Синдзи-кун и парадокс Абилина (СИ) - Хонихоев Виталий

— Хуже нет, чем в самой себе сомневаться. — пожаловалась она.

— Понимаю. — я смотрю на Майко, которая чешет голову, пытаясь вспомнить имя.

— В любом случае, в Бартаме, на Аллее Героев стоит памятник. И местные жители знают ее имя. Думаю, что мы призовем ее намного раньше, чем доплывем до Бартама — достаточно местных спросить. А если вспомнить Юки и ее путешествие, то никто нас и хватиться не успеет. — говорю я.

— Как-то дико думать о том, что в этом мире есть Аллея Героев с моим памятником. — вздыхает Майко: — пока Юки об этом рассказывала, это как будто … сказка какая-то. Но вот я тут, смотрю на эти две луны в небе и понимаю, что все это так реально. И что Юки в этом мире прожила… сколько лет?

— Она и сама не знает. Не считала. Говорит, что с момента как драконов покорила — лет пятьдесят прошло.

— Старая Юки. С ума сойти. Так скоро в вашем обществе я самая молодая останусь. — говорит Майко: — может ты с Акирой сходишь, поговоришь?

— О чем? — не понимаю я. Майко вздыхает, опирается на фальшборт спиной.

— Да она как не в себе после того, что в этом комплексе было. — говорит она опустив голову и задумчиво изучая шнурки на своих кроссовках: — Читосе какой-то хмырь выручил, ну, помнишь из ее культистов… этот, фанатик недоделанный… а Акире досталось. Она чего в трюм сразу побежала — чтобы без дела не сидеть. Юки говорит она теперь спать не может, как заснет, так кошмары снятся, просыпается сразу и курить. Пять пачек со вчерашнего дня скурила. Как паровоз, ей-богу.

— А… — говорю я и ругаю себя за невнимательность. Конечно, Акире досталось, я же видел. Но из головы вылетело, как только вылечил ее. Есть такой стереотип в голове — вылечил, значит все в порядке. Но она излечилась только физически, а психологические травмы так и остались. В конце концов даже просто пребывание без магии — наносит травму магам, они идентифицируют себя со своей способностью, а Акира — это огонь, это пламя. Инквизиция взяла нас тепленькими, врасплох, по одному. Ощущение беспомощности, отсутствия магии, насилие, пытки — всего этого более чем достаточно, чтобы сломать человека, даже такого волевого как Акира.

— Угу. — кивает Майко: — я-то сразу заметила, как она на мне сорвалась. Она… обычно так не делает. Даже когда я действительно косячу… — она смотрит вверх на две огромные луны в пронзительно синем небе.

— Хорошо… я поговорю. — обещаю я. Майко поворачивает ко мне голову, изучает мое лицо, удовлетворенно кивает. Я киваю в ответ и отталкиваюсь от фальшборта, направляясь на поиски Акиры. Майко остается на месте, продолжая смотреть в небо.

Акиру я нашел в камбузе. Она и Юки стояли над мешком с мукой и смотрели на него так, словно именно в этом мешке и содержался ответ на главный вопрос вселенной, жизни и всего такого. Они обе были перепачканы в муке и их лица напомнили мне маски актеров из театра кабуки.

— Мешок порвался. — сказала мне Юки: — я его поднять хотела… а он тяжелый. Я льдом, а он порвался…

Акира молча кивает, глядя на бардак на полу. Выпаливаю первую же пришедшую в голову фразу.

— Привет вам, Розенкранц и Гильденстерн! — говорю я и изображаю поклон, но не японский, сгибаясь в пояснице, а скорее западный реверанс — отставив ногу вперед и описав полукруг рукой. Юки смотрит и удивленно хмурит брови, а у Акиры в глазах вспыхивает искра интереса. Она закончила Тодай, она знает несколько иностранных языков и конечно же знает старика Шекспира и его трагедию о принце, терзающемся сомнениями.

— Помимо жажды видеть вас пред нами, заставила вас вызвать и нужда. До вас о том дошла, наверно, новость … — продолжаю я, вознося хвалу своей отличной памяти на текст и надеясь, что Акира тоже помнит о чем говорили в тронной зале Король и двое странников.

— Как изменился Гамлет. Не могу сказать иначе, так неузнаваем он внутренне и внешне. Не пойму, какая сила сверх отцовой смерти, произвела такой переворот в его душе… — медленно произносит Акира. У нее тоже отличная память и она помнит старика Шекспира, даже спустя столько лет после окончания Токийского Университета. Юки смотрит на нас и хмурит бровь, извини, Юки, ты нас не поймешь, ты прожила много лет под этим небом и наверняка знаешь очень многое, но земная классика, трагедии Шекспира — это не то, что изучают в школе. А ты покинула наш мир школьницей, пусть и будучи председателем Литературного Клуба.

— Так вот что привело тебя сюда. — хмыкает Акира: — беспокоишься за меня?

— Ты разрушила очарование момента. — говорю я: — я уж думал, что мы будем цитировать Шекспира и дальше.

— Хм… что ты скажешь о Шейлоке? Как там — если нас пощекотать, разве мы не смеемся? Если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить? Я в порядке. — говорит Акира: — и буду куда в большем порядке, когда мы выберемся отсюда и я выжгу сердца у каждого ублюдка, который посмел заниматься таким в моей стране.

— Ну… думаю у тебя будут конкуренты. Кое-кто очень хочет выстроить их всех в ряд на набережной Сейтеки и заставить вскрыть себе животы тупыми ножами. И их кишки сожрут рыбы. Как-то так. Кьюн!

— Возражать не буду. Мне главное, чтобы они все умерли, а как именно — это уже детали. — говорит Акира, присаживаясь над мешком с мукой: — может поможешь? Раз уж ты все равно продолжаешь умничать.

— Конечно. — я беру мешок и поднимаю его, поднимаю по всем правилам, как и положено — не спиной, а ногами, спину в «замок», так, словно делаю становую тягу, все-таки у меня тело подростка… хотя какое там тело подростка, мы же уже выяснили что я -то же неведомая хтонь. Делаю несколько шагов и кладу мешок на груду других, откуда его видимо и уронили. Девушки смотрят на меня со странными выражениями на лице.

— Что? — говорю я, понимая, что испачкался. Ну и пес с ним, думаю я, у нас тут другая вселенная, две луны в небе, посттравматический синдром у Акиры и почти неделя пути до Бартама, буду я еще внимание на чистоту одежды обращать. Суровые времена — суровые меры.

— Ну… так и мы могли. — говорит Юки: — я думала ты своими тентаклями все сделаешь и не замараешься.

— Ээ… — говорю я, чувствуя себя полным дураком. В самом деле — зачем мараться, если можно было все сделать своей способностью. Как-то не привык я на нее в быту полагаться, все скрываю от окружающих, а в этом мире можно не прятаться.

— Хорошо. — говорит Акира, щелкая портсигаром, доставая сигарету и глядя на большой знак с перечеркнутой сигаретой и надписью на нескольких языках, которая гласит что на камбузе не курят. Она берет кончик сигареты зубами и прижимает к ней указательный палец. Палец раскаляется докрасна, и она выдыхает вверх клуб дыма.

— Так. Здесь мы закончили. — говорит она: — надо будет в медицинский зайти, проверить запас лекарств и прочего. Я понимаю, что ты у нас ходячая панацея, но запасы лишними не бывают.

— Запас карман не тянет. — соглашаюсь я: — Мария девушка запасливая.

— Кстати. — добавляет она: — Мария не нашлась?

— Нет. — качаю я головой: — у Майко есть теория, что она заперла нас тут, пока мы не остынем и не подумаем хорошенько. Как там — «в тюрьме своего разума».

— Так чем же вы так прогневили Фортуну, что она направляет вас в тюрьму? — Акира выдыхает клуб дыма и смотрит вверх: — Дания — тюрьма?

— Тогда весь мир тюрьма. — отвечаю я репликой.

— О. И превосходная, со множеством темниц, замков и подземелий. Но Дания — наихудшая из них. — отвечает Акира: — Заключите меня в скорлупу ореха и я буду чувствовать себя повелителем мира. Кабы не мои дурные сны.

— Здесь не так уж и плохо. Вы привыкнете. — говорит Юки: — я вам все покажу. Здесь такие вкусные сезонные фрукты, жаль, что у местных нет холодильников. Обычно я намораживала кучу льда в подвалах и там хранились запасы ягод кафа и сезонные фрукты. Местные их сушат и вялят на солнце, у каждого сезона свой вкус.

— Фрукты — это хорошо. — задумчиво говорит Акира: — если бы не мои дурные сны… и я знаю, что ты думаешь. Нет у меня никакой психологической травмы, так Майко и скажи. Я уже взрослая девочка и немного электричества мне только на пользу. — она криво усмехается: — как говорят в таких случаях мальчики, вернувшись домой с синяком под глазом — видели бы вы другого мальчика.