Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

День Опы, супруги Сатурна, отмечался 20 декабря.

— Да вроде нет. Я слышал — за семь дней до январских календ.

Седой ветеран, пожевав губами (верно, подсчитывал), пробормотал себе под нос.

— Скверно это. Скверно начинать такое дело в день Митры.

День рождения бога Митры, культ которого начал проникать в дунайские легионы незадолго до описываемого времени, отмечался 25 декабря.

— Цезарь Митру не почитает, — возразили ему.

Ветеран не ответил, лишь сдвинул кустистые брови и покачал головой.

— И люстрацию не провели, хотя давно следовало…

Люстрация — очищение. Ритуал, выполнявшийся в легионах по окончании военной кампании.

— Война не окончилась, вот и не провели.

— Да, я слышал, на север скоро выступают.

— Выступают? Не мы что ли?

— Вроде, нет. Говорят, Адриан со своими. И «быки» с ними.

«Быки» — Пятый Македонский легион, на знамёнах которого изображался бык.

— Ну, хвала Юпитеру, Наилучшему, Величайшему, пронесло нас. Что-то я уже навоевался.

— Навоевался он! — фыркнул ветеран, — ты, сопля зелёная, с моё сначала потопай! Вот с меня уже и верно, хватит. Пора на покой. Одарят земелькой, заведу овечек…

— Сервий, да ты задрал уже со своими овечками!

— Вот-вот, меньше трёх нундин ему до отставки, так я дождаться не могу, когда эта занудная рожа свалит уже, куда-нибудь подальше! Каждый день поёт одно и то же без умолку! Жену лучше заведи, ей над ухом и зуди!

Римские недели, нундины, изначально восьмидневные, в описываемое время уже стали семидневными.

— Нахера ему жена? Он вон, овечек драть будет, только их и поминает.

— В ухо дам, — пообещал Сервий.

— Свалит, жди… Архилох говорил — здесь, в Дакии, ветеранам землю будут давать.

— И то верно, думаю, не врёт Архилох, народу тут поубавилось. Хорошо проредили. Обезлюдела земелька.

— Дадут-то не сразу. Как всегда, промурыжат пару лет.

— Я подожду, — заявил ветеран, — отдохну хоть от вашего общества, бездельники.

— Э, парни, гляньте, «бараны» идут, — сказал кто-то.

«Бараны» — Первый легион Минервы, на знамёнах которого изображался овен.

К компании легионеров Тринадцатого приближался Гней Балабол с неизменным сопровождением в виде Молчаливого Пора. За ними чуть поодаль шли Авл Назика и Корнелий Диоген.

— Сальве, «львы»! — с ухмылкой приветствовал коллег по опасной профессии Прастина.

«Львы» — Тринадцатый легион Близнецов (Сдвоенный), на знамёнах которого изображался лев.

— О, какие люди здесь прогуливаются, — показно восхитился Сервий.

— Отож! — Балабол обернулся к Диогену, — чего ты там намедни бормотал, дрочила? Про бодучего говна, тьфу ты, овна? «Бодал овен к западу и востоку, и все от того усирались». Так?

— Почти, — с привычным от подколов Балабола раздражением ответил Диоген, — «Видел я, как этот овен бодал к западу, и к северу, и к югу, и никакой зверь не мог устоять против него, и никто не мог спасти от него, он делал что хотел и величался».

— Что это за хрень ты несёшь, Луций? — спросил ветеран.

Иммуны легионов в канабе пересекались уже не раз, перезнакомились, друг друга по именам знали.

— Это ебу одид иудей в Дгобете даплёл, — сказал Назика, — а од тгетьего ддя впобдил и тгавит.

— Это иудейское пророчество про Александра Великого, — пояснил Диоген.

— И к чему это сейчас? — спросил Сервий.

— Ну как? — усмехнулся Балабол, — ты не слышал? Овен всех забодал и делал, что хотел. Понял? «Бараны» самые могучие, деревня. Войско баранов во главе со львом уделает войско львов во главе с бараном.

Легионеры Тринадцатого возмущённо загудели.

— Ты, Балабол, совсем страх потерял на нашего легата гнать⁈

Пор молча придвинулся поближе к Гнею.

— Как дети малые, — покачал головой Сервий.

— Ду даш-то легад точдо леб, — пробормотал Назика.

— Там ещё кое-что про льва было, — вспомнил бесстрашный в присутствии Пора Балабол, — сейчас вообще уссытесь. Дрочила, что там было про льва, которого баран забодал?

— Ты всё перепутал, Гней, — мрачно сказал Диоген, — не баран забодал, а козëл косматый. И не льва, а барана.

Легионеры Тринадцатого дружно заржали.

— Ну так кому хер отбили? — утирал слёзы Сервий.

— Жалко, сейчас никого из Тридцатого нет! Такое событие «козлы» пропустили — Балабол обосрался!

Прастина побагровел и надулся.

— Ладно, не бери в голову, Гней, — хлопнул Балабола по плечу ветеран, — пошли, что ли, выпьем.

— И то дело, — сказал один из его товарищей.

— Ну что, мулы, скоро снова фурку на плечо? — беззлобно поинтересовался Сервий.

— От мула слышу, — оскалился Прастина, — мы то свалим, а вам эту гору камней за троих ворочать.

Он махнул рукой в сторону возводимых каменный стен постоянного лагеря.

— Так это не нам, — осклабился ветеран, — камни молодёжь потаскает.

— А вам грязище с говнищем месить, а потом ещё даки острого присунут, — добавил другой легионер.

— А мы тут пока их бабам присунем, — заулыбался третий.

— Присунут они, — скривился Прастина, — тут баб-то не осталось, друг другу присунете.

— Э-э! Ты кого катамитами назвал⁈ — вскипела кровь у одного из иммунов.

Он сунулся вперёд, но наткнулся на растопыренную ладонь Пора. Здоровяк молча покачал головой.

— Драка с варварами всяко лучше, чем тут, сидя на месте, жопу морозить, — заявил Прастина, — да и вообще, может пока мы ходим даков бить, вас тут зверюга какая сожрёт. Я слышал, Сервий, тебя недавно малость не обглодали.

Легионеры перестали веселиться.

— Не каркай, сука, — процедил один из них, — сейчас договоришься — мигом репу начистим, и дружок твой тебя не спасёт.

— Это кто тут такой борзый? — прикрикнул подошедший Лонгин.

Солдаты замолчали и почтительно пропустили декурионов. Обоих здесь хорошо знали. Вокруг Тиберия в последние дни было много пересудов благодаря привезённой им голове Децебала.

— Опять ты всех задираешь, Гней? — Лонгин погрозил кулаком Балаболу, — смотри у меня.

— Ты мне не начальник, Тит, — огрызнулся легионер, но как-то не очень уверенно.

Возле сарая появился купец.

— О, почтенный Тиберий! Какая честь! Да ещё в праздник! Полагаю, наихрабрейший из воинов, победитель царя варваров почтил своим присутствием заведение скромного Метробия, дабы одарить его подарком, как заведено в Сатурналии? Сиречь, платой за месяц.

— Не паясничай, — поморщился Тиберий, — лучше выведи-ка моё имущество.

— Один момент.

— Заведение у него, ха, — усмехнулся в сторонке Балабол.,

Купец и двое надсмотрщиков вывели из сарая четверых рабов. Выглядели те скверно. Грязные, с потухшим взглядом, они кутались в какие-то облезлые безрукавки из овчины и стучали зубами. Солдат облик этих несчастных не пронял. Они, жадные до любого зрелища, скрашивавшего будни, немедленно принялись обсуждать достоинства девушки. Та, несмотря на довольно жалкий вид, неумытое лицо и растрепанные волосы, была миловидна и фигуриста. Распоротый подол её платья обнажал бедро, что особенно подстегнуло воображение легионеров, и они мигом пришли к согласию, что «я б ей вдул».

— Кто ж вам даст, олухи! — рявкнул Тиберий, — а ну рты позакрывали быстро! Чего вообще тут столпились?

Он повернулся к купцу и накинулся на него:

— А ты чего творишь, Метробий? Ты посмотри на них, они же синие совсем! Они же у тебя скоро закоченеют насмерть! Может, ты ещё и голодом их моришь? За что я тебе плачу⁈

— Мало платишь! — отбрыкивался купец, — а у меня расходы! Уже невыгодно тут торчать! На кой мне они тут? Всё, расторговались. Уже и почтенный Гай Помпоний уехал, больше никому не сбыть.

Один из рабов закашлялся.

— Смотри, он заболел!

— А что я сделаю, когда погода такая, вчера мороз, сегодня слякоть? Говорю же, невыгодно зимой здесь сидеть. Ты теперь мне будешь за них шесть денариев платить.

— Что⁈

— Или забирай их! Или продавай!

— Да ты… — Тиберий опешил от такой наглости, — да я тебя зарублю, скотина!