Император Пограничья 13 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Полковник, — князь наклонился вперёд, стараясь придать голосу дружелюбные нотки. — Я понимаю вашу приверженность уставу. Но времена меняются. Гвардейцы заслуживают повышения жалования за верную службу. Их семьи могли бы получить дополнительные привилегии — льготы на образование детей, налоговые льготвы…

Щербин впервые посмотрел прямо в глаза князю. В этом взгляде мелькнуло что-то похожее на презрение, быстро скрытое за маской военной невозмутимости.

— Благодарю Вашу Светлость за искреннюю заботу о моих подчинённых. Уверен, они оценят ваше внимание к их нуждам. Однако это не меняет нашей позиции относительно участия в операции против мирных подданных княжества.

В кабинете повисла тишина. Было слышно только потрескивание дров в камине и мерный стук напольных часов в углу. Каждый удар маятника словно отсчитывал время, работающее против Сабурова.

Михаил Фёдорович медленно поднялся, опираясь ладонями о стол. Тяжёлая дубовая столешница чуть скрипнула под его весом.

— Это ваше окончательное решение, полковник?

— Это решение всего офицерского состава гвардии, Ваша Светлость, — Щербин выпрямился ещё больше, если это вообще было возможно. — Мы обсудили этот вопрос заранее, предвидя возможность подобного… приказа.

«Заранее обсудили». Слова повисли в воздухе как пощёчина. Гвардейцы знали, что он обратится к ним, и заблаговременно сговорились отказать.

— Вы можете идти, полковник, — процедил Сабуров сквозь зубы.

Щербин отдал безупречный воинский салют, развернулся на каблуках и вышел. Тяжёлая дверь закрылась с глухим стуком.

Едва шаги полковника стихли в коридоре, Сабуров со всей силы смёл документы со стола. Бумаги разлетелись по кабинету, чернильница разбилась о стену, оставив тёмное пятно на новом гобелене.

— Ваша Светлость… — начал Акинфеев.

— Молчать! — князь тяжело дышал, пытаясь справиться с яростью. — Эти… эти самонадеянные вояки думают, что могут диктовать мне условия!

— Силой заставить их невозможно, — тихо заметил советник. — Если прикажете арестовать Щербина, остальные офицеры просто не выведут людей из казарм. А попытка разоружить гвардию…

— Закончится резнёй в центре Владимира, — мрачно закончил Хлястин. — Они засели в укреплённых казармах, у них лучшее вооружение и подготовка. Моя дружина их не выбьет без больших потерь, что лишит всякого смысла их привлечение к операции против Угрюма…

Сабуров опустился обратно в кресло, потирая виски. Головная боль, мучившая его с момента убийства Веретинского, усилилась.

— Можем найти замену Щербину, — предложил генерал. — Среди младших офицеров наверняка есть амбициозные…

— Верно, и этот вопрос надо проработать! — отрезал князь.

Он смотрел на портрет древнего правителя, ещё не снятый со стены. Князь Мстислав Андреевич, древний предок Веретинского, взирал с полотна с лёгкой насмешливой улыбкой. Именно он создал нынешнюю гвардию, дал ей особые привилегии и независимость. И эта же гвардия не предотвратила его убийство сотни лет назад — просто не вышла из казарм, когда один из сыновей князя с заговорщиками убивали законного правителя.

«Они помнят, — с горечью подумал Сабуров. — Помнят, как я входил в кабинет Веретинского в ту ночь. Знают, что князь не мог сжечь сам себя. И теперь выжидают».

В истории Содружества гвардейские полки не раз решали судьбу княжеств. В Ярославском княжестве десять лет назад именно гвардия, возглавляемая министром финансов Шереметьевым, свергла князя Засекина. В Рязани гвардейцы возвели на трон младшую ветвь династии после пресечения старшей. Даже здесь, во Владимире, ходили слухи, что смерть Мстислава Андреевича была не печальным совпадением, а тщательно спланированной операцией, в которой гвардия сыграла свою роль, просто самоустранившись.

— Найдите другие способы убедить их, — наконец произнёс Сабуров, глядя на своих советников. — Подкуп отдельных офицеров, шантаж, что угодно. Мне нужна гвардия. Без неё моё положение…

Он не закончил фразу, но все понимали. Без лояльности элитного военного подразделения власть нового князя висела на волоске. Любой влиятельный боярин мог организовать переворот, зная, что гвардия не вмешается.

— Займусь этим лично, — кивнул Акинфеев. — У меня есть определённые… рычаги влияния.

Князь и советник понимающе переглянулись.

Вскоре все помощники покинули кабинет, и Сабуров остался один. Серый рассвет за окнами окрасился в грязно-жёлтый цвет. Где-то там, в Пограничье, Платонов укреплял свои позиции. А здесь, в столице, князь не мог положиться даже на собственную гвардию.

«Инструмент есть, но владеть им я не могу», — с горечью подумал он, вспоминая надменное лицо Щербина. Полковник едва скрывал презрение. Они все знали правду о смерти Веретинского и теперь выжидали, чтобы в нужный момент продать свою лояльность тому, кто предложит больше.

Глава 4

Пётр Вдовин сидел в дальнем углу класса, стараясь не привлекать к себе внимания. Именно Пётр — так обращался к нему отец, и мальчишка не любил, когда его называли Петей, а «Петьку» просто ненавидел.

После массового переселения жителей в Угрюм незадолго до Гона учебная комната стала тесной — вместо привычных двадцати детей теперь здесь толпилось почти пятьдесят. Новенькие робко осматривались, прижимая к груди самодельные тетради и огрызки карандашей.

— Это Митя из Ярославля, — учитель указывал на худощавого мальчишку с веснушками. — Анна и Сергей из Костромы. Дарья из Мурома…

Список тянулся и тянулся. Пётр наблюдал, как новички неловко кивали, пытаясь запомнить лица одноклассников. Некоторые выглядели испуганными, другие — решительными, словно готовились к бою. Мальчик понимал их чувства — три месяца назад он сам так же стоял перед классом, ощущая на себе десятки оценивающих взглядов.

Колокол возвестил о перемене, и дети высыпали во двор. Пётр остался у окна, наблюдая за снующими фигурками. Разговор неизбежно зашёл о магии — многие школьники параллельно учились в местной магической академии, которую организовал воевода.

— Смотрите, что я могу! — Колька, сын дружинника, создал маленький огонёк над ладонью.

Новички ахнули. Пётр невольно сжал кулаки — его собственная сила, хайломантия, была необычной. Даже профессор Карпов в академии называл её редкой. Прикоснувшись к парте, мальчик мог сделать свою кожу твёрдой как дерево, а дотронувшись до камня — прочной как гранит. Но демонстрировать такое означало привлечь ещё больше внимания. Мать предупреждала — не выделяйся, не показывай всего, что умеешь.

Мальчик знал, что в академии есть действительно одарённые ученики. Матвей, сын простого крестьянина, обладал невероятным даром гидроманта — сама графиня Полина занималась с ним лично.

А Егор, сын кузнеца Фрола, мог заставлять металл течь как воду — сам воевода взял его в ученики и возил в Великий Новгород на какое-то публичное мероприятие. Четырнадцатилетний подросток теперь гордо называл Прохора «наставником» и ходил с выпрямленной спиной в окружении друзей-прилипал.

Пётр с тоской подумал, что тоже хотел бы учиться у воеводы. Прохор Платонов был всем, кем мальчик мечтал стать — сильным, справедливым, защищающим слабых. Воевода спас их с матерью, дал дом, работу, новую жизнь. Но разве такой великий человек обратит внимание на сына неизвестно кого?

Так или иначе, рядом с такими талантами огненные шарики Кольки выглядели детской забавой, но именно Колька хвастался перед всеми, а настоящие таланты молча учились своему искусству.

Новенькая девочка с косичками подошла к нему, глаза её сияли восхищением, а рот выдал фантастическое количество вопросов за одну секунду:

— Это ты Петя? Тот самый, про кого шептались старшие ученики? Говорят, ты можешь принимать свойства любого материала. Это правда? Твои родители тоже маги? А ты давно занимаешься? А как ты открыл свой дар?

Пётр открыл рот, чтобы ответить, но Колька уже вклинился между ними, ухмыляясь: