На золотом крыльце 3 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Обломать Кирилла мне не улыбалось, поэтому к своему тайному пути на крышу я шел старательно не глядя в противоположный конец коридора, где на фоне звездного неба темнели силуэты парня и девушки.

* * *

Крыша всегда для меня была местом знаковым, даже — культовым. В детстве, еще когда мама была рядом, я забирался на самый конек, упирался спиной о печную трубу и смотрел на звезды. Или — на облака. В небе всегда есть на что посмотреть. Один раз я увидел комету, и сильно впечатлился. Даже хвост видел, и голову! Она вообще была на головастика какого-то похожа, но пробирало до дрожи. Летит, понимаешь, там, фиг знает как далеко, среди кромешного космоса… А я на нее смотрю! Ужас!

Потом у деда Кости и бабы Васи я сидел на крыше крыльца с книгой и перекусом, читал про пиратов, космических десантников, попаданцев в другие миры и храбрых путешественников-первооткрывателей. Прятался! Конечно, дед и баба знали, куда я подевался, но ругать меня и стаскивать с крыши не торопились. В конце концов, у них появлялось время на самих себя, потому что если я не читал — то обязательно куда-нибудь влезал. В духовку, в атанор, в оружейную, в шкаф с колдовскими книгами… Что-то ковырял, что-то продырявливал и разбирал. Не со зла. Просто — интересно же!

Когда мне было пятнадцать-шестнадцать, я убегал подальше, на пригорок в лесу: высокий, свободный от деревьев. Это тоже была своего рода крыша — крыша всего Лукоморья. Здесь я палил костер, и мечтал, что вырасту и стану путешественником, как те герои, про которых я читал книжки. Рюкзак на плечи, прочный посох в руку, ботинки на ноги — и уйти от всех далеко-далеко, где меня никто не будет знать и где можно будет делать все, что угодно.

Но вместо этого я отправился в интернат, и там крыша снова стала моим любимым местом: туда никто не лазил, там никто не устраивал «темную» и не нужно было постоянно кому-то доказывать свое право есть, пить, сидеть, лежать, читать, вообще — смотреть! И инициация, что характерно, у меня случилась тоже на крыше.

Логично, что я теперь хотел себе мансардную квартиру! И, конечно, я разведал путь на крышу в общаге кампуса: пожарная лестница находилась на смешном для телекинетика расстоянии от окна туалета. Открыть раму, потянуть на себя лестницу телекинезом, вылезти, зацепиться рукой — и вот вам пожалуйста! Окно закрывалось при помощи эфирных нитей — запросто, и никто и заподозрить не мог бы, что я пользуюсь этим путем. Никто, кроме хорошего мага, конечно.

Зачем я лазил на крышу теперь, когда прятаться было в общем-то не от кого и незачем? Просто чтобы хотя бы иногда побыть одному, хоть пятнадцать минут в день. Любому нормальному человеку этого периодически хочется. Ну и для несанкционированных магических практик, конечно! Меня сильно интересовала эта история с моим резервом, я уже прекрасно понял, что обладаю чем-то невероятным для обычного пустоцвета. Да, да, я не был обычным пустоцветом — у меня имелось целых две спецификации, но резерв-то, похоже, был не в два, а в двадцать два раза большего среднего по больнице! Или в двести двадцать два, фиг его знает…

На крыше у меня уже была нарисована энеаграмма — девятилучевая звезда, над которой я корпел пару вечеров, и руны, те самые, которыми Ян Амосович экранировал наш кабинет во время занятий у Витал Наталыча — откалиброванные и выверенные. Простое упражнение из арсенала «батарейки», которому учил нас поручик Голицын — вот чем я тут занимался, усевшись в центр магической фигуры. Мне очень, очень интересно было добраться до самого дна резерва, или напротив — заполнить его «под крышку», но пока что этого не получалось! По всему выходило, что я могу держать телекинезом гири (или любую другую дребедень до пятнадцати килограмм весом) хоть сутками напролет, и не получить болезненного отката! И, чисто теоретически, наведение порядка в библиотечных фондах головного мозга разных бедолаг тоже повредить мне не могли, хоть бы я даже и десяток процедур в сутки проводил.

Я сидел на крыше, в самой середине девятиконечной звезды, смотрел на небо, прогонял эфир сквозь себя, наполняя и опустошая резерв.

Страшное любопытство одолевало меня, когда я задумывался о возможностях, которые откроются передо мной, если я инициируюсь вторично, как полноценный маг. Интересно, если бы я рассказал об этом Анастасии Юрьевне — нашему психологу, что бы она на это сказала? С собой-то я мог быть предельно честным: мне было плевать на честолюбие. И отцу я ничего доказывать не хотел.

Я хотел посмотреть что будет!

Глава 11

Отвод глаз

Октябрь близился к концу, и за это время много всего произошло. Например, я вылечил от алкогольной и табачной зависимости семь пациентов, у одного выцарапал из башки натуральную порчу — дурацкое проклятие, созданное очень злым и очень целеустремленным цивильным. А еще — два раза видел ИвАнова, наведывался к нему в Башню — исключительно через окно. Один раз забирал ту самую книгу со странной сказкой, а второй раз — привозил три новых томика, потрепанных и не таких интересных. И никто на меня не нападал.

И инцидента в Ингрии за этот месяц не случилось, хотя горгульи на стенах множились, а еще — на Адмиралтейской набережной, на площади Избранной Рады, появилась конная скульптура какого-то странного дядечки в лавровом венке и с несерьезными усиками. Конь стоял на дыбах, дядечка делал успокаивающий жест рукой.

Что касается сектора, спортивного фанатизма и всего, с этим связанного — так тут все шло просто роскошно. На домашних играх мы продолжали коллективно шизеть на трибунах, и Авигдор Беземюллер нередко теперь брал в руки мегафон и работал в паре с Тинголовым, они заводили ребят не хуже меня. Кхазад даже свой собственный заряд придумал. Как по мне, так стремноватый, но всем нравилось.

— Магическая бомба? — орал Ави.

— Нет! — откликался сектор.

— Алхимическая бомба?

— Нет!

— Руническая бомба?

— Нет!

— Бомба с дырочкой в правом боку? Бомба с дырочкой в левом боку? Женщина, которая поёт? Женщина, которая даёт?

Далее следовала целая пачка бессмысленных и глумливых предположений, всякий раз — оригинальных, на которые трибуна с хохотом отвечала отрицательно. А потом дело доходило до перечисления и унижения команд-соперников.

— Ревельские кадеты? Нахичеваньские Джавдеты? Тамбовские волки? Тверские ёлки? Ингрийские лохи? Сан-Себастьянские кабыздохи?

— Нет! Нет! Нет!

— А кто?!!

— Экспериментальный! Магический! Пеллинский! Коледж! Пел-ла! Пел-ла! Пел-ла! — взрывалась трибуна радостно.

Вот такой вот дурацкий креатив. Кстати — ряды болельщиков наших «Пельтастов» стремительно росли, и рядом со студентами на секторе уже можно было видеть парней из земщины — снага, людей, даже кое-кого из кхазадов. Пелла — город небольшой, но до полутысячи наш состав вырос очень стремительно. И администрация колледжа, надо сказать, была совсем не против — массовость решает! Да и видосы можно слать в Министерство Магии просто потрясающие: вон мы какие, к народу близкие и вообще — русский этноспорт популяризируем. Кила — это вам не какой-нибудь дурацкий авалонский крикет!

Учеба шла своим чередом, и с Элей у нас все было в порядке. Хорошо было — вот и все. Всякий раз, когда я ее на первом занятии или в столовой встречал — радостно становилось. А если на выходные к Клавдию уезжала, то обязательно звонила или писала — и я тут же хватал смартфон с приятной дрожью внутри. Может, это и есть нормальные отношения? Любовь там, не любовь… Не знаю, как это называется. Конечно — мне хотелось большего, и, если уж откровенно говорить, ее восемнадцатого дня рождения я сильно ждал. Нет, я — парень воспитанный, но блин! Она ведь и сама ко мне льнула, и иногда после долгих вечерних прогулок и всего такого прочего возвращаться в комнату было просто невыносимо. Но мы как-то оба понимали, что пока — рано. И так бывает, да. Бывает вот и с головой молодежь, даже в наше время!