Здесь, сейчас и тогда - Чен Майк

«Для всех нас».

Хезер как будто прочла его мысли, хотя те вращались вокруг иного контекста, который она не сумела бы осмыслить.

– В интересах большинства, – тихим эхом отозвался Кин.

Она прильнула к нему, и Кин впитал ее всеми органами чувств, впитал изгиб спины, аромат волос, высоту скул и мягкость щеки, соприкоснувшейся с его щекой. Они были одного роста. Кин запомнил эти детали и отвел для них отдельное место в сознании, надеясь, что ничто не ускользнет из памяти. Поцеловал жену преданным, едва ли не благоговейным поцелуем, и она ответила с таким же теплом, но еще и страстью, развившейся в нечто большее. Их нежные касания стали настойчивыми, обоих охватило исступление, знакомое только людям, которые вот-вот расстанутся.

Но Кин знал, что разлука – это нечто совсем иное. Это пропасть во времени и пространстве.

Когда их руки отчаянно сомкнулись, пальцы сплелись и Хезер стала целовать его в шею, Кин молил всех богов, чтобы происходящее навсегда врезалось ему в память. Он столкнул с кровати спортивную сумку. Пусть БТД и Маркус не оставили ему выбора, но в последний раз – как и шестнадцать лет назад – Кин выбрал Хезер, а не прошлое.

Глава 6

В полночь он позволил себе послушать музыку.

Кин следил за автомобилем Хезер, когда она забирала Миранду из школы. Вскоре после этого позвонил и соврал, что в Маринском реабилитационном центре для ветеранов согласились принять его сегодня вечером и он уже в пути на регистрацию. Мольбы проводить его всей семьей Кин решительно отверг. Проследовал за Хезер и остановил машину в темноте, под деревом, в квартале от дома. Около одиннадцати свет на первом этаже погас, и он подъехал ближе, ни на секунду не сводя глаз с жилища Стюартов. В животе урчало от голода, а зрение проигрывало неравный бой с усталостью. Но не было ничего важнее того, чтобы неуклонно высматривать потенциальные признаки деятельности БТД.

Этим Кин и занимался. Наблюдение помогало сдерживать натиск самых разнообразных мыслей.

Наконец, после долгих часов слежки, он включил радио и рефлекторно поморщился, услышав грохочущие барабаны и перегруженные гитары на волне любимой радиостанции Миранды, передающей альтернативный рок.

Обычно современная музыка провоцировала жалящую боль в виске, а иногда и более серьезный приступ, будто здешняя совокупность ритма и тональности музыкальных инструментов не особо отличалась от поп-музыки две тысячи сто сорок второго года. Почти все время, проведенное в этой эпохе, Кин предпочитал классику с ее струнными и духовыми, гарантированно не похожими на звуки будущего.

Но сейчас он поморщился напрасно: головная боль не возникла. Наверное, метаболизатор вошел в полную силу. Однако Кин все равно переключил радио на станцию классической музыки. Не для того, чтобы избежать приступа. Просто так захотелось. Знакомая ария Генделя достигла крещендо, и Кин на мгновение смежил веки, но тут в окно машины постучали.

Маркус.

Кин покосился на дом. Ничего необычного. Ни движения в кустах, ни перемен в освещении или положении дверей и занавесок, ни теней, скользнувших в палисадник.

– Ты один? – спросил Кин, выключив радио и открыв окно.

– Да. И тебе здесь не место, – сказал Маркус, глядя на асфальт. – Впрочем, без разницы. Хочешь узнать, что решили парни из Вашингтона?

– А у меня есть выбор?

В ответ Маркус пожал плечами и облокотился на крышу автомобиля.

– Твоей семье ничто не грозит. Несмотря на уровень темпоральной деформации, наш региональный зам и комитет национального надзора решили оставить твоих в покое. При одном условии: им нельзя знать ни о будущем, ни о бюро.

– Как щедро, – съязвил Кин.

– Не то слово. Агентство существует только для того, чтобы искоренять темпоральную деформацию. Ты не должен был здесь оказаться, но теперь уж ничего не попишешь. – Маркус посмотрел ему в глаза. – Они не бессердечные сволочи, Кин, а такие же люди, как мы с тобой. Ты сам поставил их в безвыходное положение.

– И что теперь по плану? В чем стратегия выхода из конфликта? Как вы собираетесь забрать меня, чтобы никто ничего не заметил?

– Поезжай через мост Золотые Ворота. Встретимся в Сосалито. Этой же ночью, – произнес Маркус так, будто зачитывал подготовленный текст.

«Этой же ночью».

Кину стало нечем дышать.

Но Маркус продолжал чеканить неумолимые фразы:

– Твою машину бросим, а на моей отправимся в точку темпорального прыжка. Махнем домой. Из-за долгого пребывания в этой эпохе нельзя исключать, что твоему организму придется несладко. Нас встретит медицинская бригада. Логистическая команда подчистит следы, которые ты успел здесь оставить, и обеспечит беспроблемный отход.

Все это было сказано с таким холодным безразличием, что Кин осознал услышанное лишь через несколько секунд. По коже от макушки до пяток пробежала ледяная волна.

– «Подчистит»? Поясни.

– Подробностей не знаю. Это не входит в мои обязанности. Но парни приложат все усилия, чтобы минимизировать темпоральную деформацию для всех, с кем ты когда-либо общался.

Маркус строго посмотрел на него, словно учитель, делающий выговор трудному подростку. Может, и у Кина было такое же лицо, когда он пытался говорить с Мирандой?

– Только не требуй сочувствия, – предупредил Маркус. – У тебя нет такого права. Это наша работа. Допустим, по улице едет машина. За рулем женщина, и впереди у нее вся жизнь. Тут появляешься ты и проезжаешь мимо, задержав ее на повороте. Всего лишь на несколько секунд, но это меняет изначальное расписание. Из-за тебя женщина не успеет проехать на зеленый свет и опоздает еще на несколько минут. Последствия нарастают как снежный ком. Какие изменения ты внес в ее жизнь? Может, из-за тебя она не встретила будущего мужа? Или не погибла в аварии? Или, наоборот, погибла? Кто дал тебе право влиять на ее судьбу?

– Или, быть может, ничего не случится. Ты драматизируешь.

– Вполне вероятно. Допустим, она приедет домой, задержавшись на несколько минут, ляжет спать в обычное время, и все пойдет по-прежнему. Недаром психологи твердят, что люди склонны возвращаться к привычному укладу. Беда в том, что мы не способны повлиять на события, происходящие по мере этого возвращения. Мы здесь для того, чтобы контролировать значение переменных. Нельзя отменить случившееся, ведь при каждой отмене возникают сотни последствий. Наша работа заключается в том, чтобы искоренять темпоральную деформацию.

– А по-моему, в том, чтобы разрушать чужие семьи.

– Это несправедливо, Кин, ты же сам – воплощение темпоральной деформации. Знал ведь, что нельзя влиять на события этой эпохи. Если бы не ты, за кого вышла бы твоя жена? Какие двери закрылись в ее жизни? И в жизни всех остальных?

Маркус прочистил горло и распрямился, избегая смотреть Кину в глаза.

– А твоя дочь – предельная нагрузка на шкалу времени.

– Нет. Моя дочь – четырнадцатилетняя девочка.

– Которая не должна была появиться на свет. У Хезер была бы совершенно иная жизнь и совсем другие дети, но ты подменил ее судьбу собой и Мирандой. Сам факт существования твоей дочери деформирует время. А деформацию необходимо нивелировать. Чем мы и занимаемся.

– То есть ты хочешь, чтобы я просто исчез из жизни своей семьи?

– Да. Ты сам подписался на это, когда поступил на службу. Знал правила и понимал, что будет, если перестанешь их соблюдать, застряв в другой эпохе. Пускай ты изменился, но протокол остался прежним. Еще одно нарушение – и у бюро не останется выбора. Деформацию придется выправить.

Маркус снова облокотился на дверцу, поднял внимательный взгляд к небу и добавил:

– Но до этого лучше не доводить.

Лежавший на плечах Кина груз трансформировался в острое желание защитить дочь от Маркуса. Да и от всех, кто может причинить ей вред. От любого оружия и любой угрозы из будущего.

– Чтобы спасти их, ты должен уйти, – пояснил Маркус.

Вот так-то.

У Хезер не будет мужа. А у Миранды – отца. Не будет даже шанса попрощаться с Кином или ответить на его четыре вопроса.