Император Пограничья 13 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— У него только мамка есть. А батьки нет и не было.

— Как это не было? — новенький мальчик из Костромы недоумённо нахмурился.

Маша, дочь трактирщика, подхватила с язвительной улыбкой:

— А кто ж знает? Они приживалы тут. Воевода их откуда-то притащил, с долгами небось. Мать-то его в лаборатории сидит целыми днями, зелья какие-то варит.

— Это не… — Пётр попытался объясниться, но слова застряли в горле.

Как рассказать правду? Что они с матерью были заперты в каком-то странном здании, охраняемом вооружёнными людьми? Что потом была стрельба, взрывы, и воевода вывез их оттуда? Что отец просто исчез задолго до того, и мать не говорит, куда он делся?

— Вот мой отец — дружинник! — Колька выпятил хилую грудь. — Вчера трёх Бздыхов завалил! Сам воевода его похвалил! А твой где? А, точно, нету его!

Смех прокатился по кругу собравшихся детей. Пётр чувствовал, как щёки горят от стыда и злости. Новенькая девочка попыталась заступиться:

— Может, его отец погиб героем?

— Героем? — Маша закатила глаза. — Скорее сбежал от долгов! Или в тюрьме сидел! Петька даже не знает, где его батька шляется!

— Мой батя говорит, воевода, как дурак, всякий сброд принимает, — Колька обвёл рукой новеньких. — Вон сколько понаехало! Беженцы, нищеброды и голытьба…

Несколько новичков обиженно отшатнулись, но связываться с местными явно не хотели. Пётр сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

— Не смей так говорить о воеводе!

— А что? — Колька шагнул ближе, нависая над ним. — Правда глаза колет? Ты и твоя мамка — обуза! Если б не воевода, вы бы под забором подыхали!

Пётр дёрнулся вперёд, но чья-то рука легла ему на плечо. Учитель стоял позади, строго глядя на детей.

— Достаточно. Все в класс, живо.

Дети нехотя потянулись обратно. Новенькие теперь косились на Петра с опаской и любопытством. Мальчик слышал, как они перешёптывались:

— Странный он какой-то…

— И правда, почему о отце молчит?

— Может, стыдится чего?

После уроков Пётр шёл домой в одиночестве, стараясь не оборачиваться на шёпот за спиной. Дом, выделенный воеводой для них с матерью, находился недалеко от лаборатории — небольшой, но уютный, с печкой и двумя комнатами.

Мама уже готовила ужин, помешивая что-то в чугунке. Запах тушёной капусты с мясом наполнял кухню.

— Как день прошёл? — спросила она, не оборачиваясь. — Много новеньких?

— Да, много, — равнодушно отозвался Пётр, садясь за стол и разглядывая деревянную столешницу. — Всё нормально.

Мать обернулась, внимательно глядя на сына. Её русые волосы были собраны в тугую косу, на щеке виднелось пятнышко сажи.

— Подружился с кем-нибудь?

— Они… они все держатся вместе. Я им не нужен.

Пётр встал из-за стола и пошёл в свою комнату, не желая расстраивать мать подробностями. Она и так много пережила. Не стоило добавлять ей забот своими проблемами.

Из окна своей комнаты мальчик увидел, как через главные ворота въезжает колонна трофейных грузовиков и внедорожников. Воевода Платонов сидел в кабине первой машины, его одежда была покрыта пылью и копотью. За ним в кузовах и других машинах ехали восемь гвардейцев — усталые, но гордые. В кузовах грузовиков, чьи тенты были спущены, виднелось трофейное оружие и несколько десятков неизвестных бойцов в экипировке без знаков различий.

Некоторые жители собрались у ворот, приветствуя возвращение отряда. Несколько детей с любопытством разглядывали трофейную технику. Прохор вышел из кабины и коротко поговорил с дежурным офицером, затем обменялся парой слов с каждым из гвардейцев, отпуская их по домам. Воевода выглядел довольным — очевидно, операция прошла успешно.

Пётр отворил ставни пошире, наблюдая за этой картиной.

Отец… Макар Вдовин. Мальчик помнил его — невысокого, поджарого, молчаливого, с усталыми глазами. Помнил, как отец учил его читать, как носил на плечах, как однажды принёс деревянного коня, вырезанного собственными руками. А потом он просто исчез. Мать сказала, что отец уехал по важным делам, но больше не вернулся. Где он теперь? Жив ли? Почему мама отводит глаза и меняет тему, когда Пётр спрашивает? Может, он тоже был героем и погиб на войне? Или правда была трусом, как говорили дети?..

Мальчик сжал кулаки. Он должен узнать правду. Пусть даже она окажется страшной. Лучше знать, чем мучиться неизвестностью и выслушивать насмешки одноклассников. Где-то должны быть документы, записи, хоть что-то об отце. Может, в остроге его кто-то знает?

Пётр решительно кивнул сам себе. Он найдёт правду об отце. И тогда сможет либо гордиться им, либо… либо хотя бы понять, почему мать так упорно молчит.

Пять дней прошло с моей публичной декларации о нелегитимности Сабурова. События развивались стремительно, словно лавина, которую я сам же и запустил.

Князь Оболенский сдержал слово — на следующее утро после нашего разговора в Эфирнете появилось его официальное заявление. Матвей Филатович признал Сабурова узурпатором, захватившим власть незаконным путём. При этом, как он и предупреждал, Сергиев Посад расторг вассальные отношения с Маркой Угрюм, формально дистанцировавшись от конфликта. Хитрый политический ход — поддержать меня, но оставить пространство для манёвра.

Финансирование от Оболенского позволило нанять две ратные компании для защиты караванов. Не то чтобы я не мог этого сделать и без его помощи, но чертовски приятно, когда банкет оплачивают другие.

Первой, что неудивительно, стала Ярослава Засекина со своими Северными Волками — княжна сразу откликнулась на предложение. Второй компанией стал Перун Воротынцева. По всем направлениям, кроме дороги на Сергиев Посад, где охрану обеспечивали люди князя, наши грузы теперь сопровождали опытные наёмники.

Предусмотрительность оправдала себя уже через два дня. Первый налёт случился на караван, шедший в Тверь — полсотни наёмников Сабурова попытались перехватить груз с оружием из наших магазинов. Северные Волки встретили их организованным огнём, потеряв троих ранеными против восьми пострадавших у противника. Нападавшие отступили, поняв, что лёгкой добычи не будет.

За неделю произошло ещё четыре попытки атак на караваны и три рейда на деревни под нашей защитой. Разведка Коршунова работала безупречно — его люди засекли подготовку каждого налёта. Дозоры в лесах и постоянное патрулирование Скальдом позволили нам встречать врага подготовленными. В Уршельское я отправил Черкасского с Безбородко — они сожгли половину атакующего отряда огненными заклинаниями. В Заречное выехала Василиса с отделением Валькирий — геомантка создала каменные укрепления прямо во время боя, превратив деревенскую площадь в крепость. Копнино успешно защитил отряд Феофана Рысакова.

Не все выдержали напряжение. Около семидесяти человек — знатные ученики с семьями, приехавшие за бесплатным обучением магии — покинули Угрюм, когда масштаб конфликта стал очевидным. Я не удерживал их. Те, кто пришёл за дармовщиной и сбежал при первых трудностях, всё равно не стали бы настоящими защитниками Пограничья.

Моё обращение к подданным Владимирского княжества вызвало настоящую бурю. Коршунов докладывал о панике в боярских домах — созывались экстренные семейные советы, многие дворяне заняли выжидательную позицию. Бояре, недовольные Сабуровым, вроде Скрябина, тайно радовались, но публично осуждали «мятежника Платонова». На рынках и в трактирах простой люд открыто обсуждал странности в смерти Веретинского — многие вспоминали, как внезапно всё произошло.

В Пограничье деревни, пострадавшие от наёмников, открыто поддержали меня. Те поселения, что ещё колебались, теперь просили защиты — за эти дни к нам присоединились ещё пять деревень.

Ответ Сабурова последовал быстро. Его пресс-секретарь назвал меня «буйным безумцем» и «лживым проходимцем», во Владимире прошли массовые аресты за «распространение клеветы». Герольды зачитали новый указ — награда за мою голову увеличена до двадцати тысяч рублей. Эфирнет захлестнула волна опровержений от наёмных писак — появились даже «свидетели» естественной смерти Веретинского, включая патологоанатома, якобы подтвердившего самовозгорание. На меня вылили ушаты грязи — нищий род, потеря имущества, моя казнь за бунт и помилование, связи с криминалом.