Ледяное сердце (СИ) - Семенова Людмила

Наконец он достиг строения, похожего на готический собор, — оно казалось вырубленным из серо-черного камня, в котором искусный зодчий вырезал узкие башни, высокие овальные окна и частоколы зубцов вдоль фасада. В окнах пылали и переливались витражи — алые, ядовито-желтые, багровые, льдисто-синие. Но за тяжелой дверью поджидали отнюдь не переливы органа и не ряды скамей с умиротворенными прихожанами.

Перед Латифом простирался огромный зал, залитый мертвенным неоновым светом, с грубыми черными стенами, каменным полом и высоким потолком, под которым тянулись вентиляционные трубы. Никаких украшений, кроме несуразных скульптур в виде геометрических фигур и силуэтов, искривленных в самых противоестественных позах, черно-белых инсталляций и панно из хаотичных брызгов краски.

Впереди высилась сцена, на которой в жуткой какофонии надрывались не то певцы, не то плакальщики. Вокруг толпились зрители, все одетые в черное, и бледные равнодушные лица пугающе выделялись на этом фоне. Только их глаза блестели от лихорадочного возбуждения, зрачки расширились, а нутро впитывало тягучие флюиды отравляющего гипноза.

Другие люди, обнаженные, томились в каменных нишах за плотными решетками, усеянными шипами. Те на волосок не доставали до беззащитной плоти, и узникам приходилось съеживаться, чтобы не попасть на острие. И все же то и дело раздавались жалобные крики, а воздухе висел терпкий металлический запах крови. Раны вскоре зарастали и сменялись новыми, чтобы агония несчастных длилась дольше, выбрасывая все больше чувственных потоков в воздух жуткой обители.

Навстречу демону выскочил щуплый и вертлявый человечек, тоже весь в черном и в маске на пол-лица, вроде тех, которые весь город носил пару лет назад в эпидемию. Он суетливо поклонился и проводил Латифа по длинному коридору. За неприметной дверью скрывался большой кабинет без окон, украшенный множеством плакатов и афиш разных эпох — паноптикумы девятнадцатого века, декадентские спектакли «переломного времени», мрачные гримасы тяжелого рока, специфические фильмы, замешанные на густом экстракте насилия и секса.

За письменным столом восседал демон в широкой черной рубахе, застегнутой у воротника золотой фибулой. Длинные вьющиеся волосы в холодном свете ламп отливали синевой, на лбу виднелся ярко-алый знак из какого-то металла. Глаза он скрывал за темными очками. На подлокотнике его кресла пристроилась невысокая, гибкая как кошка девица с длинной черной косой и алмазной диадемой на лбу, закутанная в широкую шаль. Она лукаво и вызывающе разглядывала Латифа раскосыми темными глазами.

— Я пришел, повелитель, — с усилием выдавил из себя Латиф: хозяин кабинета не беспокоил его много десятилетий и явно позвал не из добрых побуждений.

— Мерхаба[1], Абдуллатиф, — произнес демон, насмешливо растянув имя: в нижнем мире только ленивый не колол ифриту глаза его религиозным значением. — Садись, в ногах правды нет, к тому же они тебе еще понадобятся.

Латиф отодвинул стул, почувствовав, как его продрал озноб. Сидящий перед ним старый демон был бессмертным главой ифритов и шайтанов, обязанным приглядывать за ними в людском мире, и приходился родней темным архонтам, которым принадлежала изнанка мироздания. Люди на родине Латифа называли его Иблис. Изредка он устраивал такие сборища на грани миров, где подчиненные могли покормиться энергией безумных язычников и пленников, подвергающихся самым изощренным пыткам. Но за кулисами решались и неприятные вопросы, в том числе выговоры и наказания. Латифа это всегда обходило стороной, но теперь и он получил черную метку, и выдержка, закаленная за пять прожитых веков, начинала его подводить.

Неужели это связано с недавним убийством? Да не может быть, не станет нижний мир вступаться за никчемного человеческого мужика и жалкого домашнего духа, которому и так давно было пора на покой. Это вообще оказалось редкой удачей: Латиф до зарезу хотел проучить колдуна, но чары больше не пускали его на залив и в гостиницу и он мог выследить людей только в поселке и на станции. Ауру Цыплакова он хорошо запомнил, и наконец ему повезло: тот собрался в город. Правда, Латиф не ожидал, что Олег захватит с собой еще и домового, но старик вряд ли мог стать помехой. В Марокко ифрит раздобыл местную саблю со страшной рубящей силой и теперь решил ею воспользоваться.

Два олуха даже не успели ничего понять: Латиф не захотел тратить время на развлечения, зато послание писал с удовольствием, смакуя предстоящее отчаяние колдуна. Но похоже, опять недооценил выдержку парня — тот умудрился снять заклятие и теперь их нечем держать на крючке, кроме грубой силы. Остается надеяться, что властители это поймут...

Тем временем Иблис приподнял очки, показав кроваво-красные провалы на месте глаз. По его сухим впалым щекам потекли темные струйки и демоница, сидящая рядом, бросилась ловить их ртом и языком.

— Скажи, Абдуллатиф, — размеренно сказал старейшина, — я когда-нибудь был чересчур строг к тебе? Или, может быть, не ценил твоих заслуг?

— Нет, повелитель, — ответил Латиф, подавив дрожь в голосе.

— Совершенно верно! — улыбнулся старый демон. — Я знал, что ты один из лучших охотников нижнего мира, что ты привел к нам тысячи верных адептов и исправно спроваживал самые отменные души, богатые чувствами и воспоминаниями. Ты не только одарен, но и не обделен трудолюбием, именно поэтому...

Выдержав паузу, столь тяжелую для Латифа, Иблис наконец продолжил:

— Именно поэтому я закрывал глаза на то, что ты подъедал всякую заваль и гниль, которая по закону смерти тоже принадлежит нам. Да, мы не обеднеем, а работа у тебя тяжелая, и людской мир, где ты обречен блуждать, — не самое приятное место, и перспектива когда-нибудь умереть не радует. Да что там, в последнюю нашу встречу ты еще не был седым, значит, допекли они тебя! Не так ли, Абдуллатиф?

— Все так, повелитель.

— А разве я сказал хоть слово поперек, когда ты втюрился в человеческую самку? Другого за такое бы навечно заклеймили и не подали руки, как мусульмане — тому, кто сожрал дохлую свинью! Но я и это простил тебе за былые заслуги, хотя твоя звезда, Абдуллатиф, к той поре уже закатывалась...

На сей раз Латиф промолчал, и старейшина, довольно усмехнувшись, стал ритмично постукивать по столу длинными костлявыми пальцами с почерневшими когтями. От этого звука ифриту на миг показалось, что ему вколачивают гвозди в затылок. Тем временем демоница поднялась, сбросила накидку и оказалась обнаженной до пояса, в юбке, сплетенной из серебряных цепочек, колец и обручей. Грудь ифритки была испещрена затейливыми узорами, словно расшита алмазными нитями. Она уселась прямо на стол и провела серебряным когтем по лбу, переносице и губам Латифа, поиграла им вблизи его глаз.

— И вот таким красавицам ты предпочел эту плебейку? — вздохнул Иблис. — Ладно, трахнуть иногда для разнообразия, выпустить пар, сунуть в ее беззубый рот — это я готов понять, господа всегда трахали рабынь, а их супруги раздвигали ножки перед рабами. Но как ты мог с ней жить? У нее же грязь внутри! Она раз в месяц выпускает из себя кровавую слизь! Ты хоть понимал, как это скажется на твоей репутации?

— Я люблю ее, повелитель, — ответил Латиф тихо, но решительно, глядя старому демону в лицо.

— Да ладно, люби, кто же тебе запретит? Но исполняй свои обязанности, Абдуллатиф, и не наглей! — произнес Иблис уже без улыбки. — А ты про эти золотые правила забыл! По какому праву ты жрал души, у которых еще имелся потенциал? Если уж ты оказался рядом, то должен был подводить их к нам по правилам, через упадок, душевные недуги, пьянство, — да что там, тебя учить не надо. А ты решил в одно рыло полакомиться! И думал, что тебе опять все сойдет с рук?

Латиф снова вспомнил про вечеринку Хафизы и только мрачно вздохнул, не зная, что сказать властителю.

— Молодец, что хоть не отпираешься, — кивнул старый демон. — Нет, я-то понимаю, что обвинять тебя в том, что ты такой, — все равно как обвинять дождь в том, что он идет. Но из-за твоего легкомыслия у нас начались проблемы с хозяевами нижнего мира на Севере. Ты перешел дорогу колдунам, те донесли высшим духам, а им не нравится, что на их земле кто-то попирает установленный порядок ради собственных прихотей! И если мы к твоим причудам успели привыкнуть, то от них поблажек не жди. Теперь ты понял, почему я пожелал тебя видеть?