Когда-то я была злодейкой (СИ) - Лей Лора

Честно сказать, Хмыровой было непросто вести себя как подросток: прорывалась в рассуждениях иногда та, прожившая две жизни, тетка. Но, слава богу, её странности списывались всеми на городскую среду и быстрое взросление на фоне развода родителей. Впрочем, здесь мало кто знал, включая родню, какой она была на самом деле.

Учебники ей, как хорошистке, выдали в школьной библиотеке за несколько лет под обещание вернуть в целости и сохранности. Советские учебные пособия были понятными, но Елизавете-то пришлось восстанавливать знания более чем полувековой давности!

Благо, когда вгрызалась в алгебраические и физико-химические формулы, разбирала параграфы по ботанике и биологии, перечитывала географию и обязательную художественную литературу она находилась дома одна.

Потому что воскрешение школьной памяти проходило под отборный мат! Его, во всей многогранности, Хмырова вспомнила с большей легкостью, чем таблицу Менделеева.

Помогали попаданке, помимо «великого и могучего», жизненный опыт и логика, таблицы и аналитические записи. Кто бы видел, как она писала карандашом! К перьевой-то ручке приспособиться надо, а шариковые почему-то сплошь грешили плохими стержнями, что злило. Поэтому простой карандаш, заточенный ножом – подходящее «писало» для неё сейчас.

В голове родная речь путалась с английской, Елизавета боялась проколоться как-нибудь и все равно порой фразочки проскакивали. Тогда она говорила, что мать настаивала на домашних разговорах на английском – вроде прокатывало. Чтобы исправить ситуацию, пришлось срочно читать классику – и программную наперед, и внеклассную по списку – какую могла найти у деда и в сельской библиотеке…

Елизавета с трепетом брала в руки бумажные книги, перелистывала желтоватые страницы и погружалась в позабытые тексты, восстанавливая словарный запас и оценивая легендарные произведения с высоты жизненного опыта. Не все нравилось, как и раньше, а что-то поражало красотой и мудростью.

Например, «зашла» «Война и мир», хоть Наташу Ростову попаданка презирала, Пьера было жалко, Андрея Болконского – тоже. Елизавета вспомнила, что как-то услышала от одного из друзей Борюсика, что этот роман – скорее, историческое исследование по войне 1812 года, а не литературное произведение, поскольку большая часть текста – подробная хронология событий и детальное описание военных действий, оцениваемых специалистами как достоверные и качественные.

Были прочитаны «Мертвые души» (забавно очень и жизненно), «Господа Головлевы» (мерзость и мрак), одолены «Преступление и наказание» – остался неприятный осадок, «паровозом» пошли «Как закалялась сталь», стихи Блока и Есенина (чудо), рассказы Горького и Чехова…

Особо поразила (местами, конечно) «Поднятая целина»: дед Щукарь стал ее фаворитом, а над страданиями трусливого подленького Якова Лукича она хохотала, опрокидываясь на спину и болтая ногами, минут десять, перечитывала и снова закатывалась. Сама же история тронула, но очень расстроила…

«На закусь» попался старый потрепанный экземпляр «Два́дцать ты́сяч лье под водо́й» Жюля Верна, и Хмырова утонула в океане приключений, переживаний, сомнений всех его героев. Ещё и фильм с Дворжецким по телеку показали, вообще кайф! Эту книжку читала и кино смотрела девочка Лиза, наивная и впечатлительная…Госпожа Хобякофф ушла в закат.

От чтения и учебников отдыхала, переключаясь на дела домашние, осваивая искусство варить кашу из топора и лепить из го…а конфетку, радуя бабу Женю рвением и быстрой обучаемостью. Дед посмеивался, нахваливал кулинарные эксперименты и гордился внукой – эта не пропадет!

«Ужас ужасный, а не лето» – смеялась попаданка, но все равно была необыкновенно счастлива, летать была готова!

К началу учебного года кое-что в мозгах улеглось, кое-что упорядочилось, и предстоящая школа перестала пугать «возвращенку-извращенку». Ну и планы на будущее обрели четкость: Елизавета уверовала в правильность затеи стать ветеринаром – врачом для собак и кошек, за которыми, она-то знала, в будущем встанут и люди, и деньги.

«Ничего, переживем два десятилетия, потрясет нас изрядно, поломает, но я своим не дам пропасть! Главное, особо не высовываться. В моем случае молчание – золото. Кстати, надо будет разузнать, как металл покупали и валюту. Ну, это позже, конечно, но к дефолту надо подготовиться. Черт, вот только сейчас жалею, что уже жила в Африке в тот момент...И спросить не у кого будет…Ай, ещё далеко до той поры, мне пока учиться надо» – решила Елизавета.

Часть вторая Глава 4

Все-таки первое сентября в советское время было настоящим праздником! Ещё вечером тридцать первого августа школьники зависали на улице допоздна, ныли о нежелании учиться, костерили «любимых» учителей, сожалели о промелькнувшем лете, а уже утром испытывали нехилое возбуждение по пути к храмам знаний, предвкушая встречи с одноклассниками, с новенькими, чьи фамилии находили в вывешенных списках классов, тащили по традиции букеты гладиолусов, астр, георгинов, реже – роз и гвоздик (по причине их редкости и дороговизны), узнавали и – наоборот – повзрослевших и похорошевших соседей по парте и параллели.

Девочки навязывали банты из жестких капроновых лент и крахмалили белые фартуки, мальчики утюжили брюки и даже «давились» отцовскими галстуками. Поток молодежи заполнял улицы, малышей провожали отпросившиеся с работы родители, у ступенек школ толпились «причепуренные» педагоги, учителя-ветераны готовили приветственные речи.

В осеннем, бодрящем прохладой, воздухе разливалось праздничное настроение, воплощавшееся в торжественных линейках и первом звонке.

Уже завтра наступят учебные будни, домашние задания, усталость и проказы, двойки и родительские собрания, контрольные работы и физкультминутки. Но это будет только завтра, а сейчас на лицах улыбки, пахнущие свежей краской кабинеты ждут учеников, во дворах звучат песни о школе…Очень волнительно!

***

Лиза шла знакомой дорогой, и её потряхивало – она боялась. До сего момента «перепопаданка» как-то не задумывалась о встрече с одноклассниками, которых не помнила, если честно.

В той жизни это первое сентября она встречала с незнакомыми московскими одноклассниками сразу выразившими ей негатив и противостояние. Ишь, провинциалка приехала, да ещё и «дылда косоглазая»… Это определение она услышала буквально в первые минуты своего пребывания во дворе новой школы.

Дылда! Да, Елизавета была выше многих девочек в том 9 «А», даже без каблуков. Она за лето вымахала до 175 см и после больше не росла, москвички же, в основном, ещё не достигли максимума своего роста, что выделяло новенькую на их фоне.

Ну, а близко посаженные глаза, доставшиеся ей от отца, действительно казались косящими – такой эффект они производили. Тогда Хмырова задрала нос кверху и решила, что ни за что не будет плакать, приспосабливаться и лебезить перед этими столичными зазнайками, наоборот, заставит их пресмыкаться перед собой. Что и сделала потом…

«Так, отставить панику и ненужные воспоминания! Сейчас всё иначе, и я не юная провинциалка. Я справлюсь!» – уговаривала себя Хмырова, приближаясь к месту сбора нового класса. Она смотрела на лица и с трудом узнавала некоторых ребят из такого далекого прошлого…Господи, помоги!

-Лизка, Лизка, иди сюда! А мы думали, ты уехала! Сядешь со мной! Вера, смотри, кто здесь! – в Елизавету вцепилась смутно знакомая пухленькая блондинка и потащила её к ещё одной девочке.

- Хмырова, ты что пила и ела все лето, что так выросла? Ну, теперь стоять тебе на физре сразу за Манджиевым, он самый низкий у парней, а ты – самая высокая среди нас. Здорово! – громко высказалась …Вера Браун!

Елизавета узнала эту шумную простодушную (вплоть до бестактности) волейболистку, с которой они ходили в одну секцию! Из поволжских немцев, крупная и сильная, она потом уехала в Германию, откуда писала ей в Facebook (и нашла ведь!), но Хобякова не отвечала, и Вера перестала стучаться в закрытую дверь.