Министерство будущего - Робинсон Ким Стэнли

В первый день заключительного этапа конференции делегаты суммировали, перечисляли и отмечали различные аспекты положительных изменений, произошедших с момента подписания Соглашения. Второй день был посвящен обсуждению известных проблем, требующих решения для сохранения темпов и прогресса позитивных изменений, перечисленных в первый день. Оба дня получились насыщенными.

В день славословия Мэри расхаживала по коридорам со стендами, ощущая поначалу удивление, потом восхищение. Большой транспарант с графиком Килинга, на котором кривая сначала непрерывно шла вверх, потом выровнялась и, наконец, начала опускаться, доминировал над всем остальным, как боевой стяг. А под ним столько всего, о чем она даже не слышала. Мэри на себе почувствовала силу когнитивной ошибки под названием «эффект доступности», согласно которой человек считает реальным только то, о чем знает сам. Однако вокруг происходило так много неизвестного отдельному человеку, реальность была настолько обширнее индивидуального «я», что даже страшно было подумать. Ошибку нетрудно понять: человек, столкнувшись с необъятным, инстинктивно стараясь не сойти с ума, замыкается на своих внутренних ощущениях подобно тому, как улитка втягивает рожки, столкнувшись с внешним миром.

На самом деле контакт с бескрайней реальностью не предвещал никакого серьезного вреда. Мэри попробовала закрепить в голове эту мысль. Высунула рожки, чтобы воспринять окружающий мир во всей полноте. Залы дворца съездов напоминали обычную научную конференцию – стенд за стендом, проект за проектом. В данном случае все плакаты, прилавки с материалами, групповые дискуссии и пленарные заседания нахваливали исключительно все хорошее. Однако так бывало и раньше, на любом научном симпозиуме. Такие мероприятия всегда походили на слет утопистов и мечтателей. Разница заключалась в том, что плакаты рисовали глобальную ситуацию, которую никто не мог бы предсказать еще десять лет назад, сорок лет назад просто невозможную.

Во-первых, получение энергии непосредственным путем почти для всех целей означало мощный рост «чистой» энергетики. Боб Уортон что-то такое говорил несколько лет назад, в самом начале, в эпоху, скрывшуюся за перевалом через горный хребет – невидимые Альпы, над которыми порхала юная наивная Мэри. «Если мы научимся добывать много чистой энергии, – говорил Боб, – то получим много чего полезного». Научились. И добываем.

Несмотря на то что энергии вырабатывалось как никогда много, в атмосферу выбрасывалось меньше углекислоты – годовые выбросы сократились ниже уровня 1887 года. Наконец-то удалось перехитрить парадокс Джевонса. Не его основную часть – утверждение, что, чем больше вырабатывается энергии, тем больше растет ее потребление, но то, что энергия теперь в основном вырабатывалась чистым способом, и ввиду постепенного сокращения населения планеты людям было неважно, как она использовалась. Потому как предложение почти все время перекрывало существующий спрос, и при наличии чистой энергии парадокс Джевонса попросту утратил актуальность. Там, где излишки энергии могли пропасть из-за отсутствия эффективных способов хранения, люди находили новые пути ее использования – строили опреснительные установки, улавливали углерод напрямую из воздуха, перекачивали морскую воду в пересохшие бассейны и так далее. Начинаниям не было конца и края. И все потому, что идея чистой энергия была осуществлена и продолжала осуществляться.

Вот еще один великолепный стенд: «Глобальная сеть экологического следа» привела биопроизводство Земли в равновесие с поглощением и переработкой отходов. Мировая цивилизация перестала использовать больше возобновляемых ресурсов биосферы, чем можно было восстановить естественным путем. Модель, много лет существовавшая только на Кубе и в Коста-Рике, покорила весь мир. Половина заслуг принадлежала проектам типа «Половина Земли». Пока что они не достигли своей главной цели: люди занимали и использовали все еще больше половины планеты. И все-таки огромные территории на каждом континенте были возвращены в первозданное состояние, освобождены от людей с их разрушительными структурами и переданы диким животным и растениям. Поголовье диких зверей на Земле насчитывало больше особей, чем за два предыдущих века. В то же время численность домашних животных, выращиваемых для употребления в пищу людьми и занимающих земельные угодья, уменьшилась. Экосистемы на всех континентах возвращались к здоровому состоянию по мере того, как планетарная экология делала свое дело, живя и обращаясь в прах под солнцем. Большинство биомов представляли собой гибрид, но гибрид жизнеспособный.

Хорошо был известен факт, хотя он и не афишировался на этой выставке и в дебатах, что коэффициент воспроизводства населения примерно составлял 1,8 ребенка на женщину. При том что для восполнения популяции требуется 2,15 ребенка на женщину, численность населения Земли начала медленно, но уверенно сокращаться. Представления о грядущем демографическом взрыве рассеялись, демографы перестали его предсказывать. Некоторые кабинетные экономисты беспокоились, что экономика не выживет при подобном сокращении населения, другие, наоборот, приветствовали смену тренда. Все эти вопросы были так новы и противоречивы, что конференция решила их не касаться, отложить на другой раз. Прежние обвинения в антигуманности против экологического движения пока еще не настолько утратили силу, чтобы научное сообщество смело повело разговор на эту тему. Слишком уж она горяча. Но в данном случае новости были хорошими и передавались в устном порядке.

То же самое можно было сказать о дискуссиях на тему супердепрессии и о том, как вызванный ею общественно-экономический крах на самом деле пошел на пользу сокращению выбросов углерода и состоянию здоровья биосферы. Утверждения, что события, причинившие страдания миллионам людей, оказались полезными для жизни на планете, тоже притягивали обвинения в антигуманности. Поэтому проще было представить этот аспект как преодоление катастрофы с извлечением из возникшей ситуации максимальной пользы. Информация и так текла рекой, поэтому некоторые вещи, как, например, умозаключения и предположения, лучше было оставить на суд молвы.

Надо всем этим довлел – в самом буквальном смысле, если вспомнить о транспаранте и качестве воздуха, – главный индекс или главное число, показатель концентрации углекислоты в атмосфере в частях на миллион. За предыдущие пять лет он сократился на 27 единиц и составлял теперь 451 часть на миллион – как в 2032 году, – продолжая снижаться. Может быть, однажды он дойдет до 350, верхнего пика колебаний между 280 и 350 ppm в доиндустриальную эпоху протяженностью миллионы лет, на которые влияли изменения солнечной орбиты Земли. 350 частей CO₂ на миллион – это было бы совсем неплохо! Вопрос – как далеко следует идти. Последние сорок лет мир занимали споры совершенно иного порядка.

За это же время для всех стран мира существенно сгладился индекс Джини. Улучшения наступили на всех континентах. Движения за справедливую оплату труда, сокращение разрыва в доходах, рекомендованные центральными банками налоговые схемы, политические движения в поддержку гарантированных рабочих мест и прогрессивного налогообложения, нередко под лозунгом «даешь конец клептократии плутократов», отраженном на одном из плакатов, повсюду произвели мощный эффект. Ввод щедрого всеобщего базового дохода, поголовная гарантия трудоустройства и ограничение личного годового дохода десятикратной разницей между минимальным и максимальным уровнем, принятые многими странами, немедленно обрушили индекс Джини. Темп задавал ЕЭС, примеру последовали США и Китай, процесс пошел во всех странах, молодые образованные люди бежали в государства с пониженным коэффициентом, отчего страны, теряющие образованные кадры, быстро вводили похожие меры. Гарантии трудоустройства, но не только, доступ к базовым услугам, поддержка воспроизводства социальных структур, в том числе за счет строительства объектов инфраструктуры и жилья освободили от бедности малоимущие слои населения мира. Установление предела личных доходов и богатства срезало верхушку пирамиды неравенства. Разумеется, многие богачи попытались, прихватив мошну, удрать в безопасное место, но из-за мер валютного регулирования, блокчейна и способности отслеживать денежные потоки все старые налоговые оазисы и убежища были выявлены и уничтожены. Деньги стали цифрами в компьютерах глобальной банковской системы. Даже когда они вкладывались в недвижимость, объект регистрировался вместе с ценой актива и подлежал налогообложению, как все остальное. Нередко собственность продавали, чтобы избежать уплаты налогов по резко прогрессивной шкале. Чтобы не пойти ко дну при новом налоговом режиме, некоторые владельцы отдавали собственность добровольно, благодаря чему площадь общественных угодий постоянно ширилась и пользоваться ими могли все члены общества. Госпредприятия стали чаще использовать большие данные и «красные» алгоритмы, что сделало их менее неповоротливыми, позволяя избегать прежней дурной бесхозяйственности, но сохраняя бесхозяйственность полезную, которая была важна для поддержании устойчивости и справедливости.