Через неделю мать умрёт от тишины в груди, держа в руках детскую фотографию…
На могиле несостоявшегося отца напишут — Как много нашего ушло с тобой… Как много твоего осталось с нами…
Это прекрасно…
Чистый кайф…
Они верили в “навсегда”, но “навсегда” кончилось, едва я вошёл в их жизнь…
В отличие от меня, они были счастливы и потому это заслужили…
* * *
Особенно сильно я не люблю улыбающихся и наслаждающихся жизнью подростков. Их тело еще не сгнило, потому что их любят, и они верят в “лучшее” завтра.
Лезвием от Т-образной бритвы я всегда готов подкорректировать улыбку.
Одного девятнадцатилетнего парня туго привязали к стулу проволокой, чтобы впивалась в кожу. В подвал приволокли его девчонку — ту самую, с которой он час назад целовался в парке, шепча — Ты моя единственная.
Мои ребята раздели её у него на глазах. Она визжала, а он орал до момента, пока я не вырвал ему кончик языка пассатижами. Кровь брызгала на пол, он давился и захлебывался. А потом её изнасиловали…
Причем в процессе было больше насилия чем секса.
Я слышал, как хрустнул её таз, она перестала кричать после того — как другой разбил ей кулаком нос.
Но это только начало…
Я и раньше был “так себе” человеком, а после одержимости демоном стал тем, кого нужно стереть с лица планеты как можно скорее!
Крохотный огонек газовой зажигалки подпалил ей клитор до тех пор, пока плоть не слиплась в черный комок.
Она дёргалась как речная рыба без воды на разделочной доске…
Парню я тем же принципом выжег глаза…
Водил раскалённым шилом по зрачкам, пока они не лопнули. Он выл, но звук глухой — без языка похожий на рычание собаки.
А потом взял голову и бил об перила. Зубы вылетали как конфетти. Один застрял в горле и придушил беднягу…
Зачем всё это?
Мне хотелось совершить такое злодеяние — чтобы даже Господь Бог почувствовал свою вину за то, что я появился на свет…
Жаль, но жить веселее не становится…
Абаддон сука такая, поселился в голове, но дань платить не хочет! Сидит, смеётся, требует жертв и бесчинства, а сам даже адреналину подбросить не хочет.
Прописался как дети в квартире и сука не выселишь!
И что остается делать парню, потерявшему вкус жизни? — Как и всем наивным дурачкам, ехать в столицу в поисках лучшей жизни…
Там большая часть улыбчивых крыс носит деловой костюм и молиться на бумажки с цифрами…
* * *
Гараж заброшенного автосервиса пропитался запахами машинного масла и ржавчины. Стены дрожали под тяжестью голоса Аркаши.
Подчиненные — десятки оборванцев жались к воротам. Никто не нашел душевных сил смотреть на него прямо, потому что он изменился…
Его глаза горели сернисто-жёлтым как прожектора в аду, а аура висела тяжёлым туманом, выедающим кислород.
— Теперь нам больше не требуется жевать крохи с помойки. Голос руководителя резал барабанные перепонки.
Аркадий подошел в угол, где раньше хранились покрышки. Теперь тут лежали свертки с деньгами, оружием, драгоценностями и билетами на поезд без обратного направления.
— Мы вычерпали из этого города всё что могли. Он провел рукой по воздуху и тени на стенах зашевелились, складываясь в силуэты виселиц. — Мы обглодали его до костей. Настала пора искать свежее мясо.
— Нас много… И вы станете чумой, которая сожрет их “нормальность” заживо… Аура сдавила глотки, заставив народ задыхаться.
Сережа, месяц назад забивший учительницу до полусмерти за “неправильную оценку”, теперь дрожал как голый на морозе. Татуировка с волком на шее казалась жалкой букашкой.
Когда Аркадий повернул к нему голову, он непроизвольно обмочился…
Девчонка с розовыми волосами и пирсингом в губе, прижимала к груди телефон… Её пальцы побелели от силы хватки.
Толстяк в мешковатой куртке, метивший в короли района, уткнулся лицом в стену. Бритую голову покрывали капли пота…
Самый младший с лицом ребёнка и глазами старика, упал в обморок еще до начала речи…
— Но перед отправкой… вам предстоит пережить кое-что интересное… Сердца присутствующих замерли.
Абаддон наградил меня интересной способностью…
Крещение чёрным пламенем…
Никто не заметил, как я телепортировался в центр толпы… В следующий миг мой силуэт исказился в отсветах чёрного пламени, пляшущим на ладонях. Оно не обжигает кожу и даже стекловату не подожжет, но душу выедает за пару секунд…
Подчинённые — действующие хулиганы, наркоторговцы, поджигатели — сгрудились в угол и закричали от ужаса!
Аркадий поднимает руки.
Пламя взрывается спиралью, ударяя в каждого. Цех наполняется криками, но это уже не человеческие голоса.
Огонь распространился как при лесном пожаре…
Сережка рвёт на себе футболку, впиваясь ногтями в грудь.
— Нет! Выведи его из меня! Выведи! Он орёт, но пламя обвивает тело…
Татуировки с волками оживают, превращаясь в угольно-чёрных тварей, грызущих душу изнутри.
В памяти возникает образ младшей сестры, которую он кормил украденными булками. Пламя лижет дорогие сердцу кадры из прошлого, и девочка кричит, растворяясь в дыму.
Сережка затихает… Глаза становятся пустыми ямами…
Розоволосая Лиса бьётся головой о бетон. — Не трогай их! Не трогай! Она рыдала, вспоминая бездомных щенков, которых прятала от дождя. Пламя проникает в уши, сжигая остатки нежности…
Пирсинг плавится, капая на щёки. Когда она поднимает лицо, на нём нет губ — только оскал как у голодной гиены.
Толстяк катается по полу, выдирая клочья волос.
— Я не хотел! Мама, прости! В голове вспыхивает детство: мать, дающая себя на откуп пьяному отчиму.
Пламя пожирает слезу на щеке.
Тело сжимается, он ползёт к Аркадию, но получает сапогом по лицу…
— Вы думали, добро — ваша сила? Голос разрывает время. — Оно было вашей клеткой, а я отныне — освободитель. Огонь тухнет, подчиненные поднимаются.
— Что… что мы? Дети попытались сформулировать мысль…
— Вы то — что остается, когда молитвы сгорают. Аркадий сходит с платформы, его шаги оставляют трещины, из которых сочится смрад.
В темноте загораются десятки пар глаз — жёлтых, красных, безучастных…
Аркадий заворачивает к воротам. За ними — город и вокзал… На полу цеха остались лишь тени — силуэты людей, которые когда-то боялись, любили, помнили…
* * *
Кабинет мэра.
Тяжелые шторы плотно задернуты, присутствующие боятся, что даже лунный свет выдаст их тайну. Воздух пропитан алкоголем и потом. На столе — папка с заголовком “Аркадий Н. — Исчерпывающие доказательства” а поверх неё рассыпали ксерокопии билетов в столицу.
Мэр, с лицом, напоминающим смятый конверт, дрожащей рукой наливает коньяк. Взгляд бегает по углам… Клянусь! Если бы шариковая ручка упала на пол, он бы схлопотал сердечный приступ от испуга.
— Он… уезжает. Голос такой, словно язык горячим чаем обожгли…
Обычно напыщенный начальник полиции, съежился в кресле. Медали позвякивают как кандалы.
— Проверил лично. Билеты куплены, вещи собраны. Нервно щёлкает авторучкой. — Вчера его прихвостни грузили ящики в грузовик. Похоже, там оружие.
Глава городской думы — женщина с ледяным макияжем, нервно вскакивает и опрокидывает бокал. Вино как кровь растекается по столу.
— Он ведь может вернуться? Да? Если что-то пойдет не так в столице… Пальцы впиваются в ожерелье, как в оберег.
До этого молчаливый прокурор, резко бьёт кулаком по столу.
— В прошлом месяце он пришёл ко мне домой. Сказал, что дочь красиво спит… С фотографией её подушки в руке… Тишина…
Только тиканье часов звучит как отсчёт до полуночи.
