Я почти возненавидел её за то, как она поступила. Верно говорят, что от ненависти до любви один шаг, так вот я сделал его в обратную сторону. Один раз и навсегда, как я думал. Уверенно, хоть и безумно больно. Я вычеркнул Анку из своих воспоминаний. Решил забыть. И почти забыл. Почти поверил, что смог. Справился с этим наваждением, не иначе.
Но тут она натолкнулась на меня в гостиной, слетев с той лестницы прямо в мои руки. А обернувшись, посмотрела таким нежным и беспомощным взглядом, что мои пальцы на её плечах сжались сильнее. И вновь всколыхнулось всё, что я так тщательно в себе прятал…
Что она со мной сделала⁈ Будто бы приворожила.
Я знал, что это опять только ложь. Что выгода — всё, что интересует её — корыстную и подлую. Знал это наверняка. Но мои глаза вновь обманывали меня.
Ещё несколько раз встречая её после, я просто не мог узнать её. Она смотрела иначе. Говорила иначе. Даже внешность её будто бы стала немного другой. Неуловимо изменилось что-то, чего я не мог понять разумом, но чувствовал.
И в самом дальнем углу своей души боялся признаться сам себе, что вот именно такой я и хотел бы её видеть всегда. Что вот такая она кажется мне идеальной — мягкая, пугливая, которую хочется защищать. Пусть это и просто обман — обжёгшись один раз, второй я бы не попался на эту удочку… И всё же я запрещал себе даже думать, хотя и не мог заставить не ходить за ней, сталкиваясь будто случайно, то в саду, то на кухне.
Я врал сам себе, что мне всё равно. Уговаривал себя не наступать на те грабли снова.
Это было тяжело. Потому что моё зрение подводило меня. Как и в первый раз — я опять видел нежную, хрупкую, светлую девочку, которую желал оберегать и защищать от всего мира.
Да только ей не нужна защита! Как бы от неё защититься…
Я понимал это всё. Мой разум не был замутнён теперь, после её поступка. Но что-то внутри терзало и ныло, тянуло. И на сопротивление этому я тратил все свои моральные силы.
До тех пор, пока хозяин дома, где я подрабатывал, не собрал всех работников и не предложил её как на торгах в жёны. Словно кобылу на базаре.
И я не сдержался.
Просто не мог представить, что ею будет обладать кто-то другой. Вновь всколыхнулась надежда, что если он её прогонит, то при мне она изменится, всё поймёт может. Да и будет принадлежать мне на полном праве. Я смогу запереть её в доме, смогу обладать ею единолично — не позволю ей вести себя как прежде. Не выпущу её даже на порог. Не дам сломать то, что у нас на самом деле может получится…
Но снова ошибся.
Поначалу всё шло даже неплохо — она была тихой и послушной (если не учитывать, что просто издевалась надо мной, не подпуская ближе). Наверняка зная, как сильно желаю её, отталкивала и притворялась, что она вообще невинная девица, которая в первый раз видит мужчину.
А то, как откидывала голову назад, подставляя моим поцелуям свою шею и грудь в пристройке, притягивая к себе ближе и задирая на мне рубашку, верно, забыла, то и дело прикрываясь от меня руками и отталкивая.
Я спустил ей и это, списав на капризы. Думал, может, боится из-за прошлого. Пригрозил, что повтора не потерплю. Чётко обозначил границы. Напугал, чтобы наверняка не захотела их проверять (впервые я угрожал женщине, но зная её суть, не стал рисковать собственным спокойствием и её жизнью — измени она мне теперь, я и правда бы убил. Обоих).
И она вроде действительно стала тише. Позже удивила меня готовкой на кухне и уборкой. Если честно, по нашим с ней прежним разговорам, я считал, что она будет больше барыней сидеть на лавке, ожидая, что всё сделают за неё.
Но чем больше она меня приятно удивляла, тем сильнее вызывала недоверие. Будто другой человек передо мной. Я даже приглядывался к ней пару раз. Она же словно и правда была откровенной…
Я не верил в чудеса и в такое кардинальное исправление. Но моя нежность к этой девушке росла с каждым днём вопреки моим же запретам и недоверию. Я старался быть с ней грубее, не позволял себе больше говорить откровенно и ласково — чтобы больше у неё не было повода высмеять это. Но сердце стучало чаще, стоило увидеть её.
А делить с ней постель — было отдельным удовольствием. Потому как она даже спала так, что глаз не оторвать — свернувшись клубочком, подложив тоненькую ладонь под щёчку и трогательно нахмурившись во сне. Мне всё хотелось погладить её, разбудить поцелуем, но помня, что она меня сторонится, не делал этого, убеждённый, что скоро её блажь спадёт.
И вот в день, когда истопил баню, сразу понял, что она не просто так там задержалась. Она ждёт меня! Как горячий юнец я полетел к ней, вновь открывая себя настоящего. Не смог сдержаться, увидев её такой — растерянной, хрупкой, ожидающей…
Может это была какая-то проверка и наконец я её прошёл? Я уже сам не свой был от этого томительного ожидания. И оно было вознаграждено…
Анка смотрела на меня влажным расфокусированным взглядом. Её губы были приоткрыты, а руки стыдливо прикрывали тело. Моё любимое тело, от которого я сходил с ума и которое прежде дарило мне столько невероятного удовольствия. Я помнил его до мельчайших подробностей. Всё.
Вот эту родинку на плече, которую целовал в порыве страсти. Эти выступающие тоненькие ключицы, которые ласкал языком, отчего она запрокидывала голову и громко стонала, притягивая к себе ближе. Её небольшую, аккуратную грудь, от которой терял голову каждый раз как в первый. Тонкую талию с таким трогательно-впалым животиком…
Стоило мне увидеть, что он несколько округлён, я не сразу, но всё же сообразил. И её отказы, и непривычное поведение и главное — причину поспешного замужества. Она понесла от кого-то из своих любовников, а ответственность за это решила повесить на меня, вот и притворялась! И сейчас выставляла меня идиотом, считая, что не замечу, возьму её, а потом приму дитя за своё!
От обиды я едва её не ударил. И дело было не только в том, что там, в ней, мог бы быть мой такой желанный ребёнок, если бы она захотела. Анка же не просто не хотела, она и не скрывала, что даже на всякий случай принимает то страшное зелье — и даже демонстративно выпила его при мне в тот наш последний откровенный разговор!
Тогда, отбросив в сторону брошь, она сказала, что не хочет плодить со мной нищету (ведь я не успел ей признаться, что не обычный разъезжий работяга — думал, что это неважно), что ей вообще претит даже сама мысль подарить мне дитя (хотя я признавался ей, что это самое сильное моё желание), что я просто глупец, если решил, что такая как она станет ради меня и моего возможного выродка портить свою фигуру — а затем достала ту проклятую склянку и сделала пару больших глотков, чтобы у меня и надежды не осталось на иное.
Я до сих пор не понимал, как не убил её тогда. Развернулся тут же и просто ушёл, не помня, как добрался до дома и выломал стену в конюшне голыми руками. И как долго потом отходил от этих слов и мыслей, что поселились в голове.
Но хуже всего сейчас было то, что признайся она раньше, что всё же хочет сохранить беременность от другого (ради кого не жаль портить фигуру и пить зелье не обязательно), расскажи она как есть, я бы принял её!
Я ощутил себя тряпкой, когда понял это. Но не привык себе врать. Я бы принял её беременную от другого. Но она должна была сказать мне, а не лгать снова!
Злые слова сами вырвались. И девчонка не заставила их повторять. Подорвалась бежать прочь. Я же тогда не придал этому значения.
Зная Анку, был уверен, что дождётся, пока остыну, и придёт подлизываться или договариваться, а скорее — требовать. Но после того, как несколько раз ополоснулся ледяной водой, пришёл в себя и сквозь сжатые зубы смирился с тем, что уже не исправить, вернулся в дом и обнаружил его пустым…
Глава 18
Дар
Она и правда забрала все свои вещи. И ушла!
