Пробуждение Хаоса. Том 1 (СИ) - Янтарный Дмитрий

Полчаса спустя Сареф, Ансильяш и Ариша лежали в выделенной избе. К большому удивлению, здесь даже осталась огромная деревянная кровать, на которую для мягкости накидали тряпок и мешков. Ансильяш и Ариша ночевали на кровати, а Сареф устроился в коридоре, в куче соломы. Стревлоги, чувствуя омерзительное настроение Сарефа, просто пожелали ему доброй ночи. И теперь Сареф пытался провалиться в сон, хотя после того, что он увидел сегодня, просто так заснуть не получалось.

— Так, а чего ты так удивляешься, — неожиданно проснулся Хрипунец, — я ж поэтому всегда и говорил, что люди в Системе — это самая мразотная и конченая раса. Потому что больше никто не бросает своих стариков вот так, на произвол судьбы. И это, скажу тебе, ещё не самый плохой метод. Раньше ваше племя вообще практиковало отправку старых и немощных членов семьи куда-нибудь в лес или в горы, чтобы не нужно было кормить лишний рот, и чтобы они сдохли где-нибудь подальше и не портили всем настроение своим разлагающимся трупом.

— Ты можешь хотя бы сегодня свалить куда-нибудь подальше? – мысленно прорычал Сареф. Последнее, что ему было нужно после того, что он сегодня увидел — это комментарии от больной на всю голову ящерицы.

— Так, а куда я свалю, если ты сам меня при себе держишь, дружок? — хмыкнул Хрипунец, — и при этом излучаешь столько тоски и печали, что спать решительно невозможно.

— Ну, тогда прекрати пороть чушь, — вспыхнул Сареф, — можно подумать, орки никогда не сажали своих стариков в шлюпки и не отправляли их в открытое море. Или гномы не уходили умирать в глубинные подземелья, кишащие кровожадными тварями? А у вашего племени вообще когда-то была распространена практика пожирания своих стариков — или клановое образование меня подводит?

— Когда-то очень давно — была, — не стал спорить Хрипунец, — но ты же понимаешь, что это другое? Сородич сам, добровольно отдавал свою жизнь — и другие брали её с благодарностью, перечисляя все его достижения при жизни, и он уходил в окружении любящей семьи, быстро и без мучений, по собственной воле…

— Ложь, — спокойно ответил Сареф, — любое живое существо в Системе будет бороться за свою жизнь до тех пор, пока это возможно. Ни за что не поверю, что старые стревлоги добровольно позволяли лишать себя жизни. Скорее уж я поверю в то, что их одурманивали… точно так же, как ты одурманиваешь своих братьев для того, чтобы потом насладиться их унижениями.

— А тебя, я смотрю, эта тема никак не оставит в покое, — хмыкнул Хрипунец, — ну что ж, раз у тебя так болит душа за моих униженных братьев — так и быть, я тебе объясню. Дело в том, что подобный всплеск молодости после ритуала — это нечто, сравнимое со вторым рождением. А после рождения любое живое существо испытывает всплеск первобытной ярости. Оно ещё не ограничено нормами морали, какими-то рамками… оно пришло в этот мир и оно считает, что ему позволено всё. Но так как все рождаются беспомощными младенцами — то этого обычно и не видно, а потом за дело берётся воспитание. А здесь — уже сформированные личности, взрослые, сильные. И в приступе первобытной ярости они как раз легко могли броситься на других и начать их насиловать. Или просто рвать на куски. Поэтому на какое-то время их приходится силой сдвигать вниз по первобытной иерархии… как зверя, которому дозволено посидеть у ног вожака и выказать ему свою верность.

— Как ты, возможно, помнишь, — продолжал Хрипунец, — это действует не на всех. Иные мои братья, сильные духом, такие, как тот же Ансильяш, удерживают себя в руках при этом первобытном всплеске. С ними такое и не требуется — так что с ними я этого и не проделывал. А вот слабые… им нужно время, чтобы перебеситься и успокоиться. И я вполне справедливо решил, что пусть уж лучше они успокаиваются так, чем пытаются кому-то навредить. Ну а что я в процессе этого получают удовольствие… ну, с учётом того, что здесь от меня почти ничего не зависит, между выбором страдать и получать удовольствие я предпочту получать удовольствие.

— Врёшь! — прошипел Сареф, понимая, что последний довод держать Хрипунца в этой кукле стремительно испаряется, — врёшь!

— В самом деле? — Хрипунец в его воображении усмехнулся, — неужели ты думаешь, что, будь моя воля, я бы не заставил пасть к своим ногам каждого стревлога во время этого ритуала? А потом ещё и тебя с твоей тёмной эльфийкой в придачу?

— Это всё равно ничего не меняет, — процедил Сареф, — я всё равно отнесу тебя Старшим, и они всё равно тебя осудят! Уверен, что и без этого найдётся, за что!

— Конечно, конечно, — согласился Хрипунец нарочито покорным и печальным тоном, что это только вызвало у Сарефа новый приступ зубовного скрежета, — ты обязательно должен меня туда донести. Я хотя бы перед смертью полюбуюсь на их усталые рожи. Они уже наверняка поняли, во что вляпались — любопытно будет взглянуть на это напоследок. А теперь твой крошка-демон может отправить меня спать. И я хочу, чтобы сегодня он был со мной особенно строг и суров, я хочу почувствовать его первобытную ярость…

В ответ на это Хим предельно спокойно прервал его голос, отправив Хрипунца в бессознательный сон.

— Скоро Хим, — утешающе сказал Сареф, — уже совсем скоро мы от него избавимся.

— Вы не представляете, с каким удовольствием я полюбуюсь на его казнь, хозяин, — ненавидящим голосом ответил Хим, — мне кажется, я Мёртвого Короля воров не так сильно ненавижу, как эту тварь…

Утро, вопреки всему, выдалось довольно приятным. Старики были невероятно счастливы подарку Сарефа и, действительно, всего за одну ночь разобрали все 14 корзин. Часть грибов нанизали на нити и отправили сушиться. Часть грибов ждала своей очереди рядом со стеклянными банками, которые уже были вымыты и сохли на солнце.

Сарефа, Аришу и Ансильяша от души накормили картошкой с этими же грибами. И приготовлено это было до того вкусно, что даже Ансильяш, всё это время державшийся отстранённо — и тот работал ложкой так, что за ушами трещало. Не говоря уже о Сарефе и Арише, которые в момент смели выданную им порцию, и только совесть не позволила им требовать у стариков добавки. Впрочем, повариха, та самая бойкая бабуля, которую остальные звали Васька, отлично всё поняла и с довольным видом наложила им добавки.

— Ешьте, ешьте, — ласково приговаривала она, — вам ещё идти сегодня невесть сколько. Дальше деревень уж нету, теперь только до Ганска топать по прямой.

— Так, а вы тут, — неловко спросил Сареф, — дальше справитесь?

— Справимся, — махнула рукой Васька, — годы, конечно, уже не те, но всё же кое-что ещё могём. Сдюжим. А там уж наверняка кто-то из наших, да и возвернётся. Хотя вот, знаешь, парень, — внезапно добавила бабушка, — если тебе так хочется помочь — то сделай ты вот что. Как будешь в городе — сделай так, чтобы нам в Сукроновку три меры дров доставили. Чтобы, значит, за зиму на три избы хватило. Мы уж вместе перезимуем, и веселее, и дров меньше надо. А на будущий год ящеры, небось, со своими делами разделаются — так, может, им и рабочие понадобятся? Я вот кашеварить могу неплохо, сами только что отведали. Я вот думаю, что в Системе главное не то, кем ты работаешь, а как работаешь, на совесть ли. У меня вот все едят так, что за ушами трещит.

— Скажу даже по секрету, что некоторые из наших, — в этот момент Васька сильно понизила голос, — руки на себя хотели наложить. Особенно из тех, кого семьи оставили. Уж сидят они такие печальные, видать, с белым светом прощаются, а я им тут и говорю: это вы чё ж такое удумали? А кто суп мой с яйцом и зеленью есть будет? Так они раз передумали, два передумали… а потом и свыклись. Так что, даже когда время моё придёт — после смерти так и скажу Системе: я бабка простая, в кланах не заправляла, в морях не ходила, за монстрами не охотилась. Зато готовила так, что перед самой собой совесть чиста.