Мелкий писец (СИ) - Мамин Олег

— Благодарим, господин!

В лачуге не было ничего кроме образцов продукции. Она была отсортирована по нескольким кучкам, в соответствие с качеством готовых листов.

— Этот слишком шершавый и кривой. К тому же слишком ломкий. Даже гладило не поможет, — сказал он, осмотрев первый лист

— Гладило? — удивился мальчик.

— Перед тем как записать мудрость на листах папируса, необходимо их разгладить, — он продемонстрировал медную лопатку, которую тоже всегда носил с собой. Ценная вещь, она не была на виду. Саптах хранил её в сумке.

— Благодарю, учитель. В том числе от имени детишек деревни. Теперь у каждого будет по вертушке, — подросток улыбнулся.

— Я видел, — Саптах коротко дал знать, что понимает о чём идёт речь. Видимо, некачественные пробные образцы пошли на эту игрушку.

Они осмотрели все образцы, и учитель (он уже не сомневался, что возьмёт этого смышлёного паренька в обучение) взял себе несколько самых лучших.

Его удивили несколько вещей: во-первых, они не создают свиток, не скручивают листы, что позволяет им оставаться ровными. Этим лучшим листам гладило вовсе не нужно.

Второй интересный момент заключается в том, что рядом с каждым образцом указано, как они получились. Естественно не настоящие надписи, просто рисунки и какие-то закорючки, понятные только мальчишке и его работникам.

Саптах понял только, что треугольный в сечении стебель папируса можно разрезать тремя способами, и схема разреза прилагалась.

Работники стояли неподалёку и кивали, делали выводы, когда Афарэх смотрел свои «записи», поворачивался к подчинённым и растолковывал каждому, что они делают не так.

В этот момент боги просветлили разум Саптаха: эти несколько человек могут сделать больше и лучше, чем мастерская рядом со Гермополем (егип.: Шмун)!

Среди этих людей нет универсальных мастеров, хоть каждый знает весь техпроцесс, но у каждого узкая специализация, он опытен только в одном деле, а потому имеет возможность лучше чувствовать материал и как с ним работать.

Вместо того, чтобы обучать всех вот так сложно резать стебли или правильно выбирать, какой срезать в зарослях, а какой нет, можно научить только одного-двух, но зато, не отягощённые лишними заботами, свою часть они будут делать действительно качественно. Не бывает людей, способных делать всё идеально. Даже у богов есть сферы ответственности, хоть они и поистине всемогущи.

Например, пришёл Шабака со связкой растений, и мальчишка сказал ему:

— Бери только те у которых вот такой стебель, — он показал ему образец, стоящий рядом со стопкой готового материала.

— Такого мало, — пробурчал мужчина с действительно сильными руками (егип.: Шабака — «сильные руки»).

— Можешь брать вот такой, такой, но ни в коем случае не такой, — каждый раз ему были предъявлены образцы.

— Почему? — спросил Саптах у юного управляющего.

— Содержание крахмала должно быть умеренное.

— Крахмала? — слово прозвучало как-то по-варварски, незнакомо.

— Сладости, — кажется, Афарэх испугался своей оговорки. — Слишком много — делает лист хрупким, мало — рыхлым.

— Надеюсь, твой дед сможет отстоять налаженное дело, — совершенно искренне сказал ошарашенный Саптах.

Ему посчастливилось посетить упомянутое предприятие по производству папируса рядом с Гермополем. Там производство — это настоящий ритуал с воскуриванием благовоний для очистки места и материалов, пением гимнов Тоту (егип.: Джхути) и другим богам.

Добавляют множество сакральных ингредиентов, строго следуют какой-то замысловатой рецептуре, которую держат в строгой тайне.

Здесь же всё так буднично, никаких ритуалов и никаких добавок. И вот вопрос: какой папирус обладает большей ритуальной чистотой: тот, над которым прочитано столько песнопений, или тот, над которым не прочтено ничего?

Саптах часто размышлял над тем, почему написанное на папирусе проклятие и мольба об исцелении действуют одинаково? Как ка и аху богов, благословивших писчие материалы, взаимодействует с хека заклинаний?

И вот уже второй раз за утро его постигло озарение:

— Афарэх, ты вернулся с Запада? — спросил писец с испугом.

Этот вопрос очень непростой!

Саптах не разглядел, что моя детская прядь — крашенная. Я в этом мире полностью седой несмотря на юный возраст, специально к его приходу замаскировался, сажей натёр.

Я не альбинос — загар такой же как у всех, брови и ресницы чёрные. Так что только локон юности бросается в глаза. Это такая традиционная причёска у детей. Свисает у мальчиков сбоку пучок волос, а остальная голова бритая. У девочек он посередине, если кто не знает других отличий, то можно и так отличать. У моей маскировки есть плюс: вошки не заводятся, им сажа не нравится, а вот у остальных деток полно насекомых. Да и у взрослых тоже.

Пока его ждал, приходилось часто натирать, не брить же каждое утро белую щетину. Бритва-то одна на всю деревню. Да и с косички сажа смывается.

В прошлом мире говорили: «Бог шельму метит», — а в этом есть поверите аналогичное.

Магическими способностями, хека, обладают боги, духи усопших предков, царь… и те, кто родился с физическими изъянами.

Египтяне, например, с одной стороны боятся карликов как самых могучих колдунов, а с другой — без них не обходится ни одна мастерская по изготовлению лекарств, ибо это тоже действо волшебное. Среди ювелиров их тоже много.

Я не карлик, тело у меня пропорциональное, вот Саптах и предположил самое вероятное объяснение с его точки зрения.

И ведь прав, умник!

Вокруг узкой полоски Чёрной плодородной земли, Та-Кемет, сплошная пустыня, Красная земля, Та-Тешрет, где, как считают местные, обитает всё Зло этого мира. Зло с большой буквы, трансцендентное, а не какое-то земное. Боги хаоса, духи-демоны и прочие змеи скорпионы, которых и на Чёрной земле не счесть. Но приходят-то они из пустыни, конечно же.

Особенно нехорошие места на западе, в конце весны оттуда дуют очень неприятные ветра. Очень логично разместить там Росетау, вход в мир, куда уходят усопшие.

Вот это он и мел ввиду, спрашивая, не с оттуда ли я.

«Пришёл с Запада», то есть не из пустыни, а именно что из Дуата, из мира богов и ушедших предков.

Так-то египетское миропонимание не предусматривает реинкарнацию, исключение делается только для времён совсем уж полного упадка, когда мир людей на грани погружения в хаос. И тогда, по преданиям, боги могут вернуть какого-то заслуженного человека назад, в мир живых.

Какого-нибудь опытного царя, приведшего мир к процветанию, или его чиновника-визиря. Может, главного жреца. Какого-нибудь обожествлённого строителя пирамид, Имхотепа, архитектора пирамиды Джосера, например. Он заодно был ещё и врачом, и каким-то высоким сановником при дворе, и жрецом.

Но уж точно не меня, иноземца. Я никак не соответствую идее о маат — великой правильности, порядку, которое не доступно никому, кроме египтян. Те ещё нацисты. Смотрят на всех иноземцев свысока, им же маат недоступен.

Да и не видал я никакого Дуата. Более того, я и не умирал в обычном смысле. Был живым, вроде, а потом ожил в новом теле. Никакого промежуточного суда Осириса не видел, ни святой Пётр меня, крещёного, не встречал у врат Рая, и черти с трезубцами не пихали в адские котлы с кипящим маслом. Даже не летела моя душа к свету в конце туннеля.

Хотя, может в это всё и дело? Ведь боги очищают от воспоминаний ушедших. Там, в лучшем мире им ни к чему мирские знания.

А если придираться к географии, то с северо-востока пришёл, уж никак не с Запада, так что отвечу честно, не сделав сердце тяжелее:

— Не с бывал в Та-Тешрет, — сказал кратко, чтобы не давать поводов для дополнительных подозрений.

Прищурился, смотрит в глаза. Я расслаблен, взгляд не отвожу. Наивно хлопаю глазками.

Поверил.

Вот и славно!

Однако, я сам не знаю, во что мне теперь верить. Кроме того, что я чудесным образом провалился в прошлое на несколько тысячелетий, этим сверхъестественное вокруг меня не ограничилось.