Salvatio. В рассветной мгле - Ильин Юрий Николаевич

— Дело замяли, видимо, потому, что влиятельному владельцу этого газопровода очень не хотелось выплачивать штрафы и страховку вашей семье. Тем более что Антон по сути сам взвалил вину на себя. Еще хуже то, что все пожары, пожирающие этот город уже пятнадцать лет, начались именно с той ночи. Возможно, вы не знаете, но город значительной своей частью стоит на осушенных болотах. Под нами огромное количество торфа, который может тлеть десятилетиями. Похоже, ваш брат, считал, что и сгоревший дом, и все последующие пожары, убивающие город, — на его совести. Пятнадцать лет он живет с этим, и — я даже не хочу пытаться представлять, каково ему.

Надеюсь, что он нас слышит. И все понимает. И вы тоже понимаете.

Виктор подошел к Наталии, слегка тронул ее за тонкое плечо, боясь, что от более чувствительного прикосновения она может рассыпаться.

— Мне надо идти. У меня еще одна непростая встреча сегодня. Пожелайте мне удачи.

Наталия только кивнула.

Когда звук его шагов затих окончательно, вокруг Наталии повисла звенящая тишина. Слабый гул улиц пробивался сквозь оконные рамы, в кухне различимо вздыхал холодильник, но их было едва слышно через звон в ушах. Наталии казалось, что все вокруг стало вдруг тусклым и бесцветным, как будто подернулось пеплом…

Она слышала слабое дыхание Антона. Только оно и свидетельствовало, что он еще жив. Возможно, сейчас он даже живее, чем она.

Пятнадцать лет вражды и презренья. Почему она только сейчас узнала правду? Почему так легко приняла все на веру? Почему так легко записала его в недруги и сочла его бегство предательством? Пятнадцать лет как застывший, выцветший сон: пусть время не повернуть назад, но и вперед оно не движется, а будто бы только бегает по кругу, покуда все вокруг увядает, рассыпается и горит…

…Наталия много лет приучала себя относиться ко всему безразлично, надеясь, что кошмары однажды оставят ее. Тщетно. Закрывая ночью глаза, она до сих пор видела, как беспощадное пламя пожирает их дом, и последовавшие вскоре за этим похороны. И если она так и не смогла справиться с этим, то, подумала она, каково ее брату, уверенному, что это он во всем виноват?

«Ты мой брат… Я твоя сестра… Больше у нас никого не осталось на свете, — чуть слышно прошептала Наталия. — Что, что мне сделать, чтобы ты вернулся? Чтобы ты простил меня — и перестал ненавидеть себя? Антон… Не оставляй меня…»

Марианна очнулась от пугающего звука, донесшегося до нее через дверь, — и не стон, и не крик, и не вой, а как будто всё сразу. Вскочив, она бросилась в комнату — и увидела, как Наталия, сидя на полу, судорожно хватается за виски, за лицо, будто от непереносимой боли. Наталия рыдала. Рыдала так, словно слезы, накопившиеся за эти полтора десятилетия, вот-вот грозили разорвать ее изнутри.

Марианна бросилась к своему пациенту. Жив. Это главное. Так, теперь срочно — воды его сестре. Пей, пей. Больно, да, знаю, больно. Плачь. Плачь, дай боли выход. Пей еще… Он жив, он придет в себя. Пей. Сейчас еще принесу…

…Сбоку раздался стон. Марианна резко обернулась. Больной на кровати выгнулся и упал обратно, тяжело дыша, моргая и пытаясь озираться по сторонам. Наталия, которая только что с трудом совладала со слезами, повернула голову и медленно-медленно стала подниматься с пола. Антон с диким трудом приподнялся на локтях. Марианна прижала стакан к его губам.

12 мая, 0:03. Квартира Сесиль Бержер

Послышался протяжный вой, Бержер даже вздрогнула от неожиданности. Нет, ничего. Просто канализационные трубы.

На столе перед ней стоял раскрытый ноутбук, который она забрала из сожженной библиотеки. В нем обнаружился основательный архив текстов, рассортированных по годам, — случайные записи случайных людей начала века. Сплошь недовольных жизнью. Видели бы они, что творится сегодня.

Бержер машинально повернулась к окну. Там нельзя было разглядеть ничего, кроме плотного смога, подсвеченного оранжевым: то ли фонари, то ли вновь где-то пожар.

…А впрочем, о родине — только с благоговением. Как учили. А эти записи… Сами по себе они вряд ли представляли собой что-то противозаконное. Тем не менее их следовало бы закрыть на замок. И доступ — только по предварительным заявкам и после всесторонней проверки личности…

Сесиль открыла еще один текст. На сей раз это была, по-видимому, чья-то переписка:

Бержер откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. В такой поздний час чтение давалось уже с трудом. Да и содержание, тут, конечно… Голова кружилась постоянно, но наверняка ведь не от прочитанного… Травма, лекарства…

Несколько секунд она сидела с закрытыми глазами, прислушиваясь к тишине… Которую вдруг разорвали звук выбитой входной двери и громыхание, которое ни с чем не спутаешь. Вместо того чтобы вскочить и схватиться за оружие, Сесиль неторопливо повернулась в кресле ко входу.

Там стояла Элизе. По сторонам от нее — двое автоматчиков в масках.

— Капитан Бержер, — дребезжащим от волнения голосом произнесла Элизе, — сдайте оружие и удостоверение. Вы арестованы по подозрению в государственной измене, покрывательстве преступников и уничтожении улик.

— Всего лишь по подозрению? — спросила Бержер.

— Пока трибунал не признает вас виновной, — ответила ее заместительница.