Странница - Шаблинский Илья

— …И то — через человека! — было добавлено ему вслед.

У дома, немного не доходя до своего подъезда, он остановился и отследил взглядом медлительную падучую звезду непогашенного окурка, брошенного с одного из верхних балконов. Нашел свои нежно розовеющие окна. Одно из высказываний бывшего мужа, брошенное походя, запомнилось и томило теперь более всего. Инге нельзя иметь детей?! Хмурое туманное кольцо вокруг него будто смыкалось… Он вспомнил, что завтра снова суббота и что забыл спросить у бывшего мужа про картину, обнаруженную на антресолях. Хотя, может, и правильно, что не спросил…

26

В третью субботу октября он снова едва не забыл о том, что нужно ехать в кружок при церкви. Мчался от Измайлова до Малой Грузинской, решался на рискованные обгоны, поминутно взглядывал на часы и удивлялся себе. Припоздал на минуту, не больше. Все было как и в прошлый раз. Сводчатая комната, полуподвальное окно, за столом монашенка в серой косынке — пожилая, улыбчивая сестра Эльжбета. Подняв голову, сказала:

— О! Это у нас… кто?

— Корней, — подсказал Велес, потупившись.

Фамилии тут не назывались. Велес мельком засек, что против его имени появилась заветная метка. С контролем посещаемости было нена вяз чиво, но неумолимо. Обряд крещения в конце следующего года светил лишь тому, кто прошел полный курс — что удостоверялось столбиком ласточек — пометок, сделанных слабой рукой Эльж беты.

Он усмотрел в дальнем ряду, почти у окна, пустой стул и аккуратно протиснулся. В группе числилось человек двадцать, и на сей раз в сборе были почти все. Народ соблюдал.

— …И тогда он сказал этой простой женщине, самарянке с кувшином: «Я и есть тот, кого ждут…» И женщина та удивилась, конечно.

Эльжбета сделала маленькую улыбчивую паузу.

— И ученики его, когда вернулись и увидели их беседу, сделали такие удивительные глаза! Почему они так сделали?

Корней из своего угла попробовал отсортировать аудиторию по половому признаку — и получил небольшой перевес женщин: двенадцать к семи. В отдельный разряд, наверное, следовало относить семейные пары — их было три с одинаковым распределением функций: бабы безостановочно записывали в блокнотики, мужички пытались главным образом не дремать. Или не пытались (Эльжбета изредка скользила по смежившим веки грустным оком). Две пары были тертые, зрелые, с морщинами, заботами и ожидающей дома детворой. Еще двое — коротко стриженный круглоголовый парень в джинсах и носатенькая девушка в короткой юбке — казались молодоженами. Юбка плотно и красиво облегала верхнюю часть бедер молодой жены, открывая длинные ровные ноги. На эти ноги сестра Эльжбета изредка иронически косилась, но именно иронически, а не злобно.

Она все еще ждала ответа на свой вопрос, и Корнею было слегка неловко за всю притихшую, напрягшуюся, тяжко молчащую компанию. Эльжбетины пересказы Евангелия были монотонны и по-житейски ясны — без умствований и подтекстов. Ответ на любой вопрос требовал лишь примерного воспроизведения того, что было сказано десятью — пятнадцатью минутами раньше. Уровень данного учебного процесса Велес отнес бы к пятому классу средней школы. Так оно, наверное, и нужно было — с учетом будничной умотанности аудитории.

Дождавшись момента, когда скользящий взгляд Эльжбеты достиг его угла, он вскинул руку. Обычно он отвечать не лез, но тут чувствовал смысл. Во-первых, опоздал, во-вторых, рассчитывал на короткий разговор с ней после.

— В те времена иудеи старались не общаться с самарянами, считали их идолопоклонниками и вообще… народом отсталым. — Корней улыбнулся снисходительно. — Иисус хотел показать, что считает эти различия несущественными и что всякий народ может рассчитывать на любовь Божью… Вот.

Он отметил, что молодожены и армянская девушка Карина смотрят на него с любопытством.

По истечении условленного часа публика зашевелилась, а Эльжбета попросила адресовать ей скопившиеся вопросы. Корнею пришлось еще ждать — тетки с блокнотами спрашивали всякую дребедень: типа как креститься при входе в храм, как реагировать на хеллоуин и т. п. Пока он проталкивался из своего угла, его опередил кряжистый усатый отец семейства, обычно томившийся подле жены и на первое занятие заявившийся с бойким десятилетним сынишкой (у которого в кармане оказался живой хомяк).

— Сестра, — позвал мужчина сипло.

Эльжбета обратила к нему бледное лицо, охотно улыбнувшись вялым ртом. Папаша маленького озорника помялся и тихо поинтересовался, как нынешняя церковь определяет роль средневековой инквизиции.

— Но, дорогой, — Эльжбета произнесла с некоторой растерянностью, ей все же не всегда хватало русских слов, — ведь папа сказал, что сожалеет о тех, кто были… ну, без вины. Вот. Он сказал… А потом, это ведь было другое время… И я читала многих авторов, которые думают, может, тогда так было надо…

Корней сунулся поверх плеча усатого:

— Вы имеете в виду «охоту на ведьм»?

Эльжбета перевела на него спокойный выцветший взгляд.

— Дорогой, ну да, охота на ведьм — это плохо звучит, но, как сказал один писатель, это плохо, да, но если мы точно знаем, что ведьм нет и не было… Так.

— Точно! — хихикнул, усатый радостно и отошел.

Корней посмотрел ему вслед и наклонился чуть ближе:

— Я бы хотел кое-что порасспросить… Вот на эту тему.

— О, — сказала Эльжбета, — я не этот… не эксперт. Будете в следующую субботу? Да? Задержитесь на час. Придет такой человек — Георгий Савицкий. Он пишет в католическую энциклопедию. Познакомить вас?

27

Спрашивается — может ли быть эффективен совместный труд людей, различающихся темпераментами, склонностями, взглядами на жизнь? Оказывается — замечательно может.

Они уже почти полтора часа сидели и ждали в салоне серой неприметной «мазды»: Антон — за рулем, помощник Володя Линько — рядом с ним на переднем сиденье. Это была привычная ситуация. Пока Антон, положив руки на руль, угрюмо всматривался в экран мобильного телефона, Линько негромко, но непрерывно и бурливо бубнил. Текст был о двух подружках, из коих одна числила себя невестой Линько. Он, однако, каким-то образом ухитрялся обслуживать обеих. Свою сущность ловеласа и проныры невидный, широкий, кругловатый, с лысинкой на макушке Вова успешно скрывал. В свободное от соблазнов время он охотно рассуждал о пикантности своего положения и о несхожести подруг, склоняясь все же к преимуществам невесты. В комплекции лучшей подруги ощутим был известный перебор, вызывавший его иронию:

— Нет, ну ты посуди! В ней же килограмм восемьдесят будет! Сечешь?! Как сверху сядет, так конец света. Бомба!

— Да сам-то ты, — пробормотал Антон, вглядываясь в окно, — тот еще кабан… Зачем же ты ее окучиваешь, если бомба?

— Мышь копны не боится, — бодро и не очень к месту ответил Линько.

— Вы сами себе противоречите, Вольдемар, — мягко заметил Антон и жестом показал, что хватит. Увлекаться беседой не следовало.

Он в принципе давно бы прервался и перекрыл Вовин поток, да ожидание уж слишком затягивалось. Антон был немногословный флегматик, холодноватый и сдержанный на вид, всегда собранный и чуткий — соответствующий образу частного сыскаря почти идеально. Он, казалось, мог ждать в засаде вечно. Он мог провести там полжизни. Он был на восемь лет старше двадцатисемилетнего Линько, давно и удачно женат. Вова же, напротив, никогда не мог долго удерживать в себе кипучих жизненных сил, а равно и слов. После тягостного бдения он должен был поболтать — пустить фонтан, как кит, поднявшийся из глубин к поверх ности. Блудливый треп вовсе не ослаблял его природных охотничьих рефлексов. Антон это ценил.

— …Она и говорит, — спустя пять минут, продолжил Вова, — мол, чего у тебя такая ранняя лысина? Нормально, в натуре? А я говорю, какая лысина, это связь с космосом, Пенелопа! А она и говорит… Оба! Командир, справа к подъезду двое.

— Вижу, — сказал Антон.

Их машина стояла в темноватом углу обширного четырехугольного двора, обозначенного грязно-белыми стенами трех двенадцатиэтажных панельных домов и изгородью автостоянки. По периметру четырехугольника, освещая его изнутри розоватым светом, тянулась цепочка фонарей. Угол, облюбованный сыщиками, был отмечен перегоревшим светильником. В двух шагах под декоративным жестяным навесом умещались мусорные баки.