Хозяйка Северных гор (СИ) - Хайд Адель

Так мы встретили Рождество.

А в первое утро после Рождества отец Давид умер, ушёл тихо, во сне.

Я почувствовала себя сиротой, даже не представляя, что привязалась к старику как к родному отцу.

А к вечеру через перевал к нам пришли гости.

Глава 33

Часть 2

Гостями оказались замёрзшие женщины-монахини и с ними несколько рыцарей, всего их было четырнадцать человек.

Я не представляю, как они решились в такую погоду идти через перевал. Как раз пару дней назад была сильная пурга. Сильная, — это значит, что на расстоянии трёх метров ничего не было видно. А эти несчастные попали в самый эпицентр. Как результат, двое у них провалились в расщелину, одну монахиню так и вовсе они не смогли разбудить.

Я очень хорошо понимала, что это именно те церковники, которые приезжали в Карнарвон по мою душу, но я была в таком состоянии после смерти отца Давила, да и выглядели они жалко и не опасно, поэтому отказать им в приюте не смогла.

Мне, конечно, было интересно, что их заставило идти на смертельный риск, неужели, я и моё наследство так им необходимо?

Разместили мы всех в разных местах, кого-то даже определили в деревню. Самых тяжёлых, у кого были обморожения или раны, разместили поближе к Бере. Она даже порадовалась, потому как наши пока не особо болели, а Бера взяла себе пару учеников и им учиться было почти что не на ком.

А здесь раздолье, две кашляющие монахини с температурой, обморожения, а у одного из рыцарей, вообще фурункул был на неудобном месте, как нам с леди Ярон по секрету сообщила вездесущая Мэри.

Получилось, что празднование первого дня Рождества у нас прошли грустно и в суете.

Но людям, пришедшим за подарками, всё равно всё раздали и налили, просто весёлых плясок не получилось, люди сами решили, что лучше посидеть, помолчать, да и помянуть отца Давида.

Главной среди монахинь быта аббатиса Семпрингемского монастыря, мать Агнесса. К моему удивлению, эта женщина чувствовала себя лучше других, хотя бледность лица и свидетельствовала о том, что ей тоже нелегко дался этот путь.

Ей я выделила отдельную комнату в тёплой части замка, недалеко от своих покоев. Не знаю, что меня сподвигло оставить монахиню поблизости, я же никогда не была впечатлительной, но, видимо, скоропостижный уход отца Давида, который хоть и не говорил никогда, но мне казалось, что он единственный знал, кто я и откуда и помогал как мог, приняв меня такой, какая я есть, всё же повлиял на моё эмоциональное состояние.

Да ещё и появление монахинь прямо в то же утро стало для меня знаком, что их надо принять и выслушать.

В первый день я никого не стала навещать, хотя аббатиса и просила меня прийти. На второй день она порывалась сама прийти ко мне, но Бера, навещавшая её сообщила, что женщина ещё слаба и, если я не занята, то предложила подумать о том, чтобы пойти к ней самой.

Сначала я не хотела, но в какой-то момент решила, что, скорее всего, нам с этими монахинями зимовать вместе, и поэтому пошла.

Аббатиса Агнесса оказалась женщиной лет сорока, но, видимо, жизнь монахини была не простой, потому как лицо её покрывали морщины, особенно мне не понравились скорбные складки около рта, аббатиса явно не относилась к оптимистичным людям.

Глаза у аббатисы были несколько выцветшие, как будто душа её уже была где-то не здесь, несмотря на то, что совсем уже старухой монахиня не смотрелась.

Встретила меня аббатиса одетая, хотя я почему-то думала, что она будет лежать. В комнате, выделенной монахине, было тепло, слуги не жалели дров на большой камин.

А я снова подумала о том, что камины — это не практично, надо делать печки по стоякам, тогда и дрова экономятся, и теплее будет.

— Здравствуй, дочь моя, — неожиданно глубоким грудным голосом произнесла аббатиса, прервав мои бытовые размышления, и присев на небольшую лавку, обитую тканью, показала мне сесть рядом.

В груди всколыхнулось недоверие, мой земной мозг сразу проанализировал ситуацию, указав, на манипулятивные приёмы. Я вздохнула, отгоняя от себя «Маргариту Павловну», может всё и не так, просто привыкла всё критически оценивать.

Аббатиса взяла меня за руку и молча, посмотрела на меня. Наконец, не дождавшись слов с моей стороны, женщина произнесла ласковым голосом:

— Не падай духом, дочь моя, и не утруждай себя разговорами. Я знаю, что тебе сейчас тяжело.

Я с удивлением посмотрела на аббатису. Откуда она знает, каково мне? К ней допускалась только не болтливая служанка, да Бера. Кто из замка мог рассказать про отца Давида?

Я снова посмотрела на камин. Захотелось хлопнуть себя по лбу. Ну, конечно, мужчины-истопники, простые ребята, может она их спросила, кто в замке священнослужитель, а они и рассказали.

Аббатиса внимательно наблюдала за моим лицом, и мне показалось, что она не увидела там того, что ей было нужно.

— Не карай себя, — продолжила аббатиса, — не твоя вина в том, что уходят те, кто дорог тебе.

«Вот же, зараза, — подумала я, ощутив, как к глазам поступают слёзы, — всё-таки нащупала, чем пронять».

Я прикрыла глаза, но поняла, что не сдержу рвущуюся наружу влагу из глаз.

Аббатиса, к моему удивлению, молчала и дала мне выплакаться вволю. Когда я вновь взглянула на неё, то увидела, что она смотрит на меня кротким взглядом словно она мой ангел-хранитель.

Когда я успокоилась, аббатиса спросила меня:

— Дитя моё, есть ли кто-то, кто мог бы заменить отца Давида?

Я почему-то подумала про сэра Джефри. «Интересно, а он мог бы стать священником»?

А вслух сказала:

— Я пока не думала об этом, мать Агнесса.

— Я могла бы провести службу, и все, кто хочет, могут присоединиться, — проговорила монахиня, и прозвучало это довольно искренне.

Мне, конечно, хотелось спросить, зачем они пошли через перевал, но я не стала. Прямо сейчас, после того как аббатисе удалось увидеть мою «минуту слабости», правду она мне не скажет. Скорее всего, отделается словами, что «бог их направил», ну или что-то в этом духе.

Мне не хотелось омрачать уход отца Давида и Рождество ложью, потому я решила, пусть пока всё идёт как идёт, а я немного справлюсь со своей болью и всё решу.

Граф Джон Честер. Несколькими неделями ранее

Вернувшись в Карнарвон, первое, что обнаружил граф Честер старший, это пьяного в стельку сына. Пока разбирался с задержанными, отдавал указания на сборы в столицу, младший граф, конечно, протрезвел.

Но к тому моменту Джон Честер уже успел переговорить с начальником охраны и выяснил, что сын «развлекался» как мог, и его даже не остановило урезанное содержание. О разговоре сына с церковниками, которые разыскивали леди Маргарет, граф тоже узнал, правда без подробностей. Только то, что его сын рассказал церковникам, что леди живёт в замке одна и, вероятно, нуждается в наставлении.

Граф задумался: — «Возможно, зря он дал время Маргарет, надо было настоять на заключении отложенного брака, так ей хотя бы была какая-то защита».

Но он увидел, что она сильно колеблется. Непонятно почему, вроде бы такая юная, она не должна бояться брака, тем более, что он чувствовал, он ей нравится как мужчина, у неё не было отторжения.

— «Слишком умная, — подумал граф, — всё горе у женщин от ума».

Но почти сразу же в голову пришла другая мысль: — «Зато не поведётся на красавчика Кентерберийского, тот, конечно, моложе, красив, напорист, но весьма ограничен».

Граф тяжело вздохнул и перед тем, как начать собираться, а выплывать надо было срочно, он и так уже задержался, пошёл разбираться последствиями пьяной болтовни сына.

Монахинь он нашел на постоялом дворе местной церкви.

«Ну да, либо нищие, либо жадные», — с усмешкой подумал граф о том, что ни то ни другое не предполагало лёгкого отказа от идеи заграбастать леди и её наследство.

Аббатиса ему показалась ещё мрачнее, чем он помнил её с первого раза. Граф Честер поклонился, как и положено мужчине и истинно верующему, и аббатиса «разрешила» ему присесть.