Мелкий писец (СИ) - Мамин Олег

Он срезал локон Гора, произнеся: «О, Птах! Передай Джехурти, что я хорошо обучу его посланника!»

Вот тогда-то я понял, почему всё было обставлено настолько серьёзно: я-то, наивный, думал, что Саптах ничего не заметил, а он понял, что волосы у меня крашенные. У него особая чуйка на чернила. Заметил капельку на губе у ученика Рахотепа, и было бы странным, если не разглядел бы сажу на целой косе.

— Больше не надо красить, — сказал он мне, вкладывая срезанный пучок волос мне в руку. — А теперь назови меня учителем и можешь вставать.

— От всего сердца благодарю, учитель Саптах, за то, что принял меня.

Я поклонился ему трижды, сам решил, что так будет правильно, а после третьего поклона не спешил подниматься.

— Достаточно. Вставай, — голос звучал довольно.

Я поднялся с земляного пола, отряхнул коленки и спросил:

— Учитель, позволь вопрос?

— Говори, — дозволил Саптах.

— Два глаза Птаха — это солнце и луна?

— Верно. Что-то ещё? — почему-то Саптах улыбался.

— Почему ты говорил, что облик Птаха неизвестен, если вон он, стоит, вполне себе известный.

Учитель рассмеялся:

— Когда сам ответишь на этот вопрос, будем считать, что твоё обучение закончено!

Он опять засмеялся и добавил:

— А теперь пойди и коснись стоп Птаха. У него есть для тебя дар.

Почему-то меня охватил страх. Я не боялся, когда Саптах запрокинул мою голову, держа в руке нож, а вот сейчас замер в нерешительности.

— Иди! — резче приказал учитель.

Пришлось исполнять приказ, и едва я коснулся статуэтки, как снова потерял способность двигаться. В этот раз не из-за своего личного неразумения, а из-за чего-то внешнего. Какая-то неведомая сила проникла в моё тело.

Не могу сказать, что это неприятно, хотя и приятного в этом тоже нет ничего. Я даже чуждой её не могу назвать. Почему-то я воспринял её как очень естественную.

— Это хекау, — произнёс учитель. — Ты, ученик, способен ею овладеть. У Ра при рождении было четырнадцать ка. У человека только девять составляющих его сущность. Боги делятся своим ка с царём, да будет он жив, невредим и здрав, а царь, да будет он жив, невредим и здрав, передаёт ка богов людям, ибо у него есть сиа — возможность понимать богов, и ху — возможность говорить с богами. Этими силами обладают только избранные.

Благодаря ка мы можем помогать богам в ежедневной битве за возрождение солнца, исцелять, растить хлеб и скот.

Ка есть у всего сущего. Это жизненная сила, суть, корень сотворённых предметов.

Однако, она не одинакова. Например, у женщин ка неполноценна. Точнее, это даже не ка, а хемуст, женская версия ка, связанная с материнством и деторождением. Она не хуже и не лучше, просто другая. Именно поэтому женщина не может быть Владыкой Двух Земель, она не способна вместить и передавать активное, оплодотворяющее ка богов.

И только у избранных есть хекау — возвышенная форма ка. Такие люди способны на большее, чем все остальные. Они чуть ближе к богам, могут получать их ка напрямую, взаимодействовать с ними без посредничества царя, да будет он жив, невредим и здрав.

Саптах подошёл ко мне и приказал обнять его. Естественно, я не мог этого сделать, не мог пошевелиться. Он вклинился между моих рук, которые по прежнему касались ступней статуи, сымитировав объятья.

Часть хека перетекла в него, а ко мне вернулась способность двигаться, стало легче, будто сняли часть свинцового одеяния. Однако далеко не вся волшебная сила покинула меня.

— Учитель, а у богов есть и ка, и хемуст? — спросил я без позволения.

Переваривающий приток силы Саптах не обратил внимания на дерзость, ответил:

— Все боги андрогинны. Например, Бастет, на две трети женщина, на одну треть мужчина. Понимаешь?

— Кажется да. Именно поэтому они могут творить? Иначе как породить других богов, когда ты Единственный?

— И верно, и ошибочно, ученик. Боги не творят. Все вещи уже существовали в Хех (егип.: «бесконечный» — абстрактное божество) до начала творения. Они лишь проявили их из небытия. Понимаешь?

— Умом понимаю, но сердце не принимает, — сказал я честно.

— Молодец, что не стал лукавить. Если будешь прилежным, я научу тебя, как сделать знания частью твоей сути, как впитать сердцем ка познания… — он прервал обещания резко, словно спохватился. — А на сегодня всё. Ступай к себе в комнату, завтра я дам первый урок записи слов бога.

Мне не хотелось ночевать в помещении в самое жаркое время года, попросил его позволения ночевать в саду. Естественно, возражений не последовало, и я побрёл в местечко, которое заприметил ещё днём. День был безумным, я устал ментально, так что мгновенно погрузился в сон. Вещий сон, магический.

Глава 4

Первый урок для нас с Уарсу провели совместно. Наставники хотели убедиться, что мы действительно начинаем с нуля, так что каждый из них меньше занимался своим учеником, чем наблюдал за соседом.

Рахотеп с учеником пришёл в дом Саптаха, мы заняли мою комнату, ту самую, пустую, где даже циновки на полу не имелось.

Я ожидал, что всё начнётся с зачитывания каких-нибудь поучений вроде «Поучения Ахтоя», где сравнивается работа писца с другими занятиями, мол, рыбака или прачку крокодил жрёт, а писца — нет.

Ничего подобного. Сразу приступил к делу.

Нам с коллегой-учеником выдали по горе черепков — ученики не пишут на папирусе, он дорогой.

Первым делом Сахотеп научил меня очинять калам, особую палочку для письма. Ничего хитрого — тростинку нужно заточить о камень, а потом слегка пожевать кончик, размочалить, чтобы стала похожа на кисточку.

Потом торжественно вручил простенькую палетку-пенал из дерева и баночки с чернилами. Нам полагались только чёрные, а в палетке у учителя имелись ещё зелёные и красные. В нормальном состоянии они твёрдые, перед работой их нужно развести водой. Для этого в палетке есть углубления.

Забавный ритуал стряхивания первой капли воды на землю, после вчерашнего рассказа о ка я уже не считал таким простым. Во-первых, это делается с поминанием имени Имхотепа, а произнося имя, по-египетски «рэн», мы как бы направляем ка через чернила к нему в Дуат, где он будет обитать вечно. То есть таким незамысловатым ритуалом мы обеспечиваем его благополучие в мире ином.

Рахотеп сразу начал обучать Уарсу значению символов, что они означают, как правильно пишутся. Они начали сразу с иератики, упрощённой версии иероглифического письма.

Саптах поступил иначе: он не стал объяснять мне фонетику и семантику, а просто вручил свиток, написанный божественным письмом, то есть иероглифами, и велел перерисовывать все «рисунки» парами, смотрящими влево и вправо. По одной паре каждого вида.

На вопрос: «Сколько раз?» — ответил: «Пока сам не будешь доволен результатом».

И ушёл.

Рахотеп аж рот разинул, а Уарсу не удержался и хихикнул. Он даже испугаться не успел, тут же получил тростиной по спине — учитель принёс это учебное пособие с собой.

— Не зря говорят, что уши ученика на спине, — злобно прошипел Рахотеп.

Я попробовал и так, и эдак, но не очень хорошо получалось. Хват, привычный для ручки и карандаша не подходил для палочки тростника.

Я и раньше писал, ещё в деревне, но не сидел в такой неудобной позе. Точнее, я подстраивался под удобный мне хват, который сейчас вообще неуместен.

— Уважаемый Рахотеп, не покажете мне, как правильно держать калам? — спросил я, набравшись наглости и поглядывая на трость в его руке.

Чужого ученика он бить не решился скорее всего ради того, чтобы Саптах не упрекнул, что он вмешивается в обучение, но и помогать не стал, вероятно, не из вредности, а по той же причине, ради чистоты спора.

Пришлось самому приноравливаться. Опасно закреплять неправильный навык, переучиваться труднее, чем сразу учиться правильно. Хотя, мне ли говорить? Я с трёх лет писал неправильно, теперь, сидя в классической позе писца, я это понимаю.