Княжна Тобольская. Дилогия (СИ) - Смышляева Ольга

– Больная извращенка! – поморщился парень. – Хотя плащ на нём в самом деле был…

– Ясно‑понятно. Хорошенько выспись, Ужурский, – я лихо развернулась на каблуках и направилась к Надиру, стоящему возле доски с расписанием дополнительных экзаменов вне курса лекций. Мы договорились поспарринговаться перед сном; физическая активность здорово снимает волнение.

– Эй, я не сочиняю! – донеслось в спину. – Самаркандский тоже вас видел, спроси его, раз мне не веришь! Он должен помнить: в тот день у подсобников была вечеринка посвящения, а на следующее утро тебя поймали на кровавом ритуале.

– Кого я должен помнить? – встрепенулся Надир, услышав последнюю фразу.

– Дружка Тобольской, с которым она обнималась под покровом ночи. Смазливый такой, глазки бегали, будто у кота, укравшего колбасу.

Я резко остановилась:

– Надир?

Самаркандский ненадолго задумался, что‑то вспоминая, а затем кивнул:

– Да, было дело. Мужик в тёмной одежде, он ещё отвернулся, когда нас с Ваней заметил.

– Так это правда? – у меня чуть дыхание не перехватило от осознания. – Пресвятая дичь, парни, вы видели Игрека⁈

– Кого?

Едва сдержала порыв схватить их за лацканы пиджаков и тут же стребовать подробности о незнакомце: рост, комплекция, цвет волос, особые приметы. У меня уже есть фоторобот Икса, а теперь я могу узнать, как выглядит Игрек!

– Чего ты так переполошилась, обнулённая? – Иван с любопытством подался вперёд. – Побледнела вся, глаза на половину лица… Неужто, он женатик?

– Не твоя забота.

– Ну точно извращенка!

– Захлопнись, Ужурский, – рыкнул Надир. – У мужика был медальон Тобольских, он родственник Васи.

– У‑у, запретная связь!

Самаркандский собрался врезать белобрысому зубоскалу, когда я перехватила его под локоть и настойчиво потащила обратно в библиотечный зал. Дверь защёлкнула на замок прямо перед носом Ивана.

– Кажется, мы собирались в другое место, – друг в недоумении смотрел, как я зачем‑то включаю компьютер и запускаю на нём программу для создания детальной проекции подозреваемого. Ничего же не предвещало и тут такая смена занятия.

– Забудь о симуляторах, у меня к тебе жизненно важная просьба.

– В чём проблема, Вась?

– Можешь составить фоторобот того мужчины? Всё, что помнишь, сгодится любая мелочь.

У Василисы целая прорва молодых родственников мужского пола, но даже примерные наброски существенно сузят круг подозреваемых. Жаль, в общем доступе нет фотографий всей семейки Тобольских, было бы проще.

– Сперва объясни, – Надир не сдвинулся. – На кой тебе фоторобот собственного родственника?

– В том‑то и дело, что у меня амнезия обнулённого, я не помню, с кем разговаривала накануне ритуала, но очень хочу узнать. Вдруг этот мужчина прольёт свет на мои мотивы? Я могла ему что‑то сказать или о чём‑то намекнуть. Не просто же так мы встречались поздно вечером?

– Думаешь, он мог каким‑то образом подстрекнуть тебя к ритуалу? – быстро сообразил Надир.

– Все вокруг считают меня безмозглой язычницей, – после небольшой заминки ответила я. – Но даже у безмозглых должна быть причина испортить себе жизнь настолько отвратительным способом. Помоги мне её найти. Пожалуйста.

Некоторое время парень смотрел на меня с непонятным выражением на лице, в котором улавливалось беспокойство. С кровавыми ритуалами не шутят.

– Хорошо, Вася, я помогу тебе в чём захочешь, но сперва ты должна довериться мне. Только так или выключай компьютер и пойдём отсюда. Я ведь не дурак и вижу, что ты помнишь о ритуале гораздо больше, чем говоришь.

Устроившись на диване, Надир сложил мускулистые руки на груди и откинулся на спинку в ожидании ответа. Доспехи, прорезанные ритуальными рисунками, подчёркивали его крепкую фигуру, аж залюбуешься.

Я села рядом.

Во всём мире у меня нет человека, надёжнее Надира Самаркандского. Если кому‑то и можно доверить правду о ритуале, то только ему.

Попросив оставить разговор строго между нами, решила рассказать ему всё, что знаю сама. В пределах допустимого, разумеется. Про Ирэн, свершившееся убийство Василисы и последующее воскрешение с переселением души ни слова отныне и навечно. Некоторые вещи следует унести в могилу. Информацию про кражу псионики тоже пока придержу, она не суть важна для дела.

– Ты прав, кое‑что мне известно, – начала я.

– Память о той ночи вернулась краткими вспышками видений, из которых ясно одно – на кровавый ритуал я пошла отнюдь не по собственной воле. Меня насильно затащили на него трое мужчин: сильный псионик, человек с немецким акцентом и тот, кого ты видел в коридоре. Они были в масках, мне удалось подсмотреть только лицо немца.

– Великий Георгий Победоносец, – ошарашенно прошептал Надир. – Что они хотели от тебя?

– Понятия не имею. Я не знаю ни названия ритуала, ни его цели, лишь то, что он очень сложный и убивать меня не планировали, только… сделать что‑то нехорошее и далекоидущее.

– Ты доложила ректору?

– Ещё чего! – брезгливо передёрнула плечами. – Тихон Викторович последний человек, кому я что‑либо расскажу. Его безопасники в первый же день разгромили место преступления и опечатали дверь, а меня за семь месяцев ни разу не вызвали дать показания. Его превосходительство с самого начала собирался замять дело, словно не было ничего.

Надир недоверчиво нахмурился:

– Зачем ему это? Кровавый ритуал в стенах института серьёзное происшествие.

– В стенах его  института, – подчеркнула я, – под носом у его  безопасников. Но он не огласки боится, а разоблачения. Тихон Викторович знал о ритуале ещё до его проведения. Один из преступников упоминал, будто ректор позаботится скрыть улики.

– Не может быть!

– Мне нет смысла придумывать и огульно обвинять такого человека, как генерал‑лейтенант Костромской. Всё равно не собираюсь афишировать эту информацию до поры до времени.

– Во дела, – друг вскочил на ноги. – Если всё так, твой отец…

– Нет! – перебила его. – Отцу я тоже ничего не расскажу, на то есть причины. Очень весомые, поверь на слово. Ты единственный, кто знает правду, пусть так оно и будет.

Не в состоянии стоять на месте, Надир прошёлся взад‑вперёд. Мои отношения с отцом его не касаются, и он благоразумно не стал в них лезть, но кровавый ритуал не по собственной дурости, а по принуждению, многократно усугубляет ситуацию, чтобы молчать о ней.

– Вася, это не шутки. В большинстве ритуалов личность жертвы не имеет значения, лишь бы стихийник, но выбрали не первого встречного, а тебя – дочку князя Тобольского, за которую гарантированно снесут голову. Случайностью здесь не пахнет.

– Понимаю.

– И всё равно промолчишь?

– Ритуал выдал ошибку и не был завершён. Чего бы ни хотели злоумышленники, у них это не получилось.

– Уверена? – скептически хмыкнул Надир. – Тебя подчистую обнулили, наградив нехилым шансом остаться пустышкой до конца жизни. Ты едва не лишилась титула, привилегий и законного права наследования. Неужели мало?

– Неприятный момент, соглашусь, но мне кажется, цель была вовсе не в обнулении, а в чём‑то другом.

– Ну ты даёшь, Вася! Кажется ей! Зачем разводить тайну, когда твой отец уже завтра может вытрясти из ректора все ответы?

– Не все, – качнула головой. – Более чем уверена, ректор не знает всей ситуации, лишь покрывает настоящих преступников. Это моё дело, Надир, сугубо личное , – выделила последние слова. – Я многого не помню о дне ритуала и, прежде чем идти к отцу с исповедью, должна узнать правду в частном порядке. Мало ли чего всплывёт в процессе… обо мне самой в том числе. Как бы хуже не сделать.

Например, не оказаться в каком‑нибудь закрытом монастыре, из которого фиг сбежишь. Князь Тобольский человек беспощадный, он никогда не смирится, что в теле его дочери живёт другая, с этим даже из вредности не поспоришь.

Устав ходить, Самаркандский прислонился к столу. В его тяжёлом вздохе явственно послышались нецензурные интонации.