Любви к сэру Генриху Ласе не питала никогда. Он был суровым и твёрдым отцом, который всегда давал ей понять, что каждый член семьи – всего лишь боевая единица в его личной войне. Возможно, поэтому у него и не было других детей, а мать умерла так рано, что Ласе не успела узнать её по-настоящему.
Перед смертью она успела рассказать Ласе о настоящем отце, и мысли о сэре Тизоне на долгие годы стали отдушиной для неё. Ласе верила в то, что есть на свете ещё хоть один человек, который всегда будет на её стороне.
Теперь Тизона не было. Генриху она была нужна лишь для заключения брака с наследником замка, а сам жених не испытывал к ней ничего.
Какое-то время Ласе предавалась жалости к себе – тот факт, что даже зелье не смогло вынудить Грегори обратить на неё внимание, она воспринимала как личный позор.
Однако постепенно Ласе начала размышлять и делала это вслух, в обществе трёх любимых служанок – Маргарет, Пины и Эллис.
– Почему он так безразличен ко мне? – задумчиво произнесла как-то Ласе.
Маргарет и Эллис переглянулись и захихикали, а Пина спрятала в покрывале лицо.
– Что? – Ласе резко повернулась к ним и стиснула кулаки.
Две других служанки тоже попытались спрятать глаза, Пина же напротив, слишком рано подняла взгляд, чтобы проверить, на кого сейчас смотрит госпожа, и столкнулась взглядом с Ласе.
– Ой… – произнесла она.
Ласе сделала шаг вперёд.
– Я задала вопрос, – обманчиво мягко произнесла Ласе.
– Простите, госпожа, – Пина снова попыталась спрятать взгляд. – Но все же знают, что господин Грегори м… – Пина наклонилась и закончила шёпотом, – что у него есть Данстан.
Ласе сильнее впилась ногтями в ладони.
– Я тоже знаю это! И что?
– Ну… – Пина замолкла и в поисках поддержки оглянулась на подруг, но те продолжали прятать глаза.
– Я что, не так красива, как он?!
– Вы очень красивы, госпожа, – честно призналась Пина, которая сама покупала для Ласе румяна и помогала наносить их на лицо. – Любой рыцарь был бы рад служить вам. Любой, кто вообще хотел бы служить даме, госпожа.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Ну, госпожа… – Пина снова оглянулась на подруг. – Я думаю, дело вовсе не в вас. Есть мужчины, которые боятся женщин и предпочитают мужчин.
Ласе отвернулась и, продолжая сжимать кулаки, уставилась в окно. Как ни горько было признаваться себе в этом, Пина, похоже, была права. Как ещё можно было объяснить, что даже зелье не подействовало на него?
– Ну, хорошо, – тихо сказала она. – Но ведь это значит, что другой мальчик мог бы его заинтересовать? – Ласе бросила на Пину испытующий взгляд. – Другой. Такой же красивый, как Данстан?
– Это возможно, госпожа… – растерянно произнесла Пина. – Но если кто-то узнает, что он портит мальчиков…
– Это не важно, – Ласе махнула рукой. – Я хочу, чтобы ты, Пина, теперь буквально поселилась у него. Можешь носить печенье его рыцарям или петь у него под окном.
– Но там же холодно, госпожа…
– Мне всё равно, – отрезала Ласе. – Я хочу, чтобы как только он надумает покинуть башню, ты узнала об этом и доложила мне. А ты, – Ласе повернулась и ткнула пальцем в Марго, – разыщи для моего мальчика лучший наряд. Французский берет и блио, какое носят в Бургундии. И всё это принеси мне.
Грегори тоже пребывал в задумчивости все последующие дни. Он получил послание от Ласе, но после выходки с зельем не мог снова довериться ей. Впрочем, главная проблема была не в том.
Сидя в своей комнате у самого очага, кутаясь в шкуры, он перебирал малахитовые чётки, которые Милдрет привезла ему из замка Донатон.
– Там красиво, – с улыбкой рассказывала Милдрет. – Я бы хотела съездить так куда-нибудь ещё. Посмотреть все замки вокруг, – она опустила глаза, – и Шотландию, может быть.
Грегори, размышлявший о том, что делать теперь, когда яд был в его руках, вскинулся и посмотрел на Милдрет.
– Ты всё ещё скучаешь? – спросил он.
Милдрет пожала плечами.
– Это не значит, что я хотела бы покинуть тебя, – Милдрет грустно улыбнулась, – полагаю, ты сочтёшь это невозможным, но я хотела бы поехать туда с тобой.
Она отвернулась к очагу, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.
– Знаешь, – произнесла наконец Милдрет задумчиво, – в те два года, когда я жила с отцом, мне казалось, что я существую. Что я на самом деле нужна кому-то.
– Ты нужна мне, – Грегори поймал её ладонь. – Без тебя я умру.
Милдрет улыбнулась и кивнула, но так и не посмотрела на него.
– У меня был медальон… Медальон, который оставила мне мать. Когда я попала сюда, я потеряла его, и это стало каким-то… знаком. Знаком того, что той Милдрет, которой я родилась, больше нет.
– Милдрет…
– Ничего, – Милдрет качнула головой и, высвободив ладонь, скрестила руки на груди.
Грегори какое-то время смотрел на неё. Потом поднялся и, открыв ящик письменного стола, извлёк оттуда бархатный мешочек, а затем вернулся к очагу и вложил его Милдрет в ладонь.
– Что это?
– Открой.
Милдрет в недоумении посмотрела на него и, снова опустив глаза, принялась распутывать шнурок.
– Прости меня, – произнёс Грегори, пока Милдрет занималась шнурком. – Прости, что я притащил тебя сюда и что впутал в это всё… но когда я увидел тебя, я понял, что ты моя. Что ты должна быть моей – и ничьей ещё.
Сердце Милдрет стукнуло, когда из складок бархата на ладонь ей выскочил серебряный медальон. Несколько секунд она в недоумении смотрела на серебряный кружок, а потом сглотнула и тихо произнесла:
– Спасибо.
Грегори закрыл глаза, кивнул и, придвинувшись к ней, положил руки Милдрет на плечи.
– Я хочу, чтобы ты знала… Ты для меня не слуга и не оруженосец, Милдрет. Ты девушка, которую я люблю – и буду любить всегда.
– Я знаю… – Милдрет тоже опустила веки и прижалась лбом к его лбу.
– Мне жаль, что мы можем быть вместе только так. Что я не могу посвятить тебе победу или сложить песню о тебе. Но ты всё равно дороже всего мира для меня.
Милдрет облизнула губы, чувствуя, как пересохло на языке, и не зная, что сказать в ответ. Грегори и не ждал ответа. Легко коснулся губами её губ, и когда Милдрет нежно провела языком уже по его губам, отстранился и замер, опустив голову Милдрет на плечо и повернувшись к очагу.
– А почему грустишь ты? – спросила Милдрет, обнимая его за талию и удобнее устраиваясь на плече.
– У меня всё проще, – Грегори вздохнул. – Я думаю как… как подсыпать то, что ты принесла. Ведь мы же не видимся с ним. И вряд ли он мне доверяет.
Милдрет улыбнулась, не отрывая взгляда от очага.
– Ну, тут всё легко. Сделай так же, как ты сделал с Ласе.
Грегори чуть повернул голову, заглядывая ей в лицо.
– Предложи ему мир.
– Всё равно. Вряд ли он станет пить у меня в покоях вино.
– Само собой. А вот на охоте принято друг другу доверять.
Грегори хмыкнул и выпрямился.
– Отлично, – он улыбнулся, – но я не хочу отправлять тебя к нему.
Милдрет поёжилась.
– Я тоже не очень-то хочу, чтобы ты меня к нему отправлял. Пусть сходит та девушка, что стала приносить нам хлеб и вино. Наверняка она шпионит на него.
– И когда он хочет ехать на охоту? – Ласе с улыбкой перебирала бусинки ожерелья, которое Мэги доставила ей вместе с костюмом, и смотрела в окно на снег, застилавший равнину за стенами замка.
– Едва стает снег, – Пина слегка склонила голову.
– Едва стает снег… – Ласе улыбнулась, – отлично, – она подбросила бусы в воздух, так что Пина едва успела их подхватить, – это тебе.
Генрих встретил идею с благосклонностью – но не без подозрений. Ему советоваться было не с кем, и потому он просто стоял, разглядывая руанский витраж и размышляя о том, что у племянника на уме.
Впрочем, Генрих всё ещё питал надежду, что Грегори образумится, и проверить, успокоился он или нет, можно было только поговорив с ним.
– Охота… Почему бы и нет.
Генрих позвал капеллана, надиктовал письмо и, отдав его слуге, приказал отнести Грегори ответ.
