Когда мы вернемся (СИ) - Батыршин Борис

Грандиозный научно-исследовательский комплекс, получивший название «Кадараш», включал, кроме самого термоядерного центра, целый город с населением в несколько десятков тысяч человек. Спешно возводились жилые кварталы для сотрудников комплекса и учёных, рядом заложили здания филиала Института Энергетики Внеземелья — одного из международных учебных заведений, функционирующих под эгидой Проекта. Кампусы, парки, супермаркеты, зарядные станций для электромобилей, аэро- и дирижаблепорт — пасторальный окружающий пейзаж кантона Тре менялся с разительной скоростью. Сюда стремились специалисты из разных стран; бизнесмены тоже не собирались упустить своего, и вскоре пошли разговоры даже о строительстве поблизости горнолыжного курорта, специально для физиков- термоядерщиков с их семьями и прочих обитателей Кадараша.

Разумеется, как комплекс, так и городок с институтом были буквально напичканы современнейшей электроникой и компьютерной техникой. К ИнфоСфере, здешнему Интернету, были подключены все без исключения здания, жилые, административные и рабочие; информационные технологии применялись на всех этапах исследовательских и строительно-монтажных работ, «Эппл» даже выпустил новую линейку портативных устройств под брендом «Cadarache» — и тут грянул Большой Сбой.

Собственно, вылазка группы израильских хакеров (автор статейки не соврал, мельком подумал я, «они» и на этот раз выпили всю воду из крана) не была нацелена против недавно заработавшего термоядерного реактора, который его по инерции называли русским термином «токамак». Однако вирусы, проникшие в компьютерные сети комплекса, в одночасье парализовали работу не только контрольные и управляющие системы, но и аварийные, трижды дублированные контуры. Последовала череда фатальных сбоев, в результате чего сверхмощные магнитные поля внутри тороидальной камеры «токамака» оказались разбалансированы, и жгут тритиевой плазмы, разогретой до звёздных температур, вошёл в контакт со стенками камеры — чего, собственно, и должны были эти магнитные поля не допустить. Взрыв — специалисты оценивали его тротиловый эквивалент в четверть килотонны -превратил в пыль и камеру, и оборудование, и до основания разрушил здание комплекса, но это было не самое страшное. Термоядерный реактор в радиационном отношении намного безопаснее ядерного, и, прежде всего, из-за того, что радиоактивных материалов в нём немного, несравнимо, на много порядков в меньше, чем в чернобыльском РБМК-1000, где одного только урана было около ста семидесяти тонн, и это не считая радиоактивного графита. Но беда в том, что ядерные реакторы в Кадараше тоже имелись, целых два — они были построены, как дублирующие энергетические контуры термоядерной станции, и к моменту катастрофы действовали уже больше полугода. Взрыв практически не затронул системы реактора № 1, а вот его близнецу, установленного буквально через стенку от зала с «токамаком», досталось по полной программе и немножко сверх того. Последствия были даже тяжелее чем в Чернобыле — всё же советские АЭС времён холодной войны строились с расчётом на бомбардировку и способны были выдержать почти любой удар извне — чего никак нельзя было сказать об элегантных и экономных в плане материалов французских конструкциях. Возникший радиоактивный пожар (активная зона реактора была разрушена практически целиком) пытались задавить около месяца. Финальным аккордом стал сброс сотен тонн песка и графита с орбиты, через «батут» одной из орбитальных станций. Это принесло желаемые результаты, однако Кадараш, как и соседний городок Сен-Поль-ле-Дюранс обезлюдели на десятилетия вперёд — сейчас и город, и территория комплекса вместе с прилегающими к ним несколькими сотнями квадратных километров земли с виноградниками, яблочными садами и оливковыми рощами объявлены запретной зоной, обнесены колючей проволокой и, помимо достаточно ощутимого радиоактивного фона, служат источниками слухов о мутантах, губительных инфекциях и прочих ужасах, не уступающих тем, которыми в «той, другой» реальности была окружена чернобыльская зона отчуждения.

Трудно в это поверить, но случившееся в Кадараше практически не замедлило термоядерную программу, хотя усилия к этому были приложены, и немалые — по большей части с той стороны Ла-манша, а так же из Японии, вовсю эксплуатировавшей образ страны, пострадавшей не только от ядерных бомбардировок, но и от катастрофы со «звёздным обручем». Но — не сработало; уже через год промышленный ток дал советский реактор, построенный под Новосибирском. Месяц спустя месяц заработал его американский двойник на Аляске, в городе Анкоридж, а ещё через три месяца — термоядерный энергокомплекс во Французской Гвиане, близ батутодрома Куру, и с тех пор развитие термоядерной энергетики пошло семимильными шагами. Уже к 2010-му году число «звёздных» энергостанций на Земле превысило количество ядерных; во Внеземелье работали десятки термоядерных установок, новые проекты «батутных» станций и тяжёлых тахионных кораблей разрабатывались исключительно с расчётом на их энергетику. И всё же, шок, пережитый цивилизацией, оказался слишком силён, чтобы от него можно было спрятаться за бодрыми сообщениями о научно-технических достижениях и сводками роста производства и потребления электроэнергии по всему миру. Спасал тот непреложный факт, что виновником трагедии стали взломщики компьютерных сетей — а значит, дело было вовсе не в потенциальной опасности новой энергетики, и стремительно плодящиеся «токамаки» не повторили печальную судьбу европейских ядерных реакторов в «той, другой» реальности — их не стали закрывать и запрещать, ограничившись усилением мер безопасности прежде всего, в информационной и цифровой сферах. А, поскольку расследованиями инцидента занималась служба безопасности Проекта (Карадраш находился в его ведении) то и с глобальными последствиями Большого Сбоя, которых и без ядерной катастрофы хватало, пришлось разбираться этому ведомству, возглавляемому на тот момент моим нынешним собеседником.

Проблем у них было невпроворот — и далеко не в последнюю очередь это касалось протестного студенческого движения, охватившего европейский континент и Америку. Проект, эта могущественная международная организация, управляющая практически всем, кто происходило за пределами планеты, и многим на её поверхности, всегда ориентировался на молодёжь, и когда студенты Сорбонны, КалТеха, Гейдельберга и прочих университетов по всему миру толпами вышли на улицы с плакатами «нет термоядерной смерти!» — руководство Проекта оказалось в крайне непростом положении.

К протестующим присоединились активисты многочисленных экологических и правозащитных организаций и хиппи, чьё движение переживало второе рождение; шумные толпы блокировали строительные площадки, перекрывая шоссейные и железнодорожные магистрали. Дело доходило до стычек с полицией, были пострадавшие и даже жертвы. Чтобы сбить эту волну понадобились невероятные усилия; огромные средства ушли на разъяснительную работу, а то и на откровенную контрпропаганду — противники Проекта не теряли времени, наполняя эфир и ИнфоСферу паническими прогнозами и призывами к неповиновению. В итоге беспорядки удалось погасить, однако успокаиваться было рано — всем было ясно, откуда растут ноги у недавних событий, и для того, чтобы не допустить повторения, три ведущие державы Проекта и присоединившиеся к ним Китай, Бразилия и обе Германии продавили в ООН решение о введении единого международного контроля над ИнфоСферой. Эта непосильная задача была возложена на ведомство И. О. О., единственную на тот момент по-настоящему независимую спецслужбу планеты. И кроме вполне очевидных следствий, вроде кратного расширения полномочий и кратного же увеличения масштабов финансирования, был заметно расширен и круг задач.