Заворожённая его такой редкой улыбкой, я вложила ладошку в его большую руку и покорно пошла на кухню, хотя есть мне совсем не хотелось. Но было приятно то, что он сказал. Может, не такая я уж и страшная тогда? Раз ему любоваться нравится…
Глава 27
Дар
Я был растерян.
То, какой она стала теперь, казалось невозможным. Тихая, скромная, пугливая — будто бы и правда подменили. Прежде её огонь выжигал на моём сердце её имя. А теперь… Теперь я смотрел на неё и не узнавал. Но хуже всего было то, что мне безумно нравилась она такая. Нравилась её невинность, наивность даже в каком-то смысле. То, как она смотрит на меня в ожидании подсказки правильного ответа. То, как вскидывает взгляд, стоит мне войти в комнату. Как ждёт от меня одобрения.
Даже то, что она сегодня сказала — что боится, это было за пределами моих о ней представлений. Я никогда не мог угадать, что она сделает или скажет на этот раз. Но кажется начинал привыкать к тому, что подвоха от неё ждать не стоит.
И всё же было невыносимо думать, что это её поведение, неуверенность стали результатом того, что случилось в подворотне. Она и так не была со мной очень смелой с тех пор как стала женой, а уж теперь вообще — словно и правда девочка совсем, не знающая жизни.
В моей голове это не могло никак уложиться.
Прежде Анка размышляла здраво и даже прагматично. Немного легкомысленно, но уж точно меня не боялась ни грамма. А потом и вовсе оказалась жёсткой и коварной. И уж совсем никак я не мог представить, что вот эта вот Аня и есть та самая Анка, которая пила при мне зелье, в глаза озвучив, что никаких детей от меня не желает.
Да, она сказала про потерю памяти. Я даже не сразу поверил. Но потом сопоставил факты, пригляделся. И понял, что наверное это единственное объясняло происходящее. Ну или ещё какое-то мифическое переселение душ. Ведь если она память потеряла, то как вышло так, что и характер тоже изменился?
Я мог предположить, что хозяин и правда относился к ней плохо и совсем зашугал. Тогда, в коридоре, я не сразу понял, что он душил её. Мне показалось, что они обнимаются. Может, просто это то, что представил мой воспалённый от ревности мозг. Но даже если обижал…
Почему она не пришла ко мне снова? Почему не попросила о помощи? Ведь знала наверняка, что что бы ни сделала, я бы помог.
И видимо да, память отшибло конкретно, если не попросила. Да и брошь, которую я ей вручил вместе со своим разбитым сердцем, вряд ли бы забыла, если бы не было на то веских оснований. Значит, они были…
К тому же, тогда она выбросила её в грязь. Я был уверен, что там где-то и валяется. От злости, что она пробудила во мне этим поступком и злыми словами, даже не подумал подобрать. Хотя это было единственное, что у меня имелось от семьи родного отца — горсть драгоценных голубых камешков, из которых я сделал это украшение.
А выходит, после она всё же отмыла её и забрала себе. Ещё и сохранила. За несколько месяцев не продала, не сдала никуда. И это рождало в моём сердце надежду, что эта брошь хоть что-то для неё значила…
Хотя кому я вру? Она же просто не помнила.
И вот теперь по моему дому ходила не уверенная и соблазнительная Анка с внешностью ангела и коварной душой. А настоящий испуганный ангел. Не знающий людской подлости, не думающий наперёд, доверяющий слепо даже словам подлого хозяина.
Так и сказал он, ага, что беременную Анку отдаёт. Понимал, что прежняя она больше в любовницы годится. На это и рассчитывал. Потому и умолчал. Но эта бестолочь, видно, и правда поверила, что скажет. И поэтому мне было ещё неприятнее вспоминать то, как я поступил с ней тогда.
В тот момент представляя её одну на тёмной улице, я представлял её прежнюю. Ту, какая она сейчас, не мог. Напуганная, тихая, замёрзшая… Невыносимо было даже думать о таком.
А как она мне эти носки подарила? Сама вся покраснела от смущения и суёт в руки. Лишь бы до кожи не дотронуться. А как обнял её, едва чувств не лишилась.
А мне так хотелось ещё обнять! Приласкать её, усадить на колени, своими объятиями от всего и от всех закрыть!
И воспоминания, как она отдавалась мне в деревянной пристройке в наш первый раз, уже становились не такими уж яркими после всего, что мы с ней пережили после. Тогда я видел её внешность, её горячий характер, её несколько неумелую отзывчивость. Ещё усмехнулся тогда, помнится, что как девочка себя ведёт порой. Но из-за её чувственности и страстности, а ещё из-за слухов, которые о ней ходили, отбросил эти мысли.
Если честно, у меня прежде не было невинных дев, чтобы с чем-то сравнивать. Каких-то очевидных признаков, вроде крови, не было. Поэтому я понял только одно — мне с ней было очень хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда. И я бы правда женился на ней и увёз, не слушая слухи и молву, которая ходит о ней.
Но она поступила подло. А потом всё так завертелось, что в итоге мы оказались мужем и женой…
Да только Анка, то есть Аня не была мне женой. Она… Вела себя странно.
Ну правда странно. Даже для потерявшей память.
Она от артефактов шарахалась, будто их впервые видит. Готовила как-то не так, как наши бабы готовят. А ещё она умела вязать!
Вязанию обучают девочек из благородных семей в основном. Или потомственных вязальщиц. Даже школ-то таких особо нет. Из поколения в поколение предают знания.
И тут сирота — Анка умеет вязать. Да так ещё хорошо у неё получается! Что это, как не чудо? Я не мог его понять. Она, видно, и правда не знала, почему так. Разговоров о потере памяти избегала чаще и нервничать начинала. А ей ведь нельзя… Потому я особо не спрашивал тоже.
Иногда правда не мог сдержаться, чтобы не показать своё недовольство тем, как сильно она от меня открещивается. Обидно, что ни ревностью её не взять, ни похвалой, ни подарками. Единственное, что правда вызвало в ней восторг — пелёнки для ребёнка.
Вот уж тут её глаза засветились. И я увидел, что и правда она искренне его любит. В отличие от меня. Меня она точно не любила. Что бы я ни делал и как бы ни старался.
Ну а я не мог полюбить чужого ребёнка.
Да, я принял его уже. Куда его девать, если он уже есть? Конечно же обеспечу его всем необходимым. И даже научу своему ремеслу как подрастёт, признаю, как родного, сделаю своим первым наследником. Если ей будет очень нужно, то и помогу с ни первое время, конечно (а то, что она справится сама, я справедливо сомневался).
Но полюбить его я не мог. Ну никак.
Сейчас он был для меня тем, что мешает мне быть с ней по-настоящему. Преградой.
Я не мог перейти к более решительным действиям из-за этого ребёнка. Мало мне того, что она сама меня боится до сих пор (лучше бы я себе руку вырвал, чем на неё тогда поднял!), так ещё и это дитя. В котором течёт чужая кровь.
А могла бы быть моя. Если бы она не выпила тогда то зелье!
В тот день, когда она впервые обняла меня из-за пелёнок, её живот упёрся в мой торс, и я впервые ощутил, что он уже вполне себе заметный. До этого я и правда старался его не замечать. Но после не смог игнорировать.
Я даже почувствовал какое-то волнение. Ведь впервые так близко мне был ребёнок в утробе матери. Я считал это чудом. Мечтал о своих детях. Когда встретил Анку, даже представлял, как буду баловать её и гладить её круглый животик.
Но стоило только представить себе реакцию Ани (и почему всё же она попросила поменять так странно её имя?), если поглажу её живот, то отметал эту мысль. Ещё в обморок хлопнется. До неё же не дотронься — пугается. И смотрит подозрительно, будто бы проверяет, не накинусь ли я на неё тотчас.
И всё же, когда я обнял её тогда и после получения подарка (о, это были самые желанные носки в моей жизни! Никак богатств не надо, только бы эти носки от неё носить!) от избытка чувств, вдруг понял главное. В этом куда больше эмоций и близости, чем в том, что между нами было в пристройке, а потом в моём временном доме.
