На золотом крыльце 2 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Пойдем, я скажу тебе кое-что, юный герой, — урук вывалился откуда-то из темноты и уставился на меня своим единственным горящим глазом. — У меня есть откровение для тебя!

— С фига ли я герой? — выпучился на него я. — Аста, ты в порядке вообще?

— О! — сказал он. — Я теперь Провидец, соображаешь? Я реально вижу будущее!

— Это как? — удивился я.

— Смотри, щас на счет три кто-то навернется с крыльца! — он стал загибать пальцы: — Раз! Два! три!

— Япона мать! — заорал Марков и кубарем полетел со ступенек. — Какой кретин оставил здесь швабру? Шомполами запорю!

Боевой подпоручик отряхивался и матерился, но, похоже, сильно не пострадал. Я смотрел на Асту, как на восьмое чудо света. Урук развел руками:

— Я теперь вижу будущее, прикинь? Я позвонил одному умному орку — Сагдей его зовут, Сагдей Лучник! Так вот, он послушал, чего там со мной произошло: ясень, выбитый глаз, проткнутое туловище, Хтонь… И сказал, что я инициировался как Провидец. И похер, что я черный урук. Теперь я иногда вижу будущее, гарн!

— Ого! И что — мое будущее увидел? — поинтересовался я.

— Ну… Парочку будущих, — орк почесал затылок. — Моргот знает, что у тебя за такая жизня впереди! Но что-то я тебе должен рассказать! Пошли отойдем!

Мы отошли, и я заметил, как провожает нас странным взглядом Голицын. Может — волновался за меня, а может — подозревал Асту в чем-то крамольном. Но поручик ничего не сказал и препятствовать нам не стал, так что мы спрятались в темном углу у Северной башни, и черный урук на минуту прикрыл глаз, как будто вспоминая, а потом выдал:

— Самое важное: старик в гробу не мертвый! Его можно подлечить! Понял?

— Ничего не понял. Но запомнил. Лечить старика в гробу, — покивал я.

— Дебил, пушдуг багронк! Я так не сказал! Я сказал: МОЖНО подлечить. А можно не подлечивать. Тебе решать, аш глоб рхишк! — он ткнул мне в лоб пальцем.

Я его руку отбил в сторону и кивнул:

— Ладно, мне решать, лечить старика в гробу, или нет, запомнил.

— Бурзум бубхош, еще чего-то было, ща-а-ас! — он сунул пятерни себе в волосы и дернул изо все сил. — А! Да! Мосты двигаются, вот! Мосты можно двигать!

— Задолбал, — сказал я. — Аста! Какой толк с твоих предсказаний, если ты втираешь мне какую-то дичь? Давай, я лучше тебя шоколадкой угощу?

— Миха, ты ж меня спас! А я как тебя не спасу? — видеть черного урука растерянным для меня было в новинку. Наверное — много для кого это было бы в новинку. — Я ж это… Я ж знаю — просто объяснить не могу! Ладно, ты, главное, запомни, что я говорю, может, в нужный момент оно тебе поможет, а? Оно ж от всего сердца, понимаешь?

Мне его даже как-то жалко стало, так что я поспешил успокоить орка:

— Я запомнил. Старик в гробу, движущиеся мосты. Все? Или еще что-нибудь?

— Ну, не всё… Еще вот такое скажу: если засомневаешься в нем, спроси, как помер папаша князя Владимира, и смотри другим взглядом! — проговорил Аста. — Ну, всё, теперь всё, точно. Чем мог — помог, я пошел. Досвидос!

И вдруг, в четыре больших шага разогнавшись, ухватился за какое-то едва видимое углубление в стене, одним движением оказался на куртине — и перемахнул через нее наружу. Спустя секунду послышался грохот его ботинок по дамбе, потом — плеск. Офигеть! «Досвидос», реально? Он что — решил переплыть Черное Болото? Хотя — он же урук! Ему пофиг.

Куда он свалил? Какой старик в гробу? Почему мосты должны двигаться? И какого князя Владимира он имеет в виду — Красное Солнышко? А может — Мономаха? У Красного Солнышка папашку печенеги завалили и чашу сделали, а у Мономаха кто папашей был — Всеволод Ярославич? Он как помер? И зачем мне эта информация от кого-то не пойми кого? Озадаченный, я стоял под ночным небом и пытался осознать — что это было?

Похоже, в конце хтонической практики «что это было?» — стало основным лейтмотивом для моего бедного мозга.

— Титов! — раздался голос Голицына. — Тут, похоже, по твою душу приехали.

Сказать, что я был удивлен — это ничего не сказать! По мою душу? С какого перепуга? Мало мне урука, теперь еще непонятная зараза…

— Господин поручик? — я подбежал к нему так быстро, как только мог после обильного ночного пиршества.

— От ворот докладывают: у дамбы на катере с воздушной подушкой — капитан Барбашин, из Кавказского полка, — в голосе Голицына слышалось недоумение. — Твой куратор. Мол, свидетелем по делу Роксаны Розен тебя желает видеть его светлость князь Воронцов…

— Э-э-э… Так вроде ж нет никакого дела? Формально виновата эта, как ее… Алкоголичка! Девчонки живы, никто претензий не имеет… — я ведь почти убедил себя в том, что все нормально и никто, кроме пьяной магички, в Николе-Ленивце не пострадал, а поди ж ты… И откуда тут Барбашин вообще, он же завтра за нами в Козельск должен прибыть?

— Вот и я понять не могу — что к чему? Но там, на катере — барбашинская княжеская рожа, совершенно точно. Давай, собирай вещи, а я пока к дамбе выйду, пообщаюсь, — поручик дернул щекой и двинул к воротам.

Сначала озадаченный орк, теперь — озадаченный Голицын! Слишком много удивительного для одного вечера подкинула мне сегодня жизнь! Но — приказ есть приказ, я сбегал в наш блок за рюкзаком — благо, собрал его заранее — и, возвращаясь обратно, коротко попрощался с парнями:

— Барбашин забирает… Фиг знает, что такое. Может — в Козельске встретимся, а может — в Пелле! Доешьте колбасу, пацаны, не оставляйте опричникам! — пробегая, выпалил я. — Увидимся!

Ворота уже были открыты, на дамбе стоял Голицын с ефрейтором Вакутагиным, у кромки воды качался катер на воздушной подушке: черный, но почему-то без опричных символов метлы и собачьей головы.

— Титов? — раздался какой-то сипловатый голос Барбашина. — Быстро на борт. Торопимся!

У Голицына дергалась щека, Вакутагин держал палец на спусковом крючке.

— Я сообщу командованию НАШЕГО полка о том, что вы забрали юнкера до конца практики, — проговорил Голицын. — Даже не сомневайтесь, господин капитан.

— Не зарывайтесь, ПОРУЧИК, — Барбашина было просто не узнать, от него так и несло негативом.

Что там вообще у них произошло, что за аврал? И что у князя с лицом — перекошенный какой-то, как будто или пьян, или дошел до последней крайности раздражения.

— Садись, Титов, мать твою! — рявкнул он

Я на прощанье пожал руку Голицыну и сказал:

— Классная практика. Мне понравилась. Спасибо!

— Давай, езжай… И это… Бди и не бзди. Что-то мутное дело какое-то… Я сообщу в полк и в колледж.

Больше испытывать терпение и без того явно злого куратора я не собирался: кинул сначала рюкзак на борт, потом — прыгнул сам, заставив катер качнуться еще сильнее.

— В кабину!

Я полез в кабину и устроился за спиной Барбашина. Его высокая, черная фигура в бронескафандре заполняла собой все пространство. Он вел себя странно, не так, как обычно. Даже затылок был у князя напряжен: даже под скафандром можно было распознать сутулую спину и вытянутую вперед шею. Катер рванул вперед, и я от неожиданности моргнул, и внезапно для себя глянул на Барбашина через эфир. И едва не выматерился в голос: с князем явно происходила какая-то невероятная дичь, или — это был вовсе не князь!

— Господин куратор, — сказал я, молясь Господу за так вовремя открывшийся дар Асты-Провидца. — Я тут вот вспоминал недавно, как вы мне про приключения батюшки своего рассказывали и про его героическую смерть, когда он маменьку вашу защищал… У нас ведь тоже люди погибли, Родину-Мать защищая, вот я и…

— Да, мой отец был героическим человеком, — проговорил тот, кто вел катер, но точно не являлся князем Владимиром Барбашиным. — Но я бы на твоем месте лучше помолчал сейчас и подумал, что стану говорить в связи с происшествием на Николе-Ленивце. Сядь и держись крепче!

Благодаря Библиотеке, я очень хорошо помнил: отец Барбашина погиб по-дурацки, свалившись с крыльца, когда бил мать. А этот гад, чья аура была скрыта от посторонних взглядов радужным маревом — он точно этого не знал. Недоработочка, господа дилетанты!