Министерство будущего - Робинсон Ким Стэнли

Я всю жизнь боялась. Так что не привыкать.

Буду ли я скучать по лагерю? Прекрасным горам, прекрасным лицам?

Нет, не буду. Это я себе твердо пообещала и, похоже, обещание сдержу. Может, это и есть моя форма счастья?

93

Проект «Замедление» действовал уже десяток лет. Экспедиции работали в критических точках крупнейших ледников планеты – все они находились в Антарктиде и Гренландии, бурили скважины во льду, выкачивали талую воду и разливали ее по поверхности в доступной близости от точки бурения, чтобы снова заморозить. Нашу группу направили в море Уэдделла, на особенно сложный участок, где разбросанные веером ледники и ледяные потоки впадали в шельфовые ледники Фильхнера и Ронне. Форма рельефа подо льдом напоминала половинку чаши, слишком пологой, чтобы выделить точки в верхнем течении с максимальной скоростью ледникового переноса. Мы сделали все, что могли, и за пять лет пробурили 327 скважин в тех главных точках, что смогли обнаружить, уповая на лучшее.

Без помощи военного флота Соединенных Штатов, России и Англии мы бы не справились. Они оставили на зимовку в море Уэдделла целый вмерзший в лед городок авианосцев. С этой базы мы могли продолжать работу круглый год и снабжать точки на шельфовом льду Ронни и Фильхнера. Припасы на точки доставляли эскадрильи вертолетов, они же перемещали буровые установки с места на место. Только в нашей зоне работы обошлись в десяток миллиардов долларов. «Пустяки», – сказал бы Пит Гриффен. Многие наши в то время работали с ним в одной группе и часто его вспоминают.

Все путем. Всего четверо погибших – все, включая Пита, в результате несчастных случаев, три смерти, в том числе его собственная, – результат неразумных решений. Других убил климат. Антарктида ошибок не прощает. В нашей группе никто не погиб, хотя мы, конечно, не хвастаем этим вслух. Однако в сравнении с тем, что случилось с Питом, грех жаловаться. Ни один человек в нашей команде никому не желал такой судьбы.

Итак, десять лет в Антарктиде поработали на совесть, нужда в грантах отпала. Писали научные статьи, проводили исследования, но главное – обслуживали буровые скважины, насосы и рассеивающее оборудование. Нет, конечно, статьи тоже получались знатные, но ехали мы сюда не ради них. Что правда, то правда: гляциологи накопили как никогда много данных, особенно о структуре льда и течении ледников, но важнее всего – о донных характеристиках. Я уверен, что ни у кого нет столько информации о взаимодействии между льдом и ложем ледника. Проводи мы эти исследования с узкой целью, на сбор сведений пришлось бы потратить несколько столетий. Нами же двигала иная задача, другая забота.

В конце сезона нас перебросили по воздуху на ледник Рикавери, где пять лет назад мы пробурили двойной ряд скважин. С одной из них поступил сигнал об отказе всех насосов.

Кулисами для плоской вертолетной площадки служили ледопады сверху и снизу по течению. На севере возвышается хребет Шеклтона, формирующий верхнюю часть бортов ледника. Боковой скол в самом конце превратился в целое поле обломанных бирюзовых сераков, таких высоких и изломанных, словно ты попал в район разрушенных стеклянных небоскребов. В Антарктиде каждый полет на вертолете преподносит новые сюрпризы. Даже пилоты удивляются.

Мы подошли по равнине к отказавшим скважинам. Их пробурили давным-давно, в самом начале работ, и проверяли не один раз. На поверхности все было в норме, система мониторинга тоже работала исправно. Неисправность насосов, установленная автоматическим мониторингом, быстро подтвердилась – из выпускных труб почти ничего не вытекало. Чем ближе к середине ледника, тем меньше выкачивалось воды. Большинство насосов вообще ничего не выдавало наверх.

Мы передвигались на лыжах в одной связке на случай, если в некогда надежном пространстве между скважинами за последние годы появились трещины. Расселин не обнаружилось, мы разметили флажками новый маршрут, пересели на снегоходы и проверили его еще раз. Наша группа относится к делу без дураков.

Поперек ледника пролегала обычная вереница скважин. Высокие шесты с транспондерами и метеобудками, на макушке каждого – изорванный красный флажок. Внизу – приземистая оранжевая фанерная коробка для защиты устья скважины, похожая на небольшой сарайчик, с установленными рядом солнечными панелями. Трубопровод желто-зеленого цвета с налипшей серой ледяной крошкой. Вода прокачивалась до холма за южным краем ледника, где малый трубопровод впадал в большой, сбрасывающий всю извлеченную на поверхность воду в море.

Мы открыли дверь и зашли в будку с арматурой скважины. Внутри тепло – красота. После слепящего света снаружи внутри было темно даже с включенными фонарями. За стенами причитает ветер. Мило, уютно. Температура здесь всегда должна быть выше нуля. Проверили датчики – вода наверх не поступает. Открыли люк на колпаке скважины. Спустили вниз видеокамеру на гибком кабеле, барабан с кабелем таких размеров, что его пришлось тащить волоком на отдельном прицепе, – «змея» длиной два километра, намотанная на одно большое колесо.

Камера ушла под лед. Мы прилипли к экрану. Что твоя колоноскопия, только задний проход уж очень прямой. На камеры, которыми водопроводчики проверяют канализационные трубы, тоже похоже. В скважине воды нет даже на глубине двухсот метров. Значит, что-то сломалось, потому как, если скважина открыта сверху донизу, вес льда должен выдавливать воду почти до самого верха. А тут мы погрузились уже довольно глубоко, а воды как не было, так и нет.

Кто-то предположил: «Где-то есть закупорка».

Да, но где?

Постепенно мы опустились на дно скважины, так и не встретив воду.

Ага, вот оно что! Ледник вычерпан до донышка. Качать больше нечего!

Значит, он замедлит ход.

Никуда не денется.

Как быстро это выяснится?

Через несколько лет. Хотя замеры можно провести хоть сейчас. Но чтобы убедиться полностью, потребуются годы.

Ух ты! Получилось.

Угу.

Разумеется, придется бурить новые контрольные скважины. Ледник под тяжестью собственного веса все равно будет сползать в море с характерной для него, куда более медленной, скоростью. Каждые десять лет в верховьях придется бурить новые скважины взамен старых. В ближайшем будущем – может, десятки лет, а может, вечно – здесь будет копошиться масса народу. Когда мы оттаяли и собрались в будке-столовой на полозьях, все согласились, что это – восхитительная перспектива. Из маленьких окон на южной стороне открывался вид на хребет Шеклтона, непонятно почему так названного, ведь Шеклтон никогда не бывал в этом месте. Возможно, он находился недалеко от предложенной исследователем конечной точки трансантарктического маршрута, но когда его судно «Эндьюранс» было зажато и раздавлено льдами, пришлось быстренько переключаться на более актуальный план – выживание. Мы чокнулись бокалами с призраком и пообещали следовать его примеру. Когда все летит к черту, отбрось план «А» и задействуй план «Б» – жизнь важнее! Делай что можешь, импровизируй, лишь бы выжить. Мы подняли тост за непроходимые горы с черными утесами, подпирающие низкое небо на юге. Настало время закусить и выпить – в 650 метрах над уровнем моря. Еще один славный день в антарктической жизни спасителей мира.

94

58-я Конференция сторон, подписавших Парижское соглашение, включающая в себя шестое по счету обязательное подведение итогов, закончилась дополнительным двухдневным анализом предыдущего десятилетия – по сути, всего периода действия Соглашения. Этот рубеж все больше выглядел как переломная точка в истории человечества и Земли в целом, началом чего-то нового. Значение Парижского соглашения трудно переоценить. Пусть слабое на начальном этапе, оно стало моментом прекращения отлива и начала прилива – сперва едва заметного, а в конце неудержимого. Наступил величайший в человеческой истории перелом, первый проблеск планетарного разума, рождение антропоцена со знаком плюс.