Я улыбнулась и кивнула:
— Хорошо.
Мы чудесно поужинали, выпили сладкого муската. Пилар тоже нанервничалась за этот день, вымоталась, и ее быстро сморило. Она уснула на своей кушетке раньше меня. Только проклятое зеркало так и осталось посреди комнаты. Завтра велю вынести его совсем, чтобы глаза не мозолило. Я даже не могла объяснить, почему эта вещь меня так раздражала. Но все это завтра, а сейчас — спать.
Мне снилась метель. Вой маленькой хижины. Чудился запах травяного варева. Ломило больную руку. Я мерзла под своим одеялом и одновременно обливалась потом. Я спала и не спала. Казалось, я слышала стук палок, которыми избивали Чиро. А тот корчился на алом от крови снегу и мычал, пытаясь закрыть руками лицо. А его все били и били. А свекровь стояла у ворот, смотрела и улыбалась. А я кричала: «Перестаньте! Что вы делаете?» Но меня никто не слышал…
Я открыла глаза в темноте и обнаружила, что стук палок мне вовсе не приснился. Лунного света, проникающего в полуприкрытые ставни, вполне хватило для того, чтобы различить едва очерченный силуэт Пилар. Судя по звуку, она стучала кочергой по паркету.
Я села в кровати:
— Пилар, что происходит?
— Простите, барышня, но к нам, кажется, забежала крыса. Та, что по кухне гоняли. Я сейчас ее выгоню.
Я встала с кровати:
— Как ты выгонишь, когда здесь ничего не видно. Сейчас свечу зажгу.
Та почти взвизгнула:
— Что вы, сеньора! А вдруг бросится. Вон, глазищи жуткие горят!
Я запалила свечу, взяла каминные щипцы:
— Не бросится. Ну, где она?
Пилар продолжала стучать кочергой по полу и указала пальцем в угол. Я поднесла свечу, и мы обе замерли. Я слышала, как Пилар сглотнула.
— Сеньора моя миленькая, что это?
Глава 13
Мы разглядывали съежившееся в самом углу невероятное создание. Я даже не могла понять, кто перед нами: птица или зверь. И впрямь ли это нечто живое. Настолько зрелище было невероятным. Мы с Пилар никогда в жизни не видели ничего подобного. Впрочем… после морозного зверя, ледяного змея и всего того, что происходило сегодня в хижине… должна ли я еще удивляться хоть чему-то?
У Пилар аж голос осип:
— Барышня… оно дрожит…
В горле мигом пересохло.
— Вижу.
Тельце зверя трепыхалось так, что буквально ходило ходуном. Рубиновые глазищи были широко распахнуты, и я готова была поклясться, что вижу в них панический ужас. Самый настоящий, человеческий. Казалось, это чудо вот-вот заплачет. Кто же это такой? Что за невидаль?
В самый первый миг я подумала, что это цыпленок. Пушистый, желтый-прежелтый. Но слишком большой для цыпленка — размером с добрую сытую курицу. Да и не бывает у цыпленка торчащих кошачьих ушей с кисточками, четырех звериных лапок и длиннющего пушистого подвижного хвоста. Но и у зверя не бывает золотистого изогнутого клюва и пары самых настоящих, покрытых желтыми перьями крыльев...
Девчонкой я любила разглядывать диковинные картинки в бестиарии. И единственный мифический зверь, с которым я могла хоть как-то соотнести это чудо — грифон. Смесь зверя и птицы. Только в книгах грифон всегда изображался огромным и грозным, а это создание выглядело страшно милым и беззащитным.
Вот только Пилар, похоже, моих чувств не разделяла. Она воинственно сжимала кочергу, готовая в любой момент пустить ее в ход. Я положила каминные щипцы на пол и отвела руку служанки:
— Мы его испугали. Не надо.
Та посмотрела на меня:
— Так как его выгнать?
Я покачала головой:
— Никак. Не надо его выгонять.
Пилар искренне недоумевала:
— Да как же, барышня, миленькая? Наверняка это его по замку гоняли. Значит, гнать надо. Мы даже не знаем, что это за тварь. Раз его гнали — значит неспроста. Им тут виднее! Может, пакостник какой!
С одной стороны я понимала, что Пилар дело говорит. Это разумно и практично. Но, глядя на этого бедолагу, у меня сердце сжималось. Загнанный, дрожащий. Может, замерзший и голодный. И он такой милый!
Я забрала у Пилар кочергу:
— Давай так: зверек до утра останется — никто его здесь не обидит. А потом он сам решит, куда ему идти. Или здесь оставаться. Если останется — я его в обиду не дам. Даже тебе. Поняла?
Та с неодобрением покачала головой:
— А если он нас тут перекусает во сне? Барышня! — Пилар почти канючила. — Вот с малолетства вы зверье в дом таскаете. То мышь амбарную, то птенцов, которые гадят кругом! То жирную пятнистую жабу! Да кого только не было!
Ее правда… Жабу я приволокла с озера. Она была толстая, фантастически уродливая, в оранжевых пятнах. И получила имя Тыква. Пилар от нее буквально воротило, и она в итоге отныла, чтобы жабу вернули на озеро. Кажется, сейчас она намеревалась провернуть что-то подобное. Только не выйдет!
— Сеньора, миленькая, давайте выгоним его. Просто выгоним. И все. Ведь мы даже не знаем, что это за зверь! Кто это? Демон какой-то! Ни кошка, ни собака, ни птица! Да где такого видали? Кто это?
Я пожала плечами:
— Какой-то грифоныш…
Пилар округлила глаза:
— Грифоныш? Что еще за грифоныш?
Я щелкнула ее по носу:
— Надо книжки умные читать! Ты грамотная, между прочим!
Та тут же сконфузилась. К ученью у нее не было никакой тяги. Хоть я и заставила ее выучиться читать, писать и считать, дальше дело не пошло. Она подобрала щипцы и кочергу:
— Ладно, барышня, будь по-вашему. Только если что случится, с меня не спрашивайте.
Я кивнула:
— Договорились. А теперь посмотри там, в подносе. Там курятина осталась. Может, зверь будет есть?
Пилар ворчала, как столетняя бабка:
— Да тут разве разберешь, чем его потчевать? То ли шматок мяса подавать, то ли зерна птичьего сыпать!
Я присела, поставила подсвечник на пол. Отщипнула куриной грудки и осторожно положила, так далеко, как смогла. Ждала, не шевелясь. Зверь перестал дрожать. Все еще сидел, сжавшись, но смотрел смелее. Поводил птичьим носом с выпуклыми круглыми ноздрями, втягивал воздух. Вертел ушами. Наконец, набрался смелости, выскочил вперед, схватил кусочек мяса в клюв и вернулся в свой угол. Там ухватил добычу передней лапой и принялся жевать. Тут же умилительно закатил глаза и издал звук, похожий на «ум-ум-ум».
Я улыбалась до ушей и ничего не могла с собой поделать. Это было невероятное зрелище. Ему было вкусно! Я отломила еще кусочек и снова положила. На этот раз грифоныш вел себя смелее. Забрал кусочек не так стремительно, и запрятался не так далеко. Жевал, умкал, и посматривал на меня. А у меня от улыбки уже щеки заболели. Да за ним можно до утра наблюдать!
— Вкусно, малыш? Кушай, у меня еще есть. И никто у тебя не отнимет. А, может, ты хочешь сладкий орешек?
Тот оторвался от курицы и будто внимательно слушал. Я повернула голову:
— Пилар, дай орешки!
Та с явной неохотой принесла вазочку. Но уже молчала. Сдалась. Я достала орех, но на пол класть не стала. Просто вытянула руку. Интересно, осмелится взять? Зверь долго присматривался, принюхивался, прислушивался. Приближался медленно и опасливо. Наконец, приподнял крылья, вытянул шею и аккуратно вытащил ядрышко из моих пальцев самым кончиком клюва. Есть уселся совсем недалеко. С наслаждением грыз орех и смотрел на меня.
Он съел еще несколько штук, и потом уже не взял. Наверное, наелся. И весь будто расслабился. Стал осматриваться. Может, собирался уйти… Мне этого совсем не хотелось, но не могла же я силком его удержать. Он — зверь вольный. Я подошла к двери в спальню, приоткрыла, посмотрела на него:
— Вот здесь дверь. Если хочешь, можешь уходить… Когда захочешь.
Тот будто понял. Приосанился и направился к двери. А я посмотрела на торжествующее лицо Пилар. Она была счастлива, что грифоныш не захотел остаться. Но тот на полпути свернул, забрался на стул, потом на стол. Осматривался, сверкая глазами, и, вдруг, расправил крылья, сорвался с места и сделал по полутемной комнате круг. И тут раздался грохот.
