Хождение Джоэниса. Оптимальный вариант - Шекли Роберт

Шпион обдумывает всё и так, и сяк и наконец находит ключевое слово: якобы. Карта только кажется не имеющей отношения к реальности! На секунду он едва не поддался заблуждению. Создателям карты почти удалось провести его, мастера притворства и обмана, который всю жизнь выведывал их секреты. Теперь, однако, ему всё ясно. «Они пытались надуть меня с помощью моих же трюков!».

Под этим шпион понимает, естественно, образ мыслей, аналогичный его собственному. Он даже польщён. Дурное настроение, вызванное расхождением между картой и реальностью, бесследно испарилось. Он бодр, энергичен, готов к любым трудностям и полон решимости расследовать возникшую проблему до конца.

«Рассмотрим факты и то, что из них следует, – говорит шпион сам себе. – Прежде всего, могу сказать определенно: эта карта важна. Всё, что я о ней знаю, и весь мой опыт позволяют сделать такое предположение. Мне также известно, что она якобы не отображает реального положения вещей. Совершенно очевидно, однако, что между ней и зданием, которое она должна описывать, существует некая взаимосвязь. Какая именно? И что на самом деле представляет собой карта?»

После секундного размышления шпион приходит к умозаключению: «Вывод один – в неё вплетен какой-то хитрый, искусный шифр, который должен ввести непосвящённого в заблуждение. Те, для кого предназначена карта, знают об этом, а мне данное обстоятельство было неизвестно – до настоящего момента».

Тут шпион выпрямляется во весь рост и добавляет: «Тем не менее я всю свою жизнь занимался разгадыванием шифров. Ничто другое так меня не занимает. Можно сказать, я был рожден, чтобы их распутывать. И вот провидение и случай привели меня сюда с этим важнейшим закодированным посланием в руках!»

Шпион приходит в возбуждение, почти в восторг. Однако затем спрашивает себя: «Не слишком ли категорично я принимаю с самого начала, что карта настоящая, только лишь зашифрованная? Не напрасно ли отметаю заранее другие возможности? Ведь мне на собственном горьком опыте известно, как изворотлив человеческий мозг. Я сам тому живое подтверждение – только благодаря моему хитроумию мне удается оставаться незамеченным посреди сонмища врагов и добывать их секреты. Памятуя об этом, разве справедливо отказывать им в праве на подобное же коварство?»

Тогда он говорит себе: «Хорошо. Хоть разум и инстинкты подсказывают мне, что карта во всех отношениях подлинная, а меня ввело в заблуждение лишь отсутствие ключа к шифру, нужно признать и такую возможность – какая-то информация здесь фальшивая, а какая-то настоящая. Подобное предположение вполне обоснованно. Очевидно, чиновника, у кого я выкрал карту, интересовала лишь истинная её часть. Вооружённый неким изначальным знанием, которым я не обладаю, он следовал только ей, насколько это ему было необходимо для выполнения своих обязанностей. Он заурядный скучный служака, карта и шифр как таковые ему не интересны; ему нужно всего-навсего добраться по ней до своего кабинета. Сама карта и искусно переплетённая с ней ложная часть его не волнуют. Последнюю он просто игнорирует. И неудивительно. Работа чиновника никак не связана с картами, ему так же нет дела до их природы, как мне – до мелких деталей того, чем он занимается. Как и у меня, у чиновника нет времени вникать во всё, что его прямо не касается. И он спокойно пользуется картой, не принимая её близко к сердцу».

Шпиона искренне поражает и даже печалит мысль о том, что кому-то может быть совсем не интересна карта, на которую смотришь каждый день. Какие странные все же существа люди! Чиновник подходит к ней чисто утилитарно, не задаваясь вопросами о её тайнах, тогда как шпиону доподлинно известно, что главное как раз – понять в полной мере, что она собой представляет и что она отображает. Только в этом случае он постигнет остальное и перед ним откроются все секреты здания. Истина столь очевидна, что отсутствие интереса кажется просто непостижимым. Стремление узнать о карте как можно больше для шпиона настолько естественно, необходимо и универсально, что он видит в чиновнике чуть ли не представителя какого-то другого биологического вида, не человека.

«Ну нет, – возражает шпион сам себе. – Это заблуждение. Наверное, разница между нами в наследственности, влиянии окружающей среды или ещё в чём-то подобном. Не будем зацикливаться. Мне прекрасно известно, как странно и непостижимо способны вести себя люди. Даже шпионы, которых легче всего понять, по-разному смотрят на вещи и действуют неодинаково. Мы вообще живем в странном мире… Что я знаю об истории, психологии, музыке, искусстве, литературе? Да, я могу, конечно, поддерживать связный разговор на все эти темы, однако в глубине души сознаю, что совершенно в них не разбираюсь».

Шпион приходит в уныние, однако затем успокаивается. «По счастью, в одном я точно хорош – в своём деле. Никто не может быть экспертом во всём, но уж тут я приложил максимальные усилия, чтобы им стать. На это и уповаю. Именно в ограниченности рамками ремесла лежит истинная глубина моей натуры и то мерило, с которым я подхожу к жизни. Я знаю очень много и об истории, и о психологии шпионства. Я перечитал всю специальную литературу. Я видел портреты знаменитых представителей профессии и часто слушал широко известную оперу о шпионах. Погружённость в одну тему служит твёрдым основанием для позиции, с которой я смотрю на мир. Стоя на ней, я могу видеть вещи под определённым углом».

«Конечно, – напоминает себе шпион, – ни в коем случае нельзя совершать ошибку, сводя всё только к своему ремеслу и его приемам. Разумному человеку следует избегать подобных упрощений. Нет, шпионство – далеко не всё! Однако это ключ ко всему».

Придя к такому выводу, шпион продолжает: «Да, шпионство – далеко не всё, но, по счастью, к данному случаю оно имеет самое прямое отношение. Карты – краеугольный камень нашего дела. Когда я держу одну из них в руках и знаю, что она выпущена правительством, передо мной стоит задача, решение которой – целиком в моей компетентности. А если карта ещё и зашифрована, то она тем более связана с моим ремеслом».

Теперь он готов приступить к анализу. Шпион говорит себе: «Есть три варианта. Первый – карта настоящая и закодирована. В таком случае, призвав на помощь всё свое терпение и способности, я разгадаю код. Второй – карта лишь отчасти истинна и опять же зашифрована. У того, кто незнаком с подобным, это вызвало бы замешательство, но для эксперта и такая трудность вполне преодолима. Как только мне удастся восстановить даже крохотную долю той правды, которая здесь содержится, сразу откроется и всё остальное. Останется ещё ложная часть, которую кто-нибудь другой просто отбросил бы, – только не я. Я поступлю с ней так же, как поступил бы со всей картой, окажись она фальшивой, – что представляет собой третий вариант. Если она целиком поддельная, необходимо определить, какую информацию можно извлечь из этого обстоятельства. Хотя сама идея полностью фальшивой правительственной карты абсурдна, допустим всё же, что дело обстоит именно так. Если точнее, предположим, что она намеренно была создана фальшивой. Тогда возникает вопрос – как рисуют подобные карты?

Насколько мне известно, это далеко не просто. Если составитель работает в самом здании, ходит по его коридорам из кабинета в кабинет, то знает здесь всё, как никто другой. Сможет ли он удержаться от того, чтобы ненамеренно отразить в своем труде часть истины? Разумеется, нет! Полное погружение в окружающую реальность сделает задачу нарисовать целиком вымышленную карту невыполнимой. Я же почти наверняка найду эту случайно допущенную оплошность, и тогда ревностно охраняемые тайны здания немедленно падут.

Однако предположим, что на высшем уровне это всё предусмотрели и подошли к задаче весьма тщательно. Учитывая сложность ситуации, будем, как в суде, толковать малейшие сомнения в их пользу. Они понимают – чтобы карта выполнила своё предназначение, её должен нарисовать умелый картограф, который сможет соблюсти необходимые логические законы её составления. И при этом она должна быть полностью ложной и даже случайно не совпадать с реальностью.