Земля: Начало (СИ) - Ран Михаил

Его кожа была тёмно-оранжевого оттенка, с лёгким металлическим блеском. Для тех, кто не знал, он мог показаться больным или отравленным, но в действительности это была особенность его расы — Кайронцев. Их народ славился своей феноменальной физической силой и выносливостью, несмотря на сравнительно невысокий рост. Но они совсем были нечувствительны к особым силам.

— Командор… — осторожно обратился кайронец, его низкий голос глухо разнёсся под сводами.

— Амбр? — отозвался Альберт, слегка повернув голову.

Амбр замялся на полуслове. Остальные члены группы напряглись, ловя каждое слово: вопрос, который витал у всех на языке, наконец был озвучен.

— Почему нас так резко отозвали? Сначала отпуск… на целый год… а теперь срочный вызов? — проговорил он, не скрывая сомнения.

В тишине их шагов этот вопрос прозвучал особенно тяжело.

Среди них ходили слухи: о якобы опале Командора, о том, что Империя разочарована в нём. Особенно после того, как его сняли с очень хорошей должности и отправили в отпуск. Говорили даже, что его ждала отставка по возвращении.

Но никто из них не колебался бы ни секунды, если бы Альберт велел им уйти вместе с ним. Их преданность командору была выше ценности собственных жизней, которыми они так же были обязаны ему.

Альберт замедлил шаг, словно обдумывая, стоит ли говорить больше в этих стенах. Его рука машинально скользнула по лацкану мундира, где был прикреплён знак Первых — небольшой, но тяжёлый на значение. Он отображал их волю к жизни, их материнскую планету, которая сейчас была потеряна для их народа.

Он наклонился ближе к своим соратникам, чтобы их голоса не уловили расставленные по дворцу чуткие уши.

— Доподлинно не знаю. — негромко сказал Альберт, его голос эхом отразился от каменных стен. — Настоящая информация затерялась где-то наверху. Но одно ясно точно: всё это было сделано, чтобы заткнуть чьи-то рты… и направить чьи-то взгляды в другую сторону.

Он развернулся, плавно, будто тяжесть невидимого груза лежала на его плечах, и продолжил идти вперёд. Остальные молча последовали за ним, каждый погружённый в собственные мысли.

Минуты тянулись медленно, наполняясь гулкими ударами их шагов и тяжёлым напряжением. Лишь когда впереди замаячила массивная дверь из чёрного, словно застывшая ночь, дерева, они остановились.

— Ждите здесь. — коротко бросил Альберт, бросив на спутников твёрдый взгляд. Он толкнул створки, и те поддались с тяжёлым скрипом, словно впуская его в другое, забытое временем измерение.

Кабинет встретил его тишиной и древним дыханием истории.

За широким, покрытым едва заметной сетью трещин столом сидел пожилой мужчина. Его волосы, некогда чёрные, были сейчас густо усыпаны серебром, а аккуратная борода украшалась тонкими кольцами из белого металла, традиционного украшения для тех, кто достиг высшей степени почёта в обществе Первых.

Кожа его была матовой, чуть темноватой, с редкими, но глубокими морщинами, словно каждая из них хранила отдельную историю. Темно-серые глаза, спокойные и пронзительные, излучали не только вековую мудрость, но и силу человека, который привык видеть больше, чем ему полагалось. Его движения были экономичными, точными, и чересчур выверенными, будто каждое действие было отточенным жестом мастера.

Это был Сенатор Каллиан Тэрн, один из самых влиятельных представителей Первых. Человек, имя которого редко произносили вслух, но всегда с уважением и осторожностью.

Одет он был в строгую сенаторскую тогу из плотной, тяжёлой ткани тёмно-графитового оттенка. По вороту и краям ткани шли тонкие серебряные вышивки — старые символы Первых, напоминающие древние узоры, запечатленные ещё до падения их родной планеты. На груди скромная, но тяжёлая медаль с выгравированным знаком Сената: три пересекающихся кольца внутри щита. Всё его облачение источало ощущение древней и фундаментальной власти.

— Во славу Первых! — отдал ритуальное приветствие мужчина. — Командор Альберт прибыл, Ваше Превосходительство. — замер Альберт, на пороге, словно солдат перед древним судьёй.

— Во славу! — ответил ему хозяин кабинета. Голос Каллиана был хрипловатым, но в нём звучала несгибаемая воля. — Проходи.

Сухая рука с тонкими длинными пальцами, указала на стул у стола — старый, вытертый временем, но всё ещё внушающий уважение своим тяжёлым видом.

— Благодарю, Ваше Превосходительство. — произнёс Альберт, но на его губах появилась тень почти невидимой, ироничной улыбки.

— Брось этот официоз, Альберт. — отмахнулся Каллиан, глядя на него исподлобья. — Мы оба знаем, в каких водах сейчас плаваем.

Альберт молча опустился на стул. Секунды текли густо, словно затвердевший мёд.

Ни один не торопился начинать разговор. Тишина между ними была не просто паузой, это была проверка. Вызов.

Наконец Каллиан нарушил тяжёлую тишину: — Скажи, Командор. — его голос звучал мягко, почти обыденно, но в нём звенела сталь, скрытая в бархатной оболочке. — Ты доволен своим… вынужденным отпуском?

Альберт чуть скрестил руки на коленях, выпрямился ещё сильнее и спокойно посмотрел в тёмные, глубокие глаза старика.

— Как я могу быть доволен, Сенатор? — отозвался он, без тени сомнения или колебания в голосе.

Каллиан хмыкнул, коротко, едва заметно, словно именно этого ответа и ожидал. В уголках его губ на миг дрогнула усмешка, но глаза оставались холодными.

Альберт продолжил, позволив себе небольшую вольность, обнажив внутреннюю обиду.

— Меня отозвали с дипломатической миссии, одной из важнейших на этом направлении. — Голос его звучал спокойно, но за этой тишиной сквозил сдержанный жар. — И кого отправляют вместо меня? Коула? После всей подготовки, после стольких лет…

Он позволил себе на мгновение сжать кулаки, прежде чем продолжить.

— Его навыки, мягко говоря, оставляют желать лучшего. Он вспыльчив, излишне груб, подвержен слабостям, к которым дипломатам и близко нельзя подпускать себя. Женщины. Роскошь. Пьянство. Это не тот человек, которому можно доверить подобную миссию.

На мгновение в кабинете повисло звенящее молчание.

Каллиан откинулся в кресле, сцепив пальцы в замок на животе, затем внезапно, резким движением, ударил кулаком по массивной столешнице. Глухой грохот прошёлся по комнате, заставив задрожать в воздухе тяжелые занавеси и крошечные трещины в каменных стенах.

— Ты смеешь ставить под сомнение приказы?! — голос его сорвался в низкий рык, почти звериный, полыхая яростью, а вокруг всё начало накаляться, из-за чего на лбу у командора проступали влажные капли.

Альберт моментально поднялся на ноги. Его спина была прямой, а взгляд твёрдым, словно высеченным из скалы.

— Никак нет, Ваше Превосходительство! — отчеканил он. — Я лишь отвечаю на поставленный вами вопрос.

И в его голосе не было ни капли страха. Только уважение и непоколебимая верность долгу.

Каллиан молча смотрел на него несколько долгих мгновений, словно взвешивая каждое слово, каждую эмоцию. Затем уголки его губ медленно поползли вверх, формируя редкую, тяжёлую улыбку, которую знали только избранные.

Он выдохнул, слегка прикрыв глаза.

— Вот почему я ценю тебя, Альберт. — негромко произнёс он, почти с гордостью. — Вот почему тебя пришлось отозвать. Ты нужен мне на границе.

— А то задание… Я был против кандидатуры Коула. — сенатор скривился, а в комнате продолжала накаляться как атмосфера, так и температура воздуха.

— Но его папашка и некоторые прихлебатели из дипломатического корпуса пихнули его, даже не зная основной сути проекта. — Каллиан шумно выдохнул, и температура в кабинете начала стремительно возвращаться в норму.

— Садись обратно, расскажу что нужно от тебя и от твоей бравой команды.

Не помню, сколько мне удалось отдохнуть, казалось, что проспал не больше пары часов. Хотя, как оказалось позже, времени прошло куда больше. Самое странное — в голове вертелись совершенно посторонние мысли: о доме, о дне рождения, который должен был наступить уже завтра. Но вот мыслей о происходящем почти не было. Как будто разум сам прятался от реальности, заваливаясь на сторону чего-то более тёплого и человеческого.