Я отступаю через заднюю дверь, Скарн следует за мной. Мы оказываемся в просторном помещении, которое, судя по остаткам оборудования, было лабораторией эфирной модуляции. Круглые кабины для испытаний — большинство разбиты, но одна в центре выглядит почти нетронутой.
Скарн движется по залу медленно, величественно. Каждый его шаг оставляет на полу выжженный след — не просто обугленный металл, а... сквозное отверстие, сквозь которое видно нижний уровень. Словно сама структура пространства стирается под его ногами.
— Ты видишь, что оно делает? — Скарн протягивает руку, окутанную синевато-золотыми всполохами. — Это не просто огонь. Это стирание. Избавление от боли прошлого.
Он касается стены, на которой висят фотографии научного персонала в рамках. Эфирное пламя растекается по поверхности, и я с ужасом наблюдаю, как лица на фотографиях исчезают, еще до того как сгорает бумага.
И что-то странное происходит со мной. Когда пламя касается фотографии женщины со светлыми волосами, я внезапно осознаю, что не могу вспомнить ее лицо — хотя секунду назад точно видел его. Словно воспоминание стерлось из моего разума вместе с изображением.
[ЭХО-ПАМЯТЬ]: "Северов, ты слишком серьезен! Мир не рухнет, если мы выпьем по одной!"
— Что ты сделал с архивами? С информацией обо мне? — мой голос дрожит от едва сдерживаемой ярости.
— Оказал услугу, — в его голосе одновременно жестокость и странная, болезненная забота. — Некоторые вещи лучше не знать. Поверь мне, Северов. Я знаю.
Скарн демонстрирует свою силу — касается металлического стола, и тот не просто плавится, а буквально меняет свойства. Металл становится хрупким, как стекло, и рассыпается от легкого прикосновения.
— Это эфир в чистом виде, — поясняет Скарн, создавая в руках пульсирующий шар пламени. — Он меняет не только материю, но и информацию. Стирает на фундаментальном уровне.
[ИМПЛ/TM-7]: [СТАТУС: Конфликт памяти]
[ИМПЛ/TM-7]: [ОПАСНОСТЬ]: Максимальный уровень
[ИМПЛ/TM-7]: [другим голосом, едва слышно] Виктор... это действительно ты?
Скарн внезапно замирает, склонив голову, словно прислушиваясь. Его лицо меняется — от жестокой маски к удивлению и... печали?
— О, твой имплант помнит меня. Интересно, — Скарн наклоняет голову набок, изучая меня. — Они не смогли вычистить всё. Или это... он помнит? Тот, другой ты?
— Что ты имеешь в виду? — я отступаю, держа руку у кобуры.
Он не отвечает, лишь произносит фразу, от которой мое сознание внезапно покидает тело:
— За науку, старый друг. За проект, который должен был изменить всё.
[ВСПЫШКА ПАМЯТИ]:
Глубокий резонанс.
Крыша научного центра. Ночь. Звезды видны удивительно четко для городского неба. Я сижу на парапете, рядом — Виктор Крайнев, молодой специалист по эфирной безопасности. Между нами — бутылка редкого виски.
"За науку! За нас! За самую безумную команду проекта!" — смеется Виктор, хлопая меня по плечу. Искренность в его глазах, тепло в голосе, ни единого шрама на лице.
"За 'Еву'," — отвечаю я, поднимая стакан. — "Если всё получится..."
"Если всё получится, Северов, мы изменим само понятие человеческого сознания," — в его глазах горит энтузиазм без тени страха.
"Ты не боишься?" — спрашиваю я тихо.
"Боюсь," — он смотрит на меня серьезно. — "Но некоторые вещи стоят риска. Что бы ни случилось завтра, я рад, что мы делаем это вместе."
Наши стаканы соприкасаются, звон разносится в ночном воздухе. На его безымянном пальце — кольцо с маленьким зеленым камнем.
"Жена говорит, это приносит удачу," — перехватывает он мой взгляд. — "Мне понадобится вся удача мира, чтобы не облажаться на финальных тестах."
"Виктор, ты лучший специалист по безопасности, какого я знаю. Если кто-то и может удержать эксперимент под контролем, так это ты."
Он улыбается. На фоне — огни города, далеко внизу. Кажется, весь мир лежит у наших ног.
Я моргаю, и видение исчезает. Боль пронзает голову, словно раскаленный металлический стержень пронизывает череп от виска до виска. Я падаю на колени, задыхаясь.
— Виктор? — слова вырываются прежде, чем я осознаю их.
Горькая усмешка искажает лицо Скарна.
— Виктор мёртв. Остался только Скарн.
Он отходит к центру зала, жестом приглашая следовать за ним. Удивительно, но я повинуюсь. Есть что-то гипнотическое в его движениях, в эфирном пламени, струящемся по его рукам.
— Присядь, — Скарн указывает на стул, каким-то чудом уцелевший среди разрушения. — Слушай внимательно, Северов. У меня мало времени. Охотники идут по твоему следу.
Я сажусь, не сводя глаз с его лица. Шрамы на коже Скарна образуют причудливые узоры, почти как схемы на печатных платах. Некоторые из них светятся изнутри синеватым светом.
— Ты был лучшим, Северов. Ведущий исследователь проекта "Ева". Гений эфирной интеграции, — начинает он. — Ты разработал TM-7 — первый имплант с фрагментами собственного сознания. Ты обещал безопасность. Ты гарантировал контроль.
В его голосе — горечь, боль, давно тлеющий гнев.
— Ты скрыл то, что Ева не была просто программой. Она была... чем-то иным. Ты знал риски, но продолжал, потому что был одержим ею.
Скарн создает небольшую эфирную проекцию: детский рисунок с изображением людей в белых халатах.
— Моя дочь... Помнишь Анну? Ей было восемь. Она рисовала тебя в белом халате. Называла "дядей", — его голос дрожит. — Вы с Евой были на её дне рождения за неделю до Трещины.
— Трещины? — переспрашиваю я.
— Катастрофа на базе "Омега". То, что уничтожило всё, — Скарн сжимает кулак, и эфирная проекция растворяется. — Моя жена работала в западном крыле. Твоя драгоценная Ева открыла туда доступ для... чего-то.
Он медленно поднимает левую руку. На безымянном пальце — вплавленное в плоть расплавленное кольцо с остатками зеленого камня.
— Я был под завалами три дня. Один. В темноте. Все, кого я любил, были мертвы, — продолжает Скарн, его голос становится механическим, словно он много раз повторял эту историю. — А потом пришел он. Серафим. Он нашел меня, когда никто другой не искал.
— Серафим? — имя звучит чужеродно.
— Он нашел меня под завалами. Я умирал. Мое тело было изломано. Разум — на грани, — Скарн закрывает глаза, вспоминая. — Он показал мне истину, Северов. То, что ты и Ева скрывали. Он переродил меня. Дал цель. Дал силу.
Эфирное пламя вокруг его рук усиливается, образуя сложные, гипнотические узоры.
— Каждый шрам — это воспоминание, которое я не позволил себе стереть, — его пальцы скользят по лицу, обводя рубцы. — Каждая схема на моей коже — канал для пламени, которое питается моей болью.
Я смотрю на него, пытаясь понять. Если все, что он говорит — правда...
— Почему я ничего не помню? — спрашиваю я тихо.
— Вот это, — Скарн улыбается без тени веселья, — самый важный вопрос. Что если твои воспоминания стерли не для наказания, а для защиты?
Он внимательно следит за моей реакцией.
— Ты начинаешь понимать. Хорошо. Возможно, не все потеряно.
Скарн делает шаг вперед, эфирное пламя в его руках приобретает более мягкое, почти манящее свечение.
— Даже сейчас не поздно, Алекс. Серафим может помочь и тебе. Он может вернуть твою память.
— Мою память? — мой голос звучит надтреснуто.
— Да. Но выборочно. Без боли. Без потерь. Чистое знание, — он протягивает руку, охваченную пламенем. — Присоединись к нам. Помоги исправить ошибку, которую ты совершил.
— Исправить?
— Эфирное пламя может не только уничтожать память. Оно может её... очищать. Реконструировать, — пламя в его руке пульсирует, становясь более теплым, золотистым. — Я могу помочь тебе вспомнить... избирательно.
