Записки нечаянного богача 4 (СИ) - Дмитриев Олег

А я только что пятками не упёрся в твёрдый грунт, покрытый редкой травой. Для цивилизованной заокеанской примерной ученицы, что приехала просить у бабушки благословения на свадьбу, это был совершенно неожиданный поступок.

— Ну чего ты буксуешь, Дим? — хмуро буркнул в другое ухо Головин.

— Мысль в голову пришла, не поверишь, — задумчиво проговорил я, останавливая всю процессию и поворачиваясь к замершей блондинке. Блин, ну вот что надо иметь в голове, чтобы при гуталиново-чёрной коже выпрямлять волосы и красить их в белый?

Она смотрела на меня с тревогой, но очень внимательно. А внутри в это время прозвучала задумчивая фраза реалиста: «Ну, это нормально!». Причём, голосом актёра Владимира Машкова в роли Кирилла Мазура из «Охоты на пиранью». И, клянусь, я прям слышал, как заскрипели шестерёнки у него в голове. Тьфу ты, у нас, то есть, в голове! Но вот что именно ему показалось нормальным, да так, что аж обрадовало — пока и представления не имел.

— Конечно не поверю! — вернул меня к реальности и оставленному на полуслове разговору Тёма. — в твою голову мысли приходят умирать! Причём, в страшных судорогах, как папа одного турецкоподданного. И будет редким чудом, если мирняк при этом не зацепит!

— За мирняк не поручусь, но дружественный огонь гарантирую. Не дави мне на нервную почву, военный! Ты у того дружественного огня, поди, тоже греешься — кто мой самый лучший сосед слева в Чипионе? — остановить начавшего брюзжать Головина могла только наглая, бронебойная, железобетонная аргументация. А Илюха смотрел на нашу перепалку с каким-то затаённым интересом. И вряд ли его интересовал портовый город в Испании. А вот то, как какой-то странный штатский ломал всё представление о стальном приключенце, с которым вряд ли кто-то позволял себе так разговаривать — это было явно более занимательным.

— А чойта только слева? — опешил Артём, забыв ругаться.

— Потому что справа самый лучший — Серёга. Прислони меня к дереву, надо вопрос один решить, — попросил я. И был тут же молча придвинут к стволу того раскидистого зонтика, под которым сидели Умка и Мэри, когда я очнулся.

— Илюх, переведи, пожалуйста ей, — попросил я морпеха. Тот кивнул, при этом прищурившись ещё хлеще Головина.

— Мотэ Мдого! — начал я торжественно. Девчонка, услышав имя, которое вряд ли знал кто-то, кроме её самых близких родственников, дёрнулась всем телом и едва не брякнулась снова на коленки, хорошо — Тёма подхватил.

— Мсанжилэ, Мать Куду, направила меня сюда, зная, что Качвано Пэндо меньше, чем через час сбросит тебя с вершины, — продолжал я. Стараясь не сбиваться на вытягивающиеся лица диверсантов, синхронно забывших про фирменный прищур. Из-за разошедшихся в стороны привычных морщин, в глубине которых кожа не была такой кирпично-загорелой, Илюхино лицо стало похоже на маску какого-то героя комиксов. Или енота. И переводил он, кажется, как гугл-переводчик — чисто механически.

— Ты сильно огорчила Мать Куду, девочка. Но она не оставила тебя, не бросила так, как ты её до этого. У нас был один-единственный, малюсенький, призрачный шанс вытащить алмазную шерстинку из шкуры Великого Льва. И мы достали её.

На тройку застывших напротив меня смотреть можно было вечно, наверное. Услышав, видимо, про льва из уст морпеха, девушка вовсе ослабла в коленях, повиснув, рыдая, на руке Головина. Который вряд ли обратил на это внимание, потому что слушал меня внимательнее, чем сигналы точного времени по радио «Маяк». Умка, больше похожий сейчас на негатив крайне удивлённого тигра в этих неожиданных белых полосах, продолжал переводить, как заводной. В смысле, как неживой.

— Сейчас мы поедем в дом к Белому Медведю, — загадочно-таинственный тон меня вполне устраивал. — А завтра на закате нас будет ждать Мсанжилэ. Ты подумаешь сама, Огонёк, что сказать при встрече бабушке, чем оправдаться перед ней. А я, белый Волк с Севера, послушаю. И если мне будет не по нраву твоя речь — привезу сюда и заставлю прыгать снова. Только ловить больше не стану. Боги присылают помощь тем, кто ошибся нечаянно. Нарочным дуракам они не помогают. Я всё сказал, Мотэ Мдого.

Она расцепила пальцы на рукаве куртки Головина и сползла на землю. На жёлто-красную землю родной саванны, по которой бегала босиком малышкой. Подняла неожиданно светлые, орехового оттенка, глаза на родное Солнце, что гладило её по мокрым щекам, протягивая свои лучи сквозь крону акации. Совсем такая же росла у хижины, где она родилась. И где до сих пор жили её родители. Слёзы лились ручьём.

Где-то вдали, слева, раздался звук двигателя. И это едва слышное далёкое жужжание мгновенно материализовало в руках у Тёмы и Илюхи по пистолету. И — да, у морпеха и вправду пушка была больше.

— Ждём кого, Умка? — когда Головин начинал говорить таким скучным тоном, у меня начинались одновременно изжога и тахикардия.

— Звук знакомый, вроде, — ровно тем же самым голосом отозвался морпех. И вдруг с места взлетел до нижних ветвей, одним движением рук вскинул себя выше и замер, чуть сдвигая листву, всматриваясь во что-то со стороны приближавшегося шума. Когда его хромированная гаубица занырнула в кобуру, я разглядеть не успел.

— Свои, Башка, — уже нормальным, человеческим языком сообщил он сверху. Тут же, впрочем, скользнув обратно на землю. И опять как призрак — листья и ветки произвели больше шуму, чем крепкий мужик, приземлившийся метров эдак с трёх.

— Свои все здесь, под деревцем, — недоверчиво произнёс Тёма. Заставив внутреннего реалиста вздрогнуть и присмотреться к нему ещё внимательнее.

— Я этот борт знаю. Я его сам купил, сам доделывал и сам чиню. Если он с моего двора досюда без Маньки добрался — то, значит, ни двора там не осталось, ни Маньки. Ни ваших, — ровно сообщил Илюха. И неожиданно отступил на шаг назад, напоровшись на взгляд Головина. А потом шумно сглотнул и ещё отшагнул, едва глянув на меня. — Но маячки молчат, значит, дома всё штатно, мужики! Точно вам говорю!

— Гаси фары, Волк. Умка пошутил. Несмешно. Как медведь. Северный, — размеренно, с явным трудом выговорил Артём. Между словами вдыхая жаркий африканский воздух. И выдыхая его ещё более жарким. Мотэ Мдого смотрела на меня с каким-то священным ужасом.

— Ты не шути так, пожалуйста, больше, Илюх, — я провёл ладонями по лицу, будто скидывая каменную маску, в которую оно превратилось при словах «ни ваших». Каменную маску беспощадного ночного демона с пылавшими жёлтым глазами.

— Да ну вас нахрен, вот что я скажу! Один страшный, как сто чертей, так ещё второго с собой притащил, хуже даже! — недовольно сообщил морпех, скрывая за громким твёрдым голосом смущение и, возможно, даже некоторую опаску. А мы с Головиным недоумённо переглянулись, враз натянув одинаковые лица «святой простоты», вроде как удивляясь искренне — кого это из нас, лапочек, так забоялся сверхсекретный диверсант?

— И хорош тут уже глазки строить! Видали мы таких: с виду сирота казанская, а у самого у одной руке кистень, в другой пятачок заточенный! «Мы ребята-ёжики, в голенищах ножики» — самая про вас песня, — продолжал сердиться он.

— Ладно, ша! — поднял ладони Тёма. — День только начался, а уже надоел. С Волковым рядом так часто бывает. Выдыхай, Умка, всё, все живы, все здоровы, это главное. Грохнем льва, сядем в ероплан и улетим отсюда к…

— Домой улетим. И, может, даже и льва убивать не понадобится, — прервал я его. — Наши три гормональные бомбы, как с ними бывает, меняют фабулу по сто раз на дню. Да ещё к ведьме местной должок у меня… Глядишь, и без стрельбы по кошкам удастся обойтись.

— Да, помню, как же! С ведьмами у тебя разговор короткий: «Дима хлопнул в ладоши — и пока, мой хороший!», — не унимался Головин.

— Ага! «Плюс два — Валя, запиши!» — вспомнил и я. И мы заржали хором, словно прогоняя смехом напряжение этого слишком долгого утра в саванне.

Глава 5

Странные знаки

«Борт», о котором предупреждал Илюха, оказался ГАЗоном. Решительно невозможным и крайне неожиданным здесь, в саванне. Точнее говоря, как пояснял довольный Умка, автодомом на базе Садко-NEXT. Бандура дорулила почти до нас, упершись в непролазную стену колючего кустарника, что остановила Головина, летевшего за мной спасать Огонька. Меня успокоило то, что из окон грузовичка торчали во все стороны автоматы. И тем более то, что из водительской двери вылетела Манька- Мвэндвэ, метнувшись с мужу, голося, как настоящая казачка — на всю округу. Он встречал жену геройски — разведя руки и храня на лице мудрую улыбку, мол, «рад тебя видеть, но рассказать ничего не могу». Я такую на Головине регулярно видел, он её будто не снимая носил.