На миг ей показалось, что остальные догадываются, куда устремлены ее мысли. Ей самой это казалось до странности очевидным. И легкая усмешка в глазах Корнелии подсказывала, что как минимум один из присутствующих прекрасно ее понял. Но в следующий миг Корнелия отвела взгляд и со вздохом откинулась на спинку кресла.
— Нидерландам тоже известно, каково это — когда тебя предают. Когда ненавидят, потому что завидуют.
— Наверное, каждая страна это ощущает рано или поздно, — заметила Саския. — Так вырабатывается чувство национальной общности.
— Но иногда эти ощущения не лгут. Венецию ненавидят уже много столетий. В чем только не подозревают! Даже другие итальянцы — особенно они. Нет, мы — отдельная страна. И должны добиться независимости. Иначе нам не выжить.
— Если позволите… — начал Виллем. Корнелия повела взглядом в его сторону, и он добавил: — О, я здесь никто! — Полное равнодушие Корнелии к светским приличиям, похоже, не оскорбляло его, а забавляло. — Если позволите, подытожу все здесь сказанное. Весь город Венеция очень скоро окажется под водой. Возможно, он уязвим, как ни один другой город в мире. Из-за мелочных запретов и неуклюжей бюрократии ЕС, а также из-за коррупции в самой Италии провалился проект MOSE. И самое неприятное, что он не быстро провалился, а очень-очень медленно затонул.
Молодые венецианцы рассмеялись, и даже на лице у Корнелии впервые появилась улыбка.
— Если бы Венеция обладала свободой действий и могла принимать смелые решения, как в памятные времена ее золотого века, это бы…
— Да, это бы решило все наши проблемы, — подтвердила Корнелия.
— Но Венеция — часть Италии, а та, в свою очередь, часть ЕС, так что это невозможно вдвойне.
— Невозможно вдвойне… хорошо сказано! — печально покачав головой, согласилась Корнелия. — Европа! — добавила она вполголоса с таким презрением, с каким основатель ресторана с тремя мишленовскими звездами мог бы отзываться о «велвите» [559].
— Так значит, вы… — здесь Виллем окинул взглядом и Микьеля, и Кьяру, — венецианские националисты.
— А вы нас сочли фашистами? — поморщился Микьель.
— Не беспокойтесь, — подхватила Корнелия, — этих идиотов мы терпеть не можем.
Микьель улыбнулся.
— Мы больше походим на олигархов, — заключила его тетушка.
Микьель покосился на Кьяру; та улыбнулась и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо.
— И много в Венеции таких, как вы? — поинтересовался Виллем.
— Меньше, чем хотелось бы, — ответила Корнелия.
— Вы ведь думаете не только о том, чтобы устроить Векзит — выйти из ЕС…
— Мы хотим отделиться от Италии. Стать как они, — ответила Корнелия, кивнув в сторону Древесного вагона.
— Как Сингапур?
— Именно. А Италия послужит нам Малайзией [560].
Произнесенные где-нибудь за столиком в венецианской кофейне, эти слова могли бы прозвучать смешно. Но здесь, в поезде, мчащемся по темнеющим равнинам Центрального Техаса, казалось возможным все что угодно.
— Почему она не носит обручальное кольцо? — спросила Саския, улучив момент, когда вокруг были только свои — Виллем, Амелия и Фенна.
Все собрались в купе у Саскии в задней части Денежного вагона. Фенна трудилась над Лицом Номер Три, самым подходящим для ужина. Так что смотреть по сторонам Саския сейчас не могла — взгляд ей приходилось фиксировать на потолке, пока Фенна работала над ее нижними веками, — и все же она почувствовала, как Виллем и Амелия переглянулись.
— В чем дело? — поспешно добавила Саския. — Совершенно нормальный вопрос.
Фенна фыркнула, и Саския поняла, что выдала себя с головой.
— А она горячая штучка, это точно! — заметила Фенна. — Хотя наверняка предпочитает быть сверху.
Саския не могла закатить глаза — это навлекло бы на нее гнев Фенны, — так что ограничилась выразительным вздохом. Тут у Фенны зажужжал мобильник, и она, бросив работу, полезла за телефоном. Саския хотела уже выразить недовольство таким непрофессиональным поведением, но прикусила язык, увидев, как просияла Фенна, как засветились у нее глаза. Жюль! Прислал ей очередное селфи.
— Муж Корнелии жив, но все равно что покойник, — заметила Амелия; она тоже с улыбкой наблюдала за Фенной.
— То есть? — спросила Саския.
— Раннее начало деменции. И, возможно, другие проблемы со здоровьем.
— И где он?
— Живет в семейном палаццо на острове в Адриатическом море.
— И почему я не сомневалась, что у них есть собственный остров? — пробормотала Саския.
— Один из тех, что в прошлом были частью Венецианской империи, — вставил Виллем.
— Он уже два года не появляется в обществе, — продолжала Амелия, — а когда еще появлялся, симптомы были заметны.
— Понимаю, — ответила Саския. — Теперь повторю вопрос Виллема: сколько в Венеции подобных людей?
— Немного, — ответила Амелия. — Видите ли, поначалу мы сосредоточились на бэкграунде Микьеля. Он происходит из старинного венецианского рода. Его предки получили дворянство в 1019 году.
— Черт, вот это долголетие!
— Но это еще что!
— Как выяснилось, бывают семьи намного, намного старше, — вставил Виллем.
— Сейчас мы выясняем бэкграунд семьи Корнелии.
— Ее мужа?
— Нет, с предками мужа все понятно. Греки, бежали в Венецию после падения Константинополя.
— Можно сказать, они в Венеции новички! — усмехнулась Саския.
— Вот именно, — без улыбки ответила Амелия. — Сама же Корнелия ведет свой род от одной из семей, основавших город.
— То есть… как это?
— Буквально, — ответил Виллем. — Ее предки — одна из римских семей, бежавших на берег Залива от Аттилы и его гуннов и основавших Венецию.
— И уже тогда эта семья была древней! — вставила Амелия. — Римские аристократы, знавшие еще Юлия Цезаря.
Саския только головой крутила, не веря своим ушам.
Встретившись наконец взглядом с Фенной, она поинтересовалась:
— Фенна, милая, мне сегодня придется идти на ужин с одним накрашенным глазом?
Вместо ответа Фенна смущенно улыбнулась и повернула телефон экраном к зрителям. На экране красовался Жюль в мокрой футболке. Какие еще нужны объяснения? Ахнула даже суровая Амелия. Жюль, освещенный солнцем, сидел у борта надувной лодки. Он только что вытащил из бурых вод Бразос и теперь гордо демонстрировал добычу — сильно попорченный водой документ в рамке. В центре рамки красовалась большая серебряная монета.
— Я, пожалуй, от комментариев воздержусь, — только и сказал Виллем. Имея в виду, конечно, Жюля, а не выловленный им артефакт.
— Родственники зовут его «жюль семьи», — сообщила Фенна. — Это намек, знаете, сленг такой…
— Понятно, — прервала ее Саския. — Так на чем мы остановились?
— На невероятной древности рода Корнелии, — подсказал Виллем, неохотно отводя взгляд от фото. — Отвечая на ваш вопрос: нет, таких, как она, немного. Только вопрос не о том. На самом деле вы хотите узнать, много ли в Венеции таких тайных националистов, озабоченных подъемом уровня моря? Составляют ли они реальную силу?
— А вот и ответ, — подхватила Амелия. — Их не так много, но они чертовски богаты. И готовы на самые решительные действия, потому что иного выхода у них нет. К вечеру постараюсь узнать больше.
Поводом для Лица Номер Три стало очередное мероприятие — ужин, собравший десяток ВИП-гостей за длинным столом в середине Пивного вагона. Дресс-код здесь был более формальный: даже сам Т. Р. до блеска начистил свои ковбойские сапоги. Вероника в вечернем платье, кажется, чувствовала себя не слишком уверенно: с фигурами ранга и веса Корнелии она еще не сталкивалась. Ей было проще с Дейей Чанд, женой лорд-мэра: та, хоть и мощная фигура на своем поле (выпускница Оксфорда с докторской степенью, известная телеведущая), не возражала против роли «спутницы важного человека» — и исполняла эту роль легко и изящно.
