мне не можешь? — спокойно проговорил Четери, вновь поворачивая лицо к солнцу. Казалось, вот еще немного, и он, ощущая на лице тепло, и увидит золотой сияющий шар.

Но вокруг было темно.

— Не могу, — мягко ответил Черный. — Никто не может, Чет. Ты знаешь это.

— Знаю, — согласился Четери. Он правда знал — но как можно было не надеяться?

— Садись, Мастер, — попросил бог, и под колени Чету ткнулось что-то мягкое. Он сел, и кресло или софа, что бы это ни было, развернулось так, чтобы на дракона светило солнце.

Силуэт из тьмы тоже сел на темное кресло напротив. Вырос между ним и Четом темный столик. А в руках Ворона появилось что-то, что очень напоминало сияющий кувшин.

Он разлил жидкость, истекающую светом и покоем, по темным чашам, и протянул Чету.

— Бери, Мастер. Это амброзия. Вам, смертным, ее нельзя, но ты уже побыл богом, тебе можно. А еще Красный иногда поил ею лучших воинов и победителей, так что можно сказать, эта чаша по праву твоя.

— Что она делает? — поинтересовался Четери, катая чашу из тьмы в ладонях. Стенки ее обжигали льдом, амброзия грела кожу как солнечный свет.

Черный хмыкнул.

— По легендам веселит душу и тело, но, если честно, она просто вкусная. За тебя, величайший воин, ставший вровень с богами и победивший бога.

Чета не тронула хвалебная речь, но он отпил. По телу растеклось тепло, как будто он долго лежал на нагретом солнцем камне.

— На медовуху сладкую похоже, — заметил он.

Черный хохотнул, и от хохота его с возмущенными криками полетели прочь птицы.

— Только Желтому не говори, он оскорбится. Его пчелы собирают ее с цветов по всей Туре и настаивают в солнечных лучах в гармонизирующих садах сотни лет. Я буду приходить к тебе иногда, если ты не против. С бутылочкой амброзии.

— Как я могу быть против? — удивился Чет, прикрывая глаза и делая еще глоток амброзии. Она дарила умиротворение. И смирение. И качала как материнские руки.

— Ты привыкнешь, — вдруг сказал Черный, возвращаясь к серьезному тону. — То, что случилось с тобой — это высочайшая плата, но и высочайшая несправедливость. Однако так работает мироздание, Четери. Оно слепо. Ты, попросив сделать тебя вровень с богом, попросил нарушить эти законы, а за это надо платить. И пусть ты спас мир, моего брата Инлия, и нас всех, плату за это не отменить. Ты понимаешь, да?

— Понимаю, — ответил Мастер. — Оно сработало, потому что я предложил отдать что угодно.

— Потому что ты искренне готов был отдать, что угодно. Именно поэтому твоя просьба, твоя молитва выстрелили в вероятности, и случившееся так совпало по времени, что мой брат смог отдать тебе силу. Скажи мне, произнес бы ты свои слова, уже зная о том, какова будет плата?

Чет вспомнил, как наблюдал за боем Красного и Нервы, как осознавал, что Воин вот-вот ошибется, как жаждал оказаться там, на его месте — и покачал головой.

— Произнес бы, — сказал он. — Но это не изменяет того, что мне душно и страшно, Великий. Я так любил этот мир во всех его красках, а теперь мне не полюбоваться им. И кажется, что преграда так незначительна, что ее можно преодолеть — и это сводит с ума.

— Я понимаю тебя, — отозвался Ворон. — Я почти сошел с ума, запертый на острове в узкой долине. Я знаю, что такое бессилие, воин, знаю, как оно сменяется яростью, а потом равнодушием, как блекнет все вокруг. И я знаю, что потом, когда смиряешься, начинаешь находить радость и в том состоянии, в котором ты есть. Пей же, воин, амброзия даст тебе легкости. Пей.

И Четери выпил снова. Отчаяние притуплялось, будто виталист обезболивал его рану.

— Я не хочу лишаться чувств, — предупредил он.

— Это ненадолго, — проговорил бог. — Она не спасет тебя от горя. Но позволит пережить первые несколько дней. Я бы и не стал давать тебе то, что заберет у тебя способность ощущать — ты еще нужен этому миру, Четери. Любую потерю нужно отгоревать, оплакать, пережить. Не стесняйся ярости и слез, воин, не бойся слабости и отчаяния. Переживи ее. Иначе она будет отравлять тебя долгие годы.

В сыпучем, скрипучем голосе бога вдруг послышался голос Мастера Фери, дернулась нить, связывающая учителя и учеников, и Чет вздернул голову, пытаясь всмотреться в силуэт.

— Твоего мастера тут нет, — сказал Ворон. — Он давно уже на перерождении, проживает уж шестую жизнь с той поры, как вы похоронили его, Четери.

— Я видел его во сне, — глухо сказал Четери. — Я до сих пор чувствую связь с ним, Великий, и он говорил, что учитель может позвать ученика, а ученик — учителя даже из небытия. И сейчас я ощутил его. Но как же я смог ощутить? И как мы можем звать друг друга, если ты говоришь, что он на перерождении?

— Я же Смерть, — напомнил собеседник. — А души — искры Триединого, часть его сути. В моей стихии на другом плане бытия очищаются души перед новым перерождением. Там они отдыхают и помнят все о своих воплощениях. И часть их духа, их память всегда со мной. Поэтому если ты позовешь, он придет, и это будет та часть моей стихии, которая помнит его.

Четери кивнул, хотя ему эти божественные дела были не очень понятны.

— Еще я видел во сне свою жену, Афаиту, — медленно проговорил он. — Мне кажется, или ее душа вновь со мной?

— Ты знаешь ответ, — голос бога вновь стал мягким.

Четери кивнул. Он знал.

— Но мне хотелось бы это знать тогда, — выговорил он. — По сравнению с болью, что я испытал тогда, мое зрение, как и заключение в горе — пустяк.