Последний вольный (СИ) - Волох Виктор

Леся долго смотрела на меня. Потом глубоко вздохнула, закрыла глаза и выпрямила спину. Когда она снова посмотрела на меня, в её взгляде появился стержень, который я видел, когда она спорила с Дианой на балу.

— Говори, что делать.

Я объяснил. План был простым и наглым, как удар кирпичом.

К тому времени, как я закончил, брови Леси уползли на лоб.

— Ты уверен, что это сработает? Это же… безумие.

— Нет, не уверен. Это чистой воды авантюра. Но если мы будем сидеть ровно, нас передушат по одиночке. Левашов и Варламов рано или поздно поймут, что ты — единственный ключ к Вратам. И тогда за тобой придут уже всерьез. Это единственный способ стравить их и дать нам шанс выскользнуть в суматохе.

Леся молчала, прокручивая схему в голове.

— Что мне сказать Бельскому? — спросила она деловито.

— Он будет крутиться возле бункера или в своем офисе. Найди способ выйти на связь. Скажи ему, что Варламов готовит штурм. Что у него есть Куб и он ищет Клинок. Скажи, что ты можешь привести его к Варламову в нужный момент.

Я сжал её плечи.

— Но есть одно «но». Главное правило. Ты должна держать в секрете то, что ты — Хозяйка Куба. Ни единой душе, слышишь? Ни Бельскому, ни Глебу, никому. Для них ты, просто связная, моя помощница. Это наш единственный козырь. Если они узнают, что ты можешь открывать Врата, они тебя запрут в сейф навсегда.

— Я поняла. Молчать как рыба. А как же ты?

— Я это уже проходил. Я выкручусь.

— А если нет? — тихо спросила она.

Я выдохнул.

— Тогда всё в конечном итоге замкнется на тебе. И тебе придется решать, открывать Врата или нет.

Леся посмотрела на меня, и в её взгляде было столько боли, что мне стало не по себе.

— Макс…

И вдруг воздух Крома изменился. Стало холодно, но не как зимой, а как в морге. Белесый свет померк, сгустились тени. Птицы-альбиносы исчезли, словно их стерли ластиком.

Волосы на затылке встали дыбом. Иное менялось. Кто-то — или что-то — почувствовало нас. Чужое присутствие, древнее и голодное, приближалось из серой мглы.

— Мы засиделись, — я вскочил, рывком поднимая Лесю. — Уходи. Быстро. В ту дверь.

Леся замешкалась, оглядываясь в темноту.

— Подожди! — начала она.

— Нет времени! Вали отсюда!

Я потащил её к деревянной двери, которая вела обратно в её сон. Распахнул створку — за ней был темный бальный зал, пустой и гулкий.

— Помни: Бельский. Информация про Варламова. И молчание про твою роль. Не забудь!

Я схватил её за плечи, глядя в глаза с бешеный интенсивностью.

— И еще одно, Леся. Самое главное. Я буду тянуть резину. Я буду водить Варламова и его цепных псов за нос столько, сколько смогу. Мы будем искать этот проклятый Клинок в каждой подворотне, в каждой антикварной лавке Москвы. Я придумаю сотню ложных следов, я запутаю их так, что они забудут, как их зовут.

Я встряхнул её.

— Пока мы ищем Клинок — мы не идем в Кремль. Пока мы не у Врат — Варламов не узнает, что Куб в его руках — пустышка. Я буду оттягивать момент открытия до последнего вздоха. Я выиграю тебе время. Неделю, может, две. Используй их, чтобы закрепиться. Поняла?

— Поняла, — выдохнула она.

— Макс! — Леся вдруг уперлась, пытаясь заглянуть мне за спину, где сгущался холодный, голодный мрак Крома. Из тумана проступали очертания чего-то, что не должно существовать. — Что там идет? Давай я…

— Уходи!

Я втолкнул Лесю в проем, в тепло и свет её сна, и с силой захлопнул тяжелую дубовую дверь, отсекая её от Крома и от того, что приближалось ко мне.

Глава 15

Девушке, идущей ко мне по пустым, посеребренным инеем плитам, было девятнадцать. На ней было то же самое белое ритуальное платье, в котором я видел её в последний раз. Ткань на подоле обуглилась и крошилась при каждом шаге, осыпаясь черными хлопьями, которые не долетали до земли, растворяясь в мертвом воздухе. От неё пахло сладковатым, тошнотворным запахом, который стоит в крематории, когда печь остывает.

Десять лет.

Она была ниже Леси. Огненно-рыжие волосы, которые она так любила, были острижены «под мальчика» — грубо, клоками. Воронов не терпел суеты во время обрядов; он говорил, что длинные волосы — это антенны для лишних помех, привязка к земному, которую нужно отсечь. Она всегда напоминала мне лисенка — живого, юркого, даже когда её запирали в клетку и морили голодом, чтобы «очистить сосуд» для принятия Силы.

Она подошла и остановилась в паре шагов. Кожа её была бледной, почти прозрачной, и сквозь неё просвечивала серая хмарь Крома. Она смотрела на меня с грустной, всепонимающей улыбкой, склонив голову набок.

— Ярина, — наконец произнес я. Я не произносил его вслух целую вечность. — Значит, ты всё-таки умерла.

— Да ладно тебе, Макс, — усмехнулась она. Улыбка тронула губы, но глаза оставались стеклянными. — То, что я не звонила и не писала десять лет, должно было стать жирным намеком. Пепла не собрать, помнишь? Ветер был сильный в ту ночь. Он разнес меня над Москвой-рекой.

Мы стояли, глядя друг на друга. Когда я знал её живой, Ярина была порохом. Она вспыхивала от любого слова, злилась на меня, на Воронова, на проклятую судьбу, приведшую нас в тот подвал. Сейчас в ней не было гнева. В ней была тишина ноября на Введенском кладбище.

— Что теперь? — спросил я, чувствуя, как холодный пот течет по позвоночнику. — Ты пришла забрать меня? Или это просто очередной морок Крома, играющий на моих нервах?

— Зависит от тебя.

Я промолчал, потом пожал плечами, стараясь выглядеть равнодушным, хотя колени дрожали, и прошел мимо неё, в серую пустоту.

Ярина пошла рядом. Её босые ноги ступали бесшумно, но от каждого шага по плитам расходились круги тьмы, как по воде.

— Что, даже не спросишь, настоящая я или нет?

— Мне любопытно, — признал я, глядя вперед, в бесконечное ничто. — Но здесь, в Кроме, любой призрак может надеть твое лицо. Мары любят такие игры. Они питаются надеждой, как опарыши гнилым мясом. Я не дам им этой пищи.

— Я думала, Видящие знают всё, — рассмеялась она, и звук этот был похож на треск сухих веток в костре. — Хочешь доказательств? Давай вспомним… Как насчет того дня, когда мы встретились? Или нет, лучше. Я могу рассказать тебе, в какую именно минуту, с точностью до секунды, ты решил предать Воронова. Я помню этот взгляд, Макс. Я видела, как в тебе что-то щелкнуло, сломалось с хрустом и срослось заново, но уже криво. Ты посмотрел на нож на столе, а потом на его шею.

— Нет, спасибо. Я помню свои грехи без суфлеров.

Ярина вздохнула. Звук был влажным, сиплым — так дышат люди с обожженными легкими, когда альвеолы забиты сажей.

— Когда ты стал таким скучным и серьезным?

— Прямо сейчас я хочу уйти отсюда. Проснуться.

— И куда ты идешь?

Я открыл рот, чтобы ответить, но осекся. Огляделся.

Бесконечная аркада исчезла. Дверь, за которой скрылась Леся, растворилась в тумане, словно её никогда не было. Вместо этого мы шли по узкому, полуразрушенному виадуку, висящему над мертвым городом. Слева и справа истлевшие лестницы уходили вниз, в лабиринт пыльных, серых улиц. Внизу стояли дома с черными провалами окон — безмолвные, пустые коробки. Это была Москва, из которой выкачали жизнь, выпотрошили и залили формалином.

Я повернулся к Ярине.

— Где выход?

— Зависит от тебя.

Я колебался. Спускаться в этот мертвый город не хотелось до тошноты. Там, внизу, в тенях подворотен, чувствовалась затаенная угроза. Тысячи невидимых глаз следили за мной из разбитых форточек. Я продолжил идти вперед по мосту, ведущему в никуда.

Ярина не отставала. Она плыла рядом, как навязчивая мысль, которую невозможно выкинуть из головы перед сном.

— Почему ты здесь? — спросил я, когда молчание стало невыносимым. — Если ты Мара — атакуй. Если память — мучай. Чего ты ждешь?

— Мне нужно поговорить с тобой о Рите. О Диане точнее.

— Ты шутишь. Она даже имя свое забыла, и теперь цепная сука Варламова.