Усадьба толстушки Астрид (СИ) - Грин Агата

А к вечеру, когда кашель усилился, и я стала буквально «грохать» на всю комнату, Иннис спросила:

— Как же тебя угораздило, Астрид?

Изнуренная приступом кашля, я ничего не ответила. Где я могла простыть? Вариантов множество: продрогла-таки в экипаже в пути до Кивернесса и обратно, плохо куталась в плащ, пока ходила по усадьбе туда-сюда… и встретилась с призраком Фионы. Может, дело в этом? Я неугодна бывшей хозяйке?

Не дождавшись от меня ответа, Иннис склонилась ко мне и позвала:

— Астрид?

— Спать хочется, — выговорила я не совсем разборчиво и закрыла глаза.

— Спи-спи, — услышала я шепот подруги, — и ничего не бойся: я отвоюю тебя у нее.

— У бабки? — уточнила я.

— У болезни.

Сознание выключилось.

***

Меня отпаивали ромашковым отваром, клюквенным морсом, давали пить настои со специями, пожалованными самим бароном. Горло я также полоскала отваром ромашки, рассасывала мед или пила его с молоком. Нос промывала теплым солевым раствором – Иннис взяла это на заметку – и дышала над разогретым укропом, а ветка можжевельника теперь всегда висела над моим изголовьем. Меня растирали гусином жиром, подкладывали под ноги укрытый разогретый кирпич.

Насморк прошел, горло смягчилось, а кашель хоть и остался изнурительным, но следов крови я не замечала на платке, да и в легких вроде бы не было жутких хрипов. И все-таки мне будто не хватало воздуха, и чтобы только пройтись по комнате, требовалось много сил. Температура продолжала то и дело подниматься, разгоняя сердце, и все чаще я не засыпала, а отключалась.

Прошла седмица, другая, а я все еще оставалась в кровати.

— Так бывает, — успокаивала Иннис, — зимние хвори часто тяжелы. На то она и зима: все хиреют, и люди, и звери.

— Грипп – он такой, — отозвалась я; мой голос прозвучал как шелест.

— Грипп?

— Простуда, которая валит с ног.

В дверь постучали, и Иннис пошла открывать дверь. Обычно заходят либо служанки, приносящие нам еду на подносах, воду для умывания или обтираний, а также прочее необходимое, либо брат Кэолан, тоже готовящий для меня отвары, либо сам барон Даммен.

Однако в этот раз пожаловала змея подколодная – супруга его. Она вошла так, словно ей нужно себя превозмогать, прижимая к носу наверняка надушенный платочек. Обычно одетая просто, она вдруг разоделась в платье синего бархата с рукавами, отороченными мехом. Вслед за каэриной вошла внутрь ее преданная служанка, женщина лет пятидесяти – и тоже к носу платочек прижала.

Баронесса огляделась и осмелилась подойти ко мне, болезной.

— Тебе все так же худо? — спросила она.

— Иду на поправку, — ответила я и закашлялась.

Каэрина отшатнулась, но все же осталась в комнате и продолжила разговор:

— Супруг мой очень обеспокоен твоим состоянием. Что, не помогла деревенская повитуха? То-то же. Не стоило прогонять нашего лекаря, достойного человека. Теперь одна надежда: на богиню Миру. Дождаться бы весны, ее светлого тина.

— Энхолэш! — вставила служанка баронессы.

— Но поможет ли тебе богиня? — протянула каэрина. — Боги ни одну болезнь не посылают просто так. Подумай, чем навлекла на себя столь тяжкую хворь… Вы, Лорье, слабы телом, но ваш дух еще слабее. Ты сгораешь так же, как сгорели твои родители, как сгорела твоя бабка… А все из-за грехов. Как настанет светлый тин, истово моли богиню простить не только тебя, но и твоих покойных родителей за блуд до свадьбы, и бабушку – за мужеподобие, развязность, хамство, непочтительность!

Мое сердце забилось быстро-быстро, кровь зашумела в голове. И тут она вплела Фиону и ее грехи (а были ли эти грехи?). Какое «благородство» – прийти к больной девушке и излить на нее желчь! Еще и о смерти говорит…

Не дождешься, грымза!

— Мне не о чем молить богиню Миру, — ответила я прерывисто, — разве что благодарить за счастье вырасти с бабушкой, которая была на самом деле порядочной, доброй, деятельной женщиной – не зря ее знали и уважали во всем графстве. И хотя я не помню своих родителей, но твердо знаю, что они тоже были прекрасными людьми. Я горда, что в моих жилах течет кровь Лорье. Я восстановлю нашу землю и нарожаю много новых Лорье.

— Значит, ты гордишься грехами? Какая низость, какое хамство – говорить мне это в лицо! Ты хуже своей бабки – та хоть умной была, а ты глупа! Женщины продолжают род мужа, а не свой! Да и как ты нарожаешь? Кто возьмет тебя такую больную и толст… — она осеклась: меня уже никак не назвать толстой. — Такую больную, попорченную, разведенную! Старую!

— Не переживайте так, — сказала я с нарочитым легким удивлением, — ведь если я старая, то вы совсем древняя, и вас может хватить удар.

— Что ты сказала?! — каэрина загнула ко мне.

— Я сказала – не переживайте. Мужа я сама себе возьму, какого хочу. И когда захочу.

— Да кто тебе позволит! Все на барона надеешься?

— Да, — нагло ответила я. — Уверена, мой каэр защитит меня от наговоров и происков. И сама не оплошаю.

Я говорила тихо, ведь голос мой еще не окреп, и прерывисто – слова отнимали силы. И баронесса, сама тяжело задышавшая, процедила, окинув меня взглядом:

— Если только выживешь!

На этом обмен любезностями был закончен, и каэрина со своей служанкой ушли. Как только дверь за ними закрылась, я опустилась обессиленно на подушки. Хотела ли я этого конфликта? Нет. Но и проглатывать упреки не хочу, а также становиться девочкой для битья. Что бы там ни творила Фиона Лорье, я – не она, и никто не имеет права меня осуждать.

Иннис налила мне воды в кружку и поднесла ее к моим губам. Я выпила воду с жадностью.

— Вот это да, — произнесла подруга. — Я знать не знала, что ты можешь так дерзить…

— Проблема не во мне, а в ней. Это не первая наша ссора.

— Зря ты так, надо было смолчать. Каэры не переносят, когда с ними так говорят.

— Я тоже не переношу.

— Астрид! — повысила голос Иннис. — Она может тебя наказать при всех. Выпороть за дерзость, до крови, до шрамов, — дрожащим голосом проговорила молодая женщина.

— Как тебя выпороли? — спросила я тихо.

— Откуда ты?.. Я ведь никому не говорила…Только Рис знает, но он умрет, но не проговорится!

— Моя бабушка была на площади в том городе, когда тебя пороли. И приехав домой, она предупредила, чтобы я никогда не связывалась с родовитыми, а то меня тоже накажут, как красавицу-знахарку Иннис.

Поднимать тему о порке моя подруга не стала, только упрекнула:

— Тогда зачем ты споришь с баронессой? Хочешь лишиться жизни?

— Нет, не хочу. Но я себя отстою.

— С кровати с трудом встаешь, а уже воевать собралась, — усмехнулась Иннис и покачала головой.

— Ничего, встану, — сказала я упрямо, уверенная, что никакая болезнь меня уже не сожрет. — А ты узнай, пожалуйста, в деревне, что было между моей бабушкой и баронессой.

— Скорее между твоей бабушкой и бароном.

Да я, в принципе, и так догадываюсь, что между ними было…

После ссоры с баронессой я быстро пошла на поправку; наверное, той встряски мне и не хватало для того, чтобы наконец-то встать на ноги. Причем, как только я стала выходить из комнаты, и у меня появился аппетит, стали болеть другие обитатели особняка барона – слуги и рэнды; свалилась с простудой и сама каэрская чета. Однако помощи Иннис никто принять не захотел, и повитуха вернулась домой. Как, впрочем, и моей помощи никто не принял, так что пришлось действовать через брата Кэолана – Иннис по-прежнему варила снадобья и растирания, а жрец приносил их в особняк, и у него никто не спрашивал, сам ли он их готовил.

Окрепнув, я сразу поехала в усадьбу; что бы там ни было, я была полна решимости как можно скорее начать приготовления к переезду в свой дом. А то, что я видела призрак Фионы… Что ж, я готова и к такому соседству. Ничего, привыкну. А страшно будет, кошку с собой в кровать брать стану. Или щенка – недавно ощенилась одна из охотничьих собак барона.