Salvatio. В рассветной мгле - Ильин Юрий Николаевич

Река Арлун, некогда судоходная, давно обмелела — в самом глубоком месте воды было от силы по шею. Мост, соединяющий два гранитных берега, казался теперь неуместно громадным и неуклюжим, похожим на задумавшегося, да так и окаменевшего бронтозавра.

В школьные, а потом и в студенческие годы Сесиль дважды в день пересекала этот мост в противоположных направлениях. В зимнюю пору она часто наблюдала отсюда, как встает солнце, а вечером по дороге домой останавливалась, чтобы посмотреть на закат. Но теперь над Метрополисом почти не бывает ясного неба. И восходы, и закаты — лишь еще одно неотвязное воспоминание из числа тех, без которых, возможно, было бы куда легче… нести службу.

Нечастые визиты на этот мост были практически единственным нерациональным действием, которое Сесиль позволяла себе… Что-то влекло ее сюда, причем влекло постоянно. Но она поддавалась от силы раз в месяц. И только здесь разрешала себе вспомнить причину.

Сесиль было около трех лет, когда они вместе с матерью вернулись в Нортэмперию. Канаду она почти не помнила, отца же не помнила совсем. И лишь глядя в зеркало, представляла себе, как он мог выглядеть: жгучий взгляд и темные волосы она, очевидно, унаследовала от него…

Мать очень не любила, когда Сесиль начинала расспрашивать ее об отце, и в лучшем случае отвечала гневными излияниями о том, каким тот был негодяем и как разрушил ее мечты и расстроил планы. Дочь она воспитывала в том, что сама считала «аскетической строгостью», замешанной на густом, как старый мазут, патриотизме. Через два дня на третий Сесиль выслушивала назидания о том, что ее родина — здесь и только здесь, и что бы ни случилось, говорить о ней можно только с придыханным благоговением; что соблазнам «красивой жизни» за границей поддаются только люди мелочные и слабые духом, готовые за всякие побрякушки, наряды и прочий тлен продаваться самим и продавать свою родину. И в ее глазах всякий раз загорался нехороший огонек, характерный для фанатиков и самоистязателей.

Тайну своего рождения Сесиль узнала лишь много лет спустя…

— Эй, уважаемая! — раздался сзади чей-то голос. Служба общего контроля, всегда начеку, ну конечно. Сесиль сделала вид, что не слышит, но внутренне вся подобралась…

— Уважаемая, ушки давно не чистили? К вам обращаемся! — раздался второй голос.

— Слышь, ты, документы! — рявкнул первый.

Бержер резко, по-военному, обернулась к двум соплякам с автоматами. Плащ распахнулся. Салаги-«соколы», завидев форму Стабикома, вытянулись по струнке и застыли, как мыши в столбняке.

Сесиль с хищным видом обошла их обоих, с удовлетворением отметив, что оба немедленно взмокли.

— Ко мне, значит, обращаетесь? И что же вам… как это говорилось раньше? — угодно? Да, что вам от меня угодно? — спросила она.

— Госп-пожа к-капитан, п-простите… В-ви-новаты… — срывающимся, булькающим голосом пробормортал первый патрульный, шлепогубый рыжий сопляк, у которого одна скула была заметно выше другой.

— Ну, а что же мне скажет твой друг? — вопросила Бержер.

— Я… Госпожа капитан, я… — заблеял второй, чернявый крепыш со сломанным носом.

— Ничего не скажет. Понятно. Что ж это ты? — как хамить, так виртуоз, а тут вдруг и двух слов связать не можешь, а? — спросила Сесиль, взглядом выжигая на мозгах молодчика свое именное клеймо.

— Госпожа капитан, приносим извинения за беспокойство! Признаём свою неправоту! — затараторил тот.

— Так точно, признаём неправоту! — пробормотал первый патрульный.

— А была бы не по форме, черта с два вы бы что-то признали, правда? — констатировала Бержер, возвращаясь к перилам моста. Заставить бы этих щенков спрыгнуть вниз.

— Что там горит? — отвернувшись, спросила Бержер.

— Заброшенный склад. Пожаром уже занимаются, госпожа капитан! — ответил второй автоматчик.

— Понятно. Брысь отсюда.

Патрульные испарились.

…На этом мосту Сесиль познакомилась с единственным мужчиной, к которому она испытывала что-либо, кроме брезгливости… Да полно, он ей нравился, нравился по-настоящему. Он был слишком непохож на нее, почти полная противоположность. Саркастичная и в то же время до странного романтичная натура, и об эту его двойственность холодное здравомыслие Сесиль разбивалось вдребезги.

Ну, а главное — он ее не боялся.

Одноклассники, а затем однокурсники в училище в основном сторонились Сесиль, поскольку мало кто мог выдержать ее пронзительный взгляд.

Ей бывало достаточно один раз посмотреть в глаза очередному «ухажеру», обычно робкому и субтильному, и того сдувало к черту. А вот этого не сдуло.

Много чего произошло потом… Но в итоге он уехал учиться за границу. Звал ее с собой, уверял, что сможет решить все бытовые и юридические сложности за них обоих. А она не слышала его. В ее голове с нарастающей громкостью звучали назидания матери: «Твоя родина здесь и только здесь».

В последний раз они встретились пятнадцать лет назад, таким же угрюмым весенним вечером, как сегодня, на этом же самом мосту. Он спросил, что она решила. Она молчала. Вдруг из-за облаков у горизонта выглянуло закатное солнце — нахмуренное багровое око уставилось на нее как будто бы с вопросительным выражением… Не поворачивая головы, Сесиль слово в слово воспроизвела своему другу то, что мать с детства твердила ей про заграницу и соблазны. Она говорила как будто помимо своей воли, даже голос ее, кажется, изменился — стал выше и задребезжал… Закончив свою речь, она сказала «прощай» и пошла прочь, не оборачиваясь.

Он догнал ее, повернул к себе, поцеловал и, сжав в объятьях на несколько мгновений, прошептал на прощание «твоя жизнь принадлежит только тебе» или что-то вроде этого. Она уже не помнила точную формулировку.

Потом он некоторое время слал ей из-за границы письма, электронные и обычные. Она не ответила ни на одно.

…Но снова и снова приходила на этот мост.

— Добрый вечер, — раздался знакомый голос. Сесиль, вздрогнув от неожиданности, схватилась за кромки плаща на груди и нарочито медленно повернулась. Рядом с ней, облокотившись яа перила, стоял тот самый ее друг… Нет, стоп, это не он. Это тот… Виктор, да. Внезапно Сесиль поняла, что они сильно похожи внешне.

— Вы?.. Здравствуйте, — постаравшись изобразить равнодушие, отозвалась Сесиль, и снова повернулась к пожару.

— Не знаете, что там горит?

— Говорят, какой-то бывший склад, — передернула плечами Бержер.

— Говорят? — спросил Виктор, кинув короткий взгляд на ее высокие форменные ботинки.

— Говорят, — отрешенно отозвалась Бержер.

Повисло молчание. Виктор, слегка наклонившись, оперся на перила, Сесиль застегнула плащ и выпрямилась.

— С этого моста, помнится, открывались чудные закаты, особенно летом. Я тут в молодые годы нередко простаивал до темноты. А вы? — вы помните то время? — спросил Виктор.

— Какой смысл его помнить? — ответила Бержер.

— Смысл? Смысл… Да нет, я всего лишь спрашиваю, помните ли вы Метрополис до того, как его заволокло дымом?

«Знает или нет? — думала Бержер. — Виделся ли он с хозяином той злосчастной квартиры?»

— Да. Я помню, — сухо ответила она после непродолжительной паузы. — Хотя опять-таки, какой смысл помнить прошлое? Прошлое — это то, что прошло. Чего нет.

Виктор вздохнул.

— Возможно, вы правы. В отношении меня, так точно, — он невесело усмехнулся. — Помните то место, куда я вас привел, когда…

— Да.

— Вчера кто-то сжег его дотла. Еще одного мостика в прошлую жизнь не стало.

«Не знает… Или?»

— Никогда не понимала, что значит «прошлая жизнь». У нас только одна жизнь. Как бы она ни менялась, другой нет и не будет.

— Я не это имел в виду, — ответил Виктор и, помолчав, продолжил: — Еще недавно в это время года город уже утопал в солнце и зелени. И я не могу понять, как он мог превратиться вот в это? И что произошло с нами? почему мы принимаем это, — он кивнул в сторону столпа пламени вдали, — как нечто нормальное?.. Как должное?

Бержер не хотела отвечать, но вдруг услышала собственный голос: