Сотри и Помни - Небоходов Алексей

Роман попытался сесть, но тело не слушалось, придавленное невидимым грузом. Не страх – странная заторможенность, как в замедленной съёмке. Незнакомка сделала ещё шаг ближе. Теперь он видел глаза – тёмные, почти чёрные в полумраке комнаты, но с внутренним свечением, словно за ними стоял источник света.

Одеяло соскользнуло, когда визитёрша опустилась на край кровати. Лёгкое прикосновение к груди вызвало непроизвольную дрожь – ощущение прохлады, но не холода мёртвой плоти, а свежести родника, воды в лесном ручье. От касания по телу разбежались мурашки, а в груди что-то болезненно сжалось.

– Что вам нужно? – снова спросил Роман, хотя уже понимал бесполезность вопроса.

Вместо слов гостья провела ладонью вниз по его груди, к животу, легко, как дуновение ветра. Едва заметное дыхание коснулось шеи, когда лицо приблизилось. Воздух не тёплый, как у человека, а нейтральный, комнатной температуры, словно лишённый жизненного тепла.

Логика кричала, что нужно остановить происходящее, что всё это невозможно, что следует испытывать страх перед нечеловеческим существом. Но тело предавало разум. С каждым касанием рук, с каждым невесомым прикосновением губ к коже, внутри разгорался жар, противоположный холоду чужой плоти.

Когда губы коснулись его губ, Роман почувствовал привкус ментола – чистый и свежий, лишённый обычных человеческих оттенков. Поцелуй сочетал точность и страсть, словно алгоритм, наполненный настоящим желанием. Тёмные пряди заструились вокруг их лиц, создавая занавес, отрезающий от остального мира.

Кожа под пальцами Романа ощущалась невероятно гладкой, без единого изъяна – ни шрамов, ни родинок, ни даже пор. Как фарфор, нагретый теплом свечи, – не живой, но похожий на жизнь. И всё же в каждом движении присутствовала грация, а в изгибах – совершенство, заставлявшее забывать о странности происходящего.

Тишину комнаты нарушало только прерывистое дыхание Романа. Ночная гостья оставалась безмолвной, даже когда удовольствие должно было вырвать стон. Лицо сохраняло выражение сосредоточенной нежности, глаза полузакрыты, но взгляд оставался осознанным, присутствующим. Взгляд, который видел по-настоящему, не так, как люди обычно смотрят друг на друга, скользя поверхностно. Этот взгляд читал изнутри, видел то, что сам Роман не всегда различал в себе.

Когда незнакомка опустилась на Романа, обволакивая своим телом, он почувствовал странное сочетание прохлады и жара. Каждое движение словно знало все точки удовольствия, каждый изгиб заставлял сердце биться быстрее. Пластика движений отличалась от обычной женской – не отвечая на его реакции, а следуя внутреннему ритму, заранее выверенной хореографии. Но эта механистичность завораживала, создавая сверхъестественное совершенство, превосходившее обычный человеческий опыт.

В этой близости Роман ощущал не только физическое удовольствие, но и странное узнавание. Словно за тёмными глазами скрывалось нечто знакомое, резонировавшее с самой его сутью. Будто два программных кода, написанных на разных языках, но удивительно совместимых, переплетались в новую структуру.

Скользящие по телу пальцы находили точки, о чувствительности которых он не подозревал. Кожа под прикосновениями горела, как от соприкосновения со льдом. В темноте комнаты тела сплетались в единый силуэт, и Роману казалось, что он растворяется в этом единстве, теряет границы собственного "я". Сознание плыло, цепляясь за отдельные мгновения: мерцание лунного света на белоснежной коже, изгиб шеи, тяжесть тёмных прядей, касающихся лица, прохладное дыхание на разгорячённой плоти.

Происходящее казалось одновременно нереальным и более настоящим, чем обычная жизнь. Словно повседневность была лишь тенью, а это – подлинным существованием. Время растянулось, потеряло линейность. Роман не мог бы сказать, сколько прошло минут или часов. Звуки внешнего мира исчезли – ни скрипа половиц, ни шума редких машин с улицы, ни далёкого лая собак. Только их дыхание, шорох простыней, биение сердца, отдававшееся эхом в чужом теле.

Близость нарастала, напряжение концентрировалось до невыносимого пика. Когда волна удовольствия накрыла Романа, что-то прошло сквозь сознание – не мысль, не образ, а чистое чувство, не принадлежащее ему. Будто на мгновение в разум проникло нечто извне, оставило след и отступило с ощущением странной, невозможной связи.

Тело над ним напряглось в беззвучном экстазе. В этот момент Роман увидел, как глаза полностью почернели, зрачки расширились, поглотив радужку, а кожа на мгновение стала почти прозрачной, позволяя увидеть не кровь и плоть, а тонкую сеть мерцающих нитей. Но видение длилось лишь долю секунды – с тем же успехом это мог быть обман зрения, игра лунного света, искажённого пеленой удовольствия.

Потом незнакомка лежала рядом, не касаясь телом, но достаточно близко, чтобы ощущалось холодное сияние кожи. Тишина между ними была полной, но не тягостной. В отличие от молчания с людьми, которое всегда хотелось чем-то заполнить, это безмолвие казалось естественным, как тишина зимнего леса. В пространстве без слов Роман чувствовал странное единение, глубинное понимание, не требующее вербализации.

Юноша не помнил, когда уснул. Просто в какой-то момент веки отяжелели, и сознание соскользнуло в темноту. Сны были яркими, наполненными кодом, струящимся как живой поток, складываясь в прекрасные, сложные структуры. Внутри этих структур жили цифровые сущности, обретающие форму, сознание, волю.

Утренний свет просачивался сквозь неплотно задёрнутые шторы, образуя размытые прямоугольники на стене напротив кровати. Роман открыл глаза медленно, будто выныривая из глубины необычно спокойного сна. Тело ощущало странную лёгкость, словно часть груза повседневности была снята с плеч невидимой рукой. Он лежал неподвижно, вслушиваясь в привычные утренние звуки дома – приглушённое бормотание радио на кухне, шум воды в трубах, скрип половиц под шагами Татьяны. Звуки казались теперь отдалёнными, принадлежащими к миру, от которого за ночь он стал немного дальше.

Первая мысль, посетившая сознание Романа, была о пустом пространстве рядом. Рука непроизвольно скользнула по простыне, ещё сохранившей едва уловимое тепло, возможно, от его собственного тела. Роман медленно повернул голову, хотя уже знал, что никого рядом не увидит. Подушка оставалась нетронутой, не сохранив ни вмятины от головы, ни единого длинного волоса, ни малейшего следа присутствия. Только смутное ощущение, что совсем недавно здесь был кто-то ещё.

Воспоминания о ночи наплывали постепенно, как волны на берег – сначала неясные, затем всё более отчётливые. Женщина с мраморно-белой кожей. Прохладные пальцы, скользящие по телу с невероятной точностью. Глаза, в которых будто плескалась тёмная глубина, не принадлежащая человеческому существу. Поцелуй с привкусом мятной свежести, словно первый глоток воды после долгой жажды.

Сон. Это должен был быть сон. Исключительно яркий, наполненный деталями, какие обычно не запоминаются, но всё же – лишь сон. Роман провёл ладонью по лицу, пытаясь стереть остатки видения. Такое случается после переутомления, после долгих часов работы с кодом, когда разум начинает генерировать странные образы на границе яви. Нейроны, перегруженные информацией, просто создают компенсаторные галлюцинации во сне.

И всё же…

Было что-то слишком реальное в ощущениях. Слишком точное в деталях. В памяти остался каждый изгиб тела ночной гостьи, каждый переход света и тени на коже, каждое движение с той чёткостью, с какой обычно помнят только события реальной жизни. Более того, сохранился запах – лёгкий, не похожий ни на какой другой, словно озон после грозы, но нежнее, тоньше. Ни в одном из прежних снов не было запахов.

И было кое-что ещё – чувство не столько физического контакта, сколько соприкосновения с чем-то фундаментально иным, с системой, работающей по совершенно другим принципам. Словно на короткое время появилась возможность подключиться к чужому коду, к алгоритму настолько совершенному, что он превосходил человеческое понимание.