Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

Оно показалось неожиданно. Стена чёрных еловых стволов будто расступилась, выпуская меня на берег ручья. Только две особо бдительные лапы махнули, одна следом за другой, почти попав по краю моей сферы. Но пока везло.

Водная преграда была метра три шириной, но удивила не этим. Я решил обойти её по берегу слева. И скоро узнал, что тут не было ни устья, ни истока. Ручей был круглым, замкнутым, как оборонительный ров. Каких в природе быть не могло. Как и кусачих, царапающихся ветвей, которые, словно удав, захватывали и лишали подвижности неосторожных посетителей. Как и острова, покрытого изумрудным мхом, посреди невозможного ручья. И деревьев таких, как то, что росло в самом центре островка, я тоже никогда не встречал.

Старики-разбойники говорили, что мысли о Древе притягивают его внимание. Как это работало — они не знали, но предполагали дифференцированное дистанционное сканирование электромагнитного излучения головного мозга. Я тогда, услышав эту фразу, помню, в очередной раз свалился с ёлки, потому что теоретическая подготовка шла без отрыва от игры «в молнию». Вот в точности как она я в землю и вошёл тогда, по колено уйдя в мох. Но реальный боевой опыт Устюжанина сомневаться не позволял: если думать, настойчиво и последовательно, о Древе — оно начнёт думать о тебе, даже не чувствуя тебя. И начнёт готовиться ко встрече, резонно предполагая, что она будет неприятной. И, чаще всего, выходит именно так.

Поэтому, глядя на невиданную Ольху высотой с пятиэтажку и как минимум в два обхвата толщиной, я думал о чём угодно. О том, что маршрут, даже такой кривой, сохранился в трекинговой программе планшета. И о «стрелка́х» — елях, что мечут иглы, как говорил Ося. Я потом посмотрел на те иглы вблизи. Они и без яда могли изуродовать влёгкую. А ещё о том, что очень удачно, что слуги и стражи не освоили огнестрел. Потому как мне хватило бы одной случайной пули. За спиной и на груди у меня висели связанные, как перемётные сумки, канистры с бензином. На задней сверху был принайтован вьюк со «Шмелём», что при каждом неверном шаге стучал мне по затылку, напоминая, что готовится к походу нужно тщательне́е, как говорил епископ. Фальшфейеры рассованы по карманам штанов и разгрузки, которую надел поверх куртки. Ну и заправленная под пробку бензопила в левой руке. Но тут уж точно было лучше взять с запасом, чем в разгар заварухи сказать Древу: «подождите минутку, пожалуйста, я сейчас, мигом! Только вторую канистрочку подхвачу — и тут же вернусь!».

Ольха стояла смирно, спокойно, как и сотни лет до меня. Тысячи, точнее. Я, изо всех сил старался не приглядываться слишком пристально и не думать слишком громко, как часто пенял мне Ося. Увидел место чёрной прививки — жуткий нарост с бычью голову размером, от которого под корой тянулись во все стороны тонкие, чуть пульсировавшие, линии — не то корни, не то нити, вроде грибницы, опутывавшие ствол, корни и каждую веточку. Поразился и размерам сферы, окружавшей и остров, и ручей, и лес вокруг метров на пятьдесят. И причудливым чёрно-желтым разводам на ней. Злобы и силы в Древе было с лихвой. Жаль, что я, как Ося, не мог понять, когда тут в последний раз были люди. Какие и сколько. Потому что встречаться с двуногими чёрными не хотелось категорически.

Начал с того, что снял осторожно задолбавший в прямом смысле баул с трубами из-за спины. И положил на кочку. Казалось, что я прямо-таки сознательно, нарочно двигался медленно и неторопливо. Потому что очень боялся начинать. Или не казалось.

Канистры по очереди перелетели ручей, зарывшись в мох в паре метров за противоположным берегом В лесу за спиной послышалось шевеление и даже треск ветвей. Но останавливаться, как и оглядываться, было уже некогда. Да и страшно, конечно. Оставалось только надеяться, что гвардия Древа не доберётся до вьюка с моими двумя последними шансами. А если доберётся — не сможет испортить.

Следом за канистрами, взяв разбег от самой кромки леса, сиганул и я. В школе и в универе таких результатов на прыжках в длину я не выдавал даже близко. Но тогда за спиной не копошился, как потревоженный муравейник, враждебный лес. Тогда вообще всё было очень сильно по-другому. Думаю, в полётах с лопатами и пилами я смело установил мировой рекорд. Даже два: первый и единственный одновременно.

Когда ноги глубоко ушли в мох почти в метре от края ручья — тут же рванул к стволу, едва успев зацепить канистры. Выпуская из левой руки пилу, бросил взгляд назад. Ввысь от самого среза воды на глазах тянулись длинные полосы, похожие на листы рогоза. Судя по звуку, с каким они касались друг друга — твердые. Сплошной забор из твёрдых острых предметов окружал остров по периметру. За моей спиной. Быстро. Невозможно быстро.

Степан говорил, что нужно подсечь не менее трёх крупных корней. Не искать самый большой центральный, не вырубать все подряд. Три, а лучше пять, но толщиной с руку. Для того, чтобы выяснить это опытным путём, ему понадобилось очень много времени. И людей. И здоровья, своего и чужого. Но за свои слова он ручался, а за него ручались Раж, Ося и Белый. Им я доверял, пожалуй, больше, чем себе.

Второе, хотя, скорее первое главное условие — скорость. Окапывать, подрубая корни, неделями — самое неудачное решение. Епископ, ясное дело, термины использовал другие, народные, интуитивно понятные. И я, перехватив обеими руками лопатку, принялся швырять землю так, будто остров вот-вот должны были начать простреливать со всех сторон, и спастись можно было только в окопе. Или тут только что засыпало кого-то из моих родных и очень близких. Сперва мох, а следом за ним и пласты рыхлой земли летели во все стороны.

В первой яме, глубиной от силы с обычное ведро, корень обнаружился прямо по центру, перевитый кучей мелких. Я перебежал шага на три правее и продолжил. Там пришлось рыть дольше. Полметра вниз — и нашёлся второй, крупный, я даже выкапывать его полностью не стал, только до середины. Ещё две ямы — и с каждой стороны от Древа оголились толстые подземные корни. Всё шло по плану. До тех пор, пока я не попробовал выгрести из последней ямы лишнюю землю руками, забыв вытащить лопатку.

Острие, покрытое землёй, полоснуло по ладони, рассадив её едва ли не до костей. Я замер, и единственное, что догадался сделать — сжать левую руку в кулак. И порадоваться, что пальцы всё-таки собрались. Значит, сухожилия целы. Или не значит. А потом похолодел, увидев, как кровь всасывается в светлый участок корня, с которого той же самой лопатой чуть раньше срезалась часть коры, или чем они там покрыты. Этого Степан допускать не велел ни в коем случае.

— Накормил раз чёрного — всё, считай покойник, — лаконично ответил он тогда на мой вопрос «почему?».

Вбитые в память этапы плана осыпа́лись разбитым зеркалом. Но становиться покойником досрочно не было ни малейшей охоты. Я слишком долго сюда добирался. И слишком сильно хотел вернуться назад.

Промывать руку было некогда, идти к воде, к хищно стучавшим и скрипевшим друг о друга листьям рогоза, тоже было так себе решение. Поэтому просто выдернул перевязочный пакет из разгрузки на груди и тупо обмотал ладонь, прямо вместе с землёй. Просто чтобы она не скользила по ручке пилы. Одной рукой её заводить не хотелось.

Она и с двумя-то завелась как-то очень неохотно. Будто не хватало воздуха. Это я и сам начинал чувствовать: в глазах стало темнеть, а в ушах — шуметь. Но, в очередной раз удивив себя самого, наплевал на панику и парализующий страх, нажал три раза на булькавшую полупрозрачную кнопку подачи топлива — и рванул шнур. Пахну́в машинным маслом и бензином, затарахтел-таки мотор. И я бегом рванул вокруг ствола, склоняясь над ямами. Почва под корнями была каменистая. И старого железа — наконечников стрел, каких-то монет, цепей и ножей тут тоже хватало, это ещё при рытье заметил. И теперь радовался, что канистры стояли закрытыми позади. Вылети из-под звеньев пилы хоть одна искра на бензин — было бы жарко. Очень. И не вовремя.