Стражи восемнадцати районов. Том 1 (СИ) - Крейн Антонина

– А что если одну из проклятых сущностей… загипнотизировать? – помедлив, протянул я. – Позвать её так, что она не сможет сопротивляться?

Приоткрыл один глаз, Феликс внимательно посмотрел на меня.

– А как, по-твоему, это можно сделать?

Я облизнул губы.

Давай, Женя. Расскажи ему. Ты сможешь. Смотри, ему явно нужна помощь!

– Ты правильно догадался, что на моём последнем концерт кое-что пошло не так, – наконец начал я. – Именно поэтому я временно оставил карьеру: мне просто стало страшно. На том концерте я впервые играл не чужую музыку, а свою. Я давно пробовал себя в роли композитора, и вот наконец решился представить свои произведения на суд публики.

Я вздохнул, закрывая глаза и вспоминая тот день.

***

Музыкальный клуб. Яркие софиты, рояль, я в своем привычном концертном фраке. До того, как я поднялся на сцену, меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. Но стоило оказаться за инструментом, и волнение полностью ушло, сменившись тотальным спокойствием и предвкушением. Мир черно-белых клавиш завораживал меня, и то, что теперь я получил возможность действовать в нем по своим правилам, как творец, будоражило и наполняло счастьем.

Сначала всё шло хорошо, но затем я вдруг почувствовал неладное. Кто-то смотрел на меня. Буравил взглядом – и отнюдь не так, как это делают зрители или даже жюри международных конкурсов. Волосы у меня на затылке встали дыбом, я «выпал» из того потока, который обычно чувствую, играя, и еле добрался до конца своей открывающей сонаты. Зал взорвался аплодисментами, а я, чувствуя, как струйка холодного пота стекает у меня между лопатками, поднял голову.

Прямо передо мной, в дверном проходе с зеленой табличкой «выход» находилось нечто. Похоже на огромного слизняка с заплывшими глазками, оно заполнило собой проем, выпирая вперед, и почти касалось ног девушки, сидящей на боковом кресле первого ряда.

Отвратительное до дрожи. Огромное. Пугающее.

Я застыл, не в силах отвести от него взгляд. Никто, кроме меня, не обращал внимания на чудовище. Часто-часто заморгав, я постарался убедить себя, что это просто сбой зрения из-за усталости. Но тут чудовище заговорило со мной.

– Играй, – его гудящий двоящийся голос раздался у меня в мозгу. – Ты так красиво играешь. Такая красивая музыка. Папа, сыграй еще.

И оно начало дальше пропихиваться сквозь дверной проем.

Ч…чего блин?!

Я так долго сидел без движения, что в зале еще раз захлопали, на сей раз нетерпеливо, подбадривая меня.

– Играй еще, отец, – продолжало то ли стонать, то ли бормотать чудовище. – Играй.

И вдруг к нему присоединился другой голос.

– Играй, играй! – словно захлебывался его обладатель, и я, вздрогнув, опустил взгляд. Из-за рояля высовывалась бугристая голова еще какой-то твари с несколькими глазами и огромными зубами. – Сыграй мне еще, папочка!

– Просим вас, Евгений!.. – крикнул кто-то из зрителей.

«Наверное, я сошел с ума. – подумал я, – Просто-напросто съехал с катушек от переутомления. Для творческого человека это нормально».

И, чувствуя тошноту и головокружение, стараясь не смотреть вниз, где вторая тварь уже обвивалась вокруг моей ноги, тяжело сопя и истекая слюнями, я начал следующее произведение. Меня трясло так сильно, что звук получался неровным, куда более экспрессивным, чем обычно, я буквально колотил по клавишам. А в стенах и на потолке зала, между тем, открывались глаза. Десятки глаз смотрели на меня со всех сторон. Мне казалось, я нахожусь в нутре чудовища.

Помимо двух первых, появились еще твари: одна свисала с прожектора, другая ползла в мою сторону по балкону второго этажа.

Играй, играй, играй, папа.

А потом… Два чудовища столкнулись подле меня: та самая, что все это время протискивалась в зал сквозь двери, и мелкая, увивающаяся возле моих ног. Одновременно с тем, как я мощным аккордом завершил композицию, они соприкоснулись и с них будто слетел гипноз: забыв обо мне, твари набросились друг на друга. Да так, что в первую же секунду подломили заднюю ножку рояля.

Со страшным стоном, какофонией содрогнувшихся струн инструмент обрушился – я еле успел отскочить. А на тех двух чудищ уже с ревом кинулось еще одно – спрыгнуло с прожектора, который с грохотом обвалился, проломив доски сцены. От него во все стороны посыпались искры, запахло паленым пластиком. Люди в зале закричали, вскакивая со своих мест, администраторы с побелевшими лицами пытались понять, что происходит. Глаза на стенах и потолке вращались, наблюдая за паникой. Чудище, прыгнувшее с балкона, снесло люстру; снова сноп искр; что-то загорелось. Сработали противопожарные спринклеры, зал погрузился в темноту – освещение отключилось, горели только зеленые таблички «выход» и электрические свечи на батарейках, украшавшие помещение.

Люди, объятые паникой, бросились к выходу. Охрана и администраторы не справлялись. Паника затапливала клуб, в проходах была давка. Одна из зрительниц, чтобы миновать ее, забралась ко мне на сцену и…

Задела самую огромную тварь. Та мгновенно развернулась к женщине и… Проглотила ее. Про-гло-ти-ла.

Целиком. В мгновение ока.

Этого никто не заметил, кроме меня. Все визжали. Все пытались сбежать. Судя по всему, часть спринклеров не работала: в зале действительно начинался пожар, валил дым.

– Евгений, вы целы?! – ахнула Ева, организатор вечера, выскакивая из гримерки.

– Не подходите ко мне! – заорал я, как ненормальный, боясь, что ее тоже сожрут.

Она не видела тварей, занявших почти всю сцену. Не знала, в какой она опасности. Ева все же попробовала подбежать, но я рявкнул:

– Все со мной хорошо! УХОДИТЕ! – и она, вздрогнув и метнув на меня испуганный взгляд, на этот послушалась.

Но твари уже заинтересовались ей. И, развернувшись, поползли вслед.

«Черт, – думал я. – Черт, черт! Они сожрут ее! Они всех сожрут!»

И тогда, сгорбившись над раненным, но все еще способным издавать звуки роялем, я вновь заиграл.

Безумие.

Безумие, которое сработало: твари тотчас замедлились, будто оказались под водой, а рычащие и чавкающие звуки, сменились зачарованными голосами:

– Играй… Играй…

И только когда в зале больше не осталось людей, а снаружи послышались сирены пожарной помощи, я упал в обморок.

«У парня нервный срыв на почве чрезвычайной ситуации», – позже решили следовали. – «Хотя дело действительно странное: одна зрительница пропала. А в остальном – проблемы с проводкой. Увы, бывает»

***

Рассказывая историю, я глядел вниз, на свои руки, в волнении комкающие ткань брюк, и только потом поднял глаза.

Сидящий напротив Феликс смотрел на меня с очень странным выражением лица. В нём было больше эмоций, чем я мог бы ожидать. Во-первых, он явно был изумлен. Во-вторых, казалось, я прямо вижу, как у него в голове ведутся какие-то многоуровневые подсчеты. Будь мы в сериале, режиссер наверняка бы визуализировал это как огромное количество цифр и схем, возникающих в воздухе. Ну а в-третьих… Мне снова показалось, что он смотрит на меня с горечью, словно на призрака прошлого – как это было в день нашего знакомства.

– Ты в порядке? – в итоге спросил я, хотя, по идее, это ему бы меня спрашивать, после моей-то исповеди!..

Рыбкин тряхнул головой, словно отгоняя морок. Р-р-раз: и вот перед мной снова сидит лучезарный оболтус-красавчик, за чьими прекрасными голубыми глазами видятся лишь хиханьки да хаханьки.

– Женя! – воскликнул Феликс. – Это просто потрясающе!

А потом и вовсе неосмотрительно вскочил на ноги – и тотчас, зашипев от боли, упал обратно на диван.

– Случившееся с тобой ужасно, но твой дар – невероятен, – безапелляционно заявил он. – Я с самого начала знал, что Нонна Никифоровна не подселит ко мне абы кого, но то, что она нашла такого человека… – он, задумавшись, покачал головой. – Ты настоящее сокровище, Евгений Фортунов. Благодаря тебе сегодня ночью мы разберемся с Деворатором.