Волки (СИ) - Токтаев Евгений Игоревич "Инженер"

— Тут ты мне и потребен. Через стенку лезть не придётся. В ворота войдём.

Деметрий снова закашлялся. Постучал себя кулаком по груди.

— Это как?

— Ты — ногами.

— А ты, стало быть, нет?

— Верно. У меня будут ноги нехожалые. Утащишь меня на волокуше?

Старик смерил фабра взглядом. Усмехнулся.

— Силушка-то не та уже. А ты вон какой холёный.

— Немного тащить придётся. Почти до самого кастелла я сам дотопаю.

— Когда? — спросил старик.

— Сейчас.

— Да ты что? Умом рехнулся? Люди спят. Бабы вой подымут. Без подготовки-то куда мы дойдём? До плетня?

— Сейчас, — повторил фабр, — сам знаю, что очень большой риск. Да только ночь подходящая. Что завтра будет, не угадать. Римляне ещё людей нагонят. Знакомца моего ищут. Пиши пропало потом.

— А так всех перережут.

— Через месяц-другой пожухлую траву из-под снега выкапывать будете, — сказал фабр, — а эти, сытые, со стен на вас поплёвывать. Взять с вас больше нечего, и опасности никакой не представляете, сил-то за дубьё взяться уже не останется, так что им вас и резать не придётся. Помощи ждать неоткуда. Только помирать. Вопрос лишь в том, сейчас или погодя, помучившись.

— Человек, тварь такая… — пробормотал себе под нос Дида, — до последнего надеется. Так что лучше, конечно, помучиться…

Кто-то негромко ойкнул. Деметрий повернул голову на голос. Одна из женщин, ночевавших в доме Диды, сидела на лежанке и смотрела на них, испуганно прикрыв рот ладонью. Фабр отвёл взгляд, уставился на остывающие угли. Сказал твёрдо, с отчётливым ожесточением.

— А мне уже надеяться не на что. Ни туда, ни сюда ходу нет. Так что я не отступлю. Коли сверну себе шею, так всё одно лучше. Отчаялся я, Дида.

Он поднялся на ноги, намереваясь выйти прочь.

— Погоди, фабр, — раздался в темноте другой женский голос, спокойный и уверенный, — скажи, что нужно делать.

* * *

Ветер выл — уходите.

Убирайтесь прочь. Уносите ноги. Эта земля не для вас. Вы чужие здесь.

Ветер стегал колючей плетью, обжигал несчëтными ледяными жалами.

Он разыгрался в сумерках, нагнал облаков. Верно, для того, чтобы потушить небосвод, подожжёный засыпающим солнцем.

Тучи затянули небо, стёрли багрянец на западе, и пурпур на востоке. Извечные цвета власти, могущества.

Цвета триумфа.

Dacia Capta.

К чему это всë? Зачем продолжать эту бессмысленную войну? Ведь всë кончено. И так было предопределено наилучшим из богов, Юпитером Величайшим

Но ветер выл — уходите.

— Ночью врежем дуба, — простучал зубами Тиберий и поспешил спрятаться в барак.

Люди Лонгина вместе с бревками, вчерашними варварами, подшучивали над сагиттариями. Уроженцы тëплой приморской Киликии, те особенно страдали в нынешнюю стужу. Рубахи они носили длиннее легионерских туник, но это не очень-то спасало теплолюбивые задницы в здешних суровых погодах. Потому ещë по осени все, как один, вынужденно натянули браки. Те, правда, не отличались длиной, спускались чуть ниже колен. Вся армия, от тиронов до самого цезаря ныне щеголяла в шерстяных длинных носках-удонах и дополнительных обмотках-фасциях. Их даже в не такой уж холодной Германии зимой надевали, а здесь, в этих диких горах и подавно. Кроме того, все поголовно таскали на себе по паре-тройке туник. А начальство по примеру Божественного Августа — аж четыре.

Лонгин походил по крепости, а потом последовал за Максимом — потребовал утроить посты, но наткнулся на противодействие Герострата и Бледария.

— С какой стати? Что там, Ганнибал у ворот?

Про карфагенянина вспомнил сириец. Смотри-ка, какие тут варвары образованные. Лонгин про Ганнибала слышал, но сириец-то, похоже, читал. На греческом.

— Ликантроп, — мрачно напомнил Тит.

— Да он в такую погоду сам в какую-нибудь нору забьётся, — возразил Герострат.

— Свежо предание, — хмыкнул Тит.

— Да ни один зверь в крепость не сунется. Даже ликантроп.

— Не слышали, как несколько дней назад тварь заявилась прямо в лагерь Тринадцатого?

— Да ладно? — нахмурился Герострат.

— Тиберий не даст соврать.

Сириец и бревк переглянулись. Было видно, что не поверили, но всё же некоторые сомнения зародились. Оба посмотрели на Тиберия. Тот сплюнул и отвернулся.

— Э-э! — недовольно протянул кто-то, — ты тут не плюйся! Мы тут живём!

— Там Катунект, — осторожно заметил Бледарий, — много наши.

— И что? — усмехнулся Тит, — думаешь, они его сейчас ловят? Как же, жди. Сидят там, на рудниках, стучат зубами, да клянут Юлия.

— Много наши, — повторил опцион и улыбнулся, — стен нет. Их жрать.

— Это ведь твои товарищи, — осторожно заметил Бесс, которого оскаленная рожа варвара неприятно поразила.

Бледарий кивнул.

— И ты так радостно это говоришь — «их жрать».

— Лучше их, чем меня.

Тиберий перехватил взгляд Лонгина и прошипел:

— Чего уставился? Иди сам на посту стой!

Бревки и киликийцы своё начальство поддержали. Н-да… Дисциплинка тут у них… Но ничего не поделаешь, он им не начальник. Сам из ауксилии.

Пришлось Титу посты усиливать паннонцами, да и самому сидеть снаружи у костра. Вместе с Бессом, который командира едва не проклял.

Два костра, один у ворот, другой в противоположной части кастелла разложили ещё до того, как ветер разгулялся. Накидали туда смолистых поленьев. Пламя весело гудело, насмехалось над потугами Борея его загасить, и от сильных порывов только ярче полыхало.

Нависшие тучи снегопадом пока что не разродились, а мороз, ударивший после оттепели, покрыл сугробы прочной коркой наста и метели не случилось. Однако, хоть и не летел снег в лицо, но легче от этого никому не стало.

Все часовые норовили приблизиться к огню. Титу приходилось порявкивать. Сальвий, будучи иммуном, бесцеремонно сам себя назначил смотрящим за костром и сидел подле него, будто нахохленный воробей.

Он первый и услышал странные звуки.

— Тит, как будто кричат.

— Кто кричит, где?

— Да вроде у ворот.

— Уверен? Ну-ка, пошли.

Они поднялись на привратную башню. Там торчало двое киликийцев.

— Что тут у вас? — спросил Лонгин.

— Даки, — ответил один из часовых.

Тит посмотрел вниз. Там, у ворот переминались с ноги на ногу две странных фигуры. У их ног лежали волокуши из жердей и веток.

— Почему немедленно не доложили?

— Да это же местные селяне. Там только старики, да бабы. Они безобидные, тихонько дохнут себе.

— Да вроде не тихонько, — усмехнулся Бесс.

Один из даков снова чего-то прокричал. Голос стариковский, дребезжащий.

— Сальвий? — обратился к Бессу Лонгин.

— Не разберу, — поморщился тот.

Он говорил на нескольких фракийских наречиях, но здесь, в горах, уже не раз плакался, что тарабарщину местных коматов понять не в состоянии. А Лонгин и паннонцы только и могли, что у коматов, чудовищно ломая из речь, требовать: «Матка, кура, млеко, яйки, быстро-быстро давай!»

Старик не унимался.

— Бранится, — сказал Бесс.

— Это я и без тебя понял, — с раздражением бросил Тит, — что там, у ног их?

— Жерди какие-то. Что-то лежит, вроде.

Тит в раздумьях, как поступить, прикусил губу.

— Стрельнуть, что ли? — спросил один из сагиттариев.

— Да ну, — отозвался второй, — стрелы тратить и тетиву в этакую погоду насиловать.

— Прикажу — изнасилуешь, — рыкнул Лонгин.

— Тогда надо бабу ихнюю позвать, — предложил первый.

Марциал предупредил Лонгина, что за женщины содержатся в кастелле, потому тот не удивился.

— Спит ведь, — пожалел пленницу Бесс, — за полночь давно. Уже, поди, третья вигилия.

Тит поскрëб подбородок. Один орк ведает, какой сейчас час. В лагере клепсидра есть, да не одна. А тут только жопой время учуять можно. Когда на посту стоишь, для одних оно тянется, словно мëд, а для других летит стрелой.