Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

— Хлебало завали, Носач! — возмутился худой.

Он хотел сказать что-то ещё, но не успел. Третий легионер, невысокий крепкий детина, отличавшийся большей небритостью в сравнении с остальными, не говоря ни слова отвесил затрещину обидчику худого. Несильно, больше для порядка. Гундосый Авл Назика вскинулся было, но здоровяк положил ему ладонь на плечо и молча погрозил пальцем.

— Ну и кому хер воткнули? — удовлетворённо поинтересовался худой и пригладил несколько длинных волосков, торчавших на подбородке.

Огрёбший затрещину, почесал затылок и пробурчал нечто невнятное.

К костру подсел ещё один легионер. На поясе его висела полотняная сумка, выдававшая в нём тессерария.

Тессерарий — младший офицер в римском легионе, помощник опциона, который в свою очередь был заместителем центуриона. Тессерарий отвечал за организацию караульной службы и передачу постам паролей в виде табличек-тессер.

— О! — оживился худой, — ну чё?

Новоприбывший развернул тряпицу.

— Сало.

— Опять? — скривился худой.

— Скажи спасибо, Гней, хоть это осталось. Всех свиней сожрали, но пекуарий говорит, что новые послезавтра будут.

— Тощие небось, — проворчал Балабол, — откармливать их ещё.

Тессерарий кинул мелко нарезанное сало в котёл.

— Э-э! Зачеб туда? — возмутился Назика.

— Не ссы, всем будет поровну, — пообещал худой Гней Прастина по прозвищу Балабол, размешивая кашу.

— Накладывай уже, — потребовал тессерарий.

— На, — Назика протянул худому пустую бронзовую миску-сковородку на длинной ручке.

Тот начал накладывать туда кашу.

— Ещё, — командовал тессерарий, — хорош, хватит.

Потом последовала очередь молчаливого здоровяка.

— А где моя? — спросил Балабол.

Он огляделся по сторонам, а потом пристально уставился на гундосого Авла, который уже собирался запустить ложку в кашу.

— Да вот же моя! А ну отдавай!

Назика удивлённо посмотрел на миску.

— Точно, смотги-ка. Ну извини, Гдей. На.

Он протянул худому миску, а сам поднялся, слазил в палатку и вернулся со своей.

— … А вечером, говорят, кровяную колбасу будут давать, — рассказывал тессерарий, — и вина больше обычного дадут. И даже, говорят, не мочу фракийскую, а чего получше.

Он посмотрел на здоровяка и добавил:

— Извини, Пор, я про мочу-то не в обиду. Оно, фракийское-то, всякое бывает.

Здоровяк Пор усмехнулся, но ничего не сказал. По его имени, «сын», в общем-то нельзя было определить, что он именно фракиец. Собственно, в крови его чего только не было намешано — мать иллирийка, отец наполовину фракиец, наполовину римлянин, но полноправный гражданин. Да и само имя, вернее прозвище, на латыни означало то же самое, что и на языке фракийцев. А ещё «мальчик». Прилипло оно к легионеру, когда он, шестнадцатилетним сопляком-сиротой, приписав себе лет, вступил под знамя Орла. А по имени Пора никто и не называл, разве что легионные крючкотворы, в списках которых он, конечно, не по прозвищу значился.

— С чего такая щедгость? — спросил Назика, вновь подсаживаясь к костру.

— В честь праздника, — ответил Гней.

— Ты про башку? — спросил тессерарий, — уже слышали?

— Да весь лагерь слышал, — ответил худой, — говорят, какие-то паннонцы отличились.

— Это верно, — подтвердил ещё один из легионеров контуберния, грек Корнелий Диоген, потомок одного из вольноотпущенников Суллы и тоже римский гражданин, причём уже в шестом поколении, — Децебала укоротили на голову. Всё, конец войне. Виктория благоволит Августу.

Контуберний — самая маленькая тактическая единица легиона, 8-10 солдат, деливших одну палатку, за что они назывались по отношению друг к другу контуберналами. Этим же словом назывались юноши из знатных семейств, проходившие военную службу при штабе полководца и исполнявшие функции адъютантов.

— Это так-то сегодняшний пароль, — вытаращился тессерарий.

— Да? — удивился Диоген, — я не знал.

— Хгеновая у вас выдубка да паголи, — захихикал Назика, — кто такой убдый пгидубал?

— Да иди ты…

— Не конец, — подал голос Пор.

Все вытаращились на него, как на диво дивное. Молчальник обычно рот раскрывал только для того, чтобы сунуть туда ложку.

— С чего бы это? — спросил Балабол.

Молчаливый Пор только плечами пожал и ничего не ответил.

Тессерарий Марк Леторий подозрительно покосился на него, облизнул ложку.

— Я тоже слышал, что это не конец, — неуверенно сказал Диоген.

— … И лучше держи язык за зубами, — прозвучал за их спинами властный голос, — пока его тебе в задницу не засунули.

Легионеры подскочили и вытянулись по струнке перед бородатым мужчиной лет тридцати, более похожим на какого-нибудь грека, чем на римлянина. То был Публий Элий Адриан, командир Первого легиона Минервы, к коему сей контуберний и относился.

— Ещё раз услышу подобные разговоры, кашу больше жрать не сможете, — заявил легат, — потому что будет не во что. На собственном примере узнаете, каково сейчас Децебалу, без башки-то.

Адриан посмотрел на Балабола и добавил:

— Прастина, если ты думаешь, что раз отличился в том деле, то уже Юпитера за бороду схватил, и тебе позволено направо и налево языком чесать, то очень ошибаешься.

Гней аж подскочил.

— Легат! То есть претор. То есть… Легат, да я вообще молчал!

— Вот и дальше помалкивай, — уже мягче ответил Адриан.

Сказав это, он ещё раз смерил суровым взглядом весь контуберний, повернулся и удалился.

— Чего это он тут пгохаживается? — пробормотал Назика.

— Уфф… — выдохнул Диоген, — я чуть не обосрался. Думал всё, кранты.

— Да не срись. Это для красного словца, — бодро сказал Гней, который сам-то успел вспотеть, и теперь переживал, как бы никто этого не заметил, — нету такого закона, чтобы голову снять.

— Голову нет, а шкуру со спины запросто.

— Шкура на спине — херня. Кашу-то и без неё будет, куда складывать.

— Что, жидко пронесло? — поинтересовался Леторий, — беги, стирайся, засранец.

— Марк, я сказал «чуть не обосрался», — оправдывался Диоген, — «чуть» ты понимаешь? Это значит «почти».

— Ещё не вечер. Он теперь стуканёт Хмурому. Вот тот нам даст просраться по-настоящему.

— Ничего даб Весёлый Гай де стелает, — неуверенно сказал Назика, — од же в Тгидадцатом.

— Не сделает? — повернулся к нему тессерарий, — а ты не слышал, как Хмурый взял за жопу Луция Рябого из шестой центурии за песенку про Августа и мальчиков?

— Так мы же де пго Августа? — попытался оправдаться Назика.

— Ну тогда тебе нечего бояться, — усмехнулся Леторий, — потом расскажешь нам, кто забавнее, Весёлый Гай или наш Балабол.

Худому Гнею шутить почему-то не захотелось. Они снова пригладил волоски на своём подбородке и задумчиво зачерпнул ложкой кашу.

Доедали в молчании. Вечно голодный Балабол по своему обыкновению ещё и вылизал миску. Раньше над этим все посмеивались, потом привыкли и давно не обращали внимания. Однако в этот раз Назика почему-то ухмыльнулся.

Балабол Прастина поймал его взгляд и посмотрел в миску. На её дне был нацарапан член с яйцами. Не очень ровно, но вполне узнаваемо.

Гней побагровел.

— Кто это сделал?

Все посмотрели на него с удивлением.

— Сделал что? — спросил Леторий.

— Кто. Это. Сделал, — сжав зубы, с расстановкой проговорил Гней, — сознавайтесь, суки!

Авл отвернулся, давясь от беззвучного смеха.

— Ты не Балабол теперь, а Гней Феллатор, — глубокомысленно изрёк Диоген и едва договорил, как кулак худого опрокинул его на землю.

— Ах ты, дрочила, гречишка!

— За что, сука⁈ Это не я накорябал!

— А ну прекратили! — крикнул тессерарий.

Его не послушали. Молчаливый Пор на сей раз не вмешивался.

V. Веселый Гай

Огромный лагерь, вмещавший два легиона (со дня на день ожидалось прибытие ещё одного), гудел, как пчелиный рой. Слухи о смерти Децебала распространялись среди легионеров со скоростью лесного пожара.