Дубль два. Книга вторая (СИ) - Дмитриев Олег

А вот чёрные бородачи и их сеанс хорового пения. Вот укус второго ранга. И то, что последовало за ним. Где-то рядом от ужаса тоненько заскулила… Девочка. Какая-то совершенно неизвестная мне девочка. И отчётливо заскрипели зубы её деда и отца. Также абсолютно незнакомых мне.

Вот на кромке леса за ручьём у кочки появился баул защитного цвета. Просто выпал из воздуха и лёг на мох. Да, конспиратор из меня никакой. Вот с берега на берег одна за другой перелетели две странных железных баклаги. Я знал, что это канистры. А она не знала. Вот примялся мох на этом берегу. И из воздуха возникла и легла рядом с баклагами какая-то необычная носатая и зубастая штуковина, чёрно-жёлтая, как шмель. А у подножья стали сами собой образовываться ямы, оголяя корни. Смерть пришла. Наконец-то.

Я чувствовал облегчение и радость Ольхи от того, что появилась возможность наконец-то оборвать вековые мучения. И сейчас как никто понимал её.

А потом на пораненный корень из воздуха капнула кровь. И возле ямы проявился человечек с маленьким острым заступом. Корни с чёрным были общими. Но пользовался он ими хуже. Ольха проведала меня раньше. И заговорила. А потом не поверила себе сама, когда странный двуногий предложил бежать с ним вместе. И «показал», как это делается. И принял, не колеблясь ни секунды, побеги в своём теле. И забрал с собой от пустого ствола малое тело Ольхи.

Глядя теперь уже моими глазами на пожары Яри, разорванный пополам пустой брошенный дом, в котором царил чёрный, летя над ручьём и втыкаясь мордой в мох, зрители ахали и ругались последними словами, в зависимости от пола и возраста. Уничтожение ствола с насквозь прогнившей сердцевиной при помощи страшной штуки, убивавшей громом и пламенем, младший из Мастеров встретил с сугубо одобрительным и не менее матерным восторгом. А потом потянулись картинки дороги. Превратившиеся не так давно в сплошную темноту для меня. Оказывается, это Ольха как-то передавала, минуя глаза, информацию о том, что творилось вокруг, прямо в искрившие, стучавшие и звеневшие болью мозги. А левые рука и нога действовали рефлекторно, механически. До того момента, пока Рафик последним медленным накатом не добрался до борта гаишной машины, уткнувшись в него и зарыдав. Умница, лиц встречавших не показала. Ведь узнавать никого по-прежнему нельзя.

— Чёрный убивает его. Он понял, что не справится с нами обоими. Он хотел добраться до памяти Странника, чтобы передать всё, что вызнает, родителю. Но Яр не пускал его. И сейчас не пускает. Он запретил себе видеть. Узнавать вас по голосам. Вспоминать родных и друзей. Он один там, совсем один против чёрного. Который почти победил. Я прошу вашей помощи, люди… добрые…

— Говори, что делать! — дед сориентировался первым. Надо думать, с его-то опытом.

— Положите руки на него. Дайте ему Яри. Совсем немного осталось, с десяток узлов — и кокон будет готов. Я не прощу себе, если не удержу Странника.

Мне в тоне Ольхи послышалась глухая угроза. Что остальным она этого тоже не простит. Видимо, суровые современные нравы повлияли на «Доброе дерево». И оно стало рациональным. И эмоциональным. В самом что ни на есть человеческом понимании.

Три пары ладоней легли на меня, две мужских на руки и третья, девичья, на правую ногу. Которую я вроде как и не чувствовал особо. А вот гляди-ка — почуял. С некоторой паузой на левую ногу тоже легли чьи-то ладони. И дальше по телу. Их становилось всё больше и больше. Будто меня обступали незнакомые люди. Живые. И мертвецы, замученные в видениях, что посылал чёрный, надеясь запугать. Но лишь укрепив и без того лютое желание мести. Возмездия. Кто-то когда-то несказанно давно велел мне: «Это чувство запомни да схорони в душе, пригодится». Наверное, пришла пора. Когда, как не двумя ногами в могиле стоя, о возмездии врагу думать, конечно.

А потом потекла Ярь. Тоненькими, еле ощутимыми ручейками. По волоску, по полволоска. И на месте колючего шарика под грудиной запульсировало крошечное игольчатое пшённое зёрнышко. Но это была моя Ярь. Моя и Ольхи. Так необходимая нам именно сейчас. И до которой я нипочём бы не дотянулся, если бы не друзья.

— Убирайте руки, хватит, хватит! Всё! — голос её окреп. — Кокон готов! Открывай глаза, Яр. Он уже ничего никому не расскажет. Теперь это не нас с ним, это его с нами заперли!

Неожиданная шутка от простоявшего вечность в дремучих лесах Древа удивила. Но, если подумать, она полдня жила во мне, думала и дышала вместе со мной. Вон, песни даже пели хором. А от меня и не такого можно понахвататься. Павлик не даст соврать.

Ладони отодвигались. Первые две пары крепких, основательных, Мастеровых, убирали остальные, тех, кто не слышал Речь Ольхи, а просто приложил руки к умиравшему окровавленному телу, что колотилось в агонии на раздолбанном асфальте возле Рафика. И которое теперь замерло, перестав биться. Дыша хрипло, со свистом и бульканьем. Но ровно и глубоко.

— А теперь ты сдохнешь, мелкая упрямая двуногая тварь! — зашипело внутри. — Открой глаза, глянь на небо в последний раз!

И меня снова выгнуло дугой, так, что асфальта касались только пятки и разбитый затылок. А я подумал, что посмотреть на вечное небо и Солнце было бы здорово. Глядишь, и Яри набрать удастся, чтоб пободаться с этой мразью подольше. Но тогда на фоне неба я увижу лица тех, кто смотрел на меня сейчас с испугом и бессильной яростью. И их увидит чёрный. И мне плевать, есть у него связь с родителем или нет — никого я ему не покажу. Утрись, паскуда. Тебя, наместника большого и страшного Чёрного Древа, убила мелкая упрямая двуногая тварь.

— Держись, Яр, держись! Совсем немного! — Ольха орала, стараясь перекрыть мерзкое шипение чёрного. Чьи-то руки снова прижали меня к земле. Правая ладонь, давно принадлежавшая не мне, хрустнула — кто-то в запале упёрся на неё коленом.

Там то ли камушек лежал, то ли осколок какой-то. Он и впился в руку. И кровь, которой, как казалось, во мне уже и не было, капнула на асфальт. А точнее — на то место, где он когда-то был. А под ним была земля. Земля. Она и приняла кровь. И снова пришла на помощь, как в прошлый раз, когда устала смотреть, как меня пинали по лесному татами… заслуженные инструктора, мастера и лауреаты. Хорошо, что во мне оставалось то пшённое зёрнышко Яри — без него зачерпнуть Могуты я бы ни за что не смог. А с ним — смог.

Вой и визг внутри поднялся на какие-то немыслимые, ультразвуковые высоты. Я понимал, что чёрному должно быть больно. Но жалко мне его не было ничуть. Ни капельки. Ни одной, самой крошечной. Хоть размером с ту, красную, предпоследнюю, наверное, во мне, что достигла Земли. Хоть с бисеринку Яри, что неожиданно начала расти. Двигаясь в ритм с той мелодией, что звучала и во мне, и вокруг. На этот раз, какой-то походно-строевой, в такт с которой пробовало подстроиться и моё насмерть уставшее измученное сердце. Если бы не лесная наука — никогда бы я не поженил Ярь с Могутой. Случайности неслучайны, правду говорят… Все говорят правду. Все, кого я знаю.

Внезапно пронзила мысль: Ольха! Не навредит ли ей заёмная Земная сила⁈

— Не бойся, Яр. Бывает, что мать обижает детей. По незнанию или по ошибке. Только не эта. Она не ошибается, и знания её бесконечны. Мне не будет вреда от Могуты. А то, что ты снова подумал не о себе — восхищает ещё сильнее. Я доплела кокон. Ты можешь открыть глаза. Мы почти справились.

Я послушался Доброго дерева. Она была из тех, кого я знал. Из тех, кому верил. Кто говорил правду.

Солнышко ударило по глазам, как недавний взрыв на Белом острове, испаривший огромное дерево в секунды, вместе с паразитом-короедом, что так долго грыз его изнутри. Считая себя Древом, но на самом деле являясь лишь очередной бессчётной и безымянной спорой Чёрного, что занесло в эти края злым ветром в недобрый час. И теперь он знал, что я понял это.