Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

– Благодарим за заботу, сэр, – вежливо промолвил Элмер Э. Татор, стараясь удержать собеседника в поле зрения. – Мы не рассчитываем здесь задержаться дольше нескольких часов.

– Хотел бы я знать, кого вы ожидали здесь повстречать, в своих скафандрах и с оружием наперевес! – продолжал допытываться доктор Кларк.

– Тоже мне оружие… – стыдливо проронил Мадон.

– После того как станция не ответила на наш запрос, – веско ответил Белоцветов, – мы готовы были ожидать чего угодно.

– Санти, конечно, слегка преувеличивает, – примирительно молвил Кратов. – Но история космической экспансии знает разнообразные и чрезвычайно неприятные прецеденты…

– И что бы вы предприняли в таком случае? – ехидно спросил доктор Кларк. – Не хочу задеть ничьего самолюбия, но вы мало сходны с десантом Звездного Патруля в боевом порядке.

Белоцветов расправил плечи и выпятил грудь.

– А так? – спросил он.

– Я постараюсь быть максимально деликатным… – начал было Кларк.

– Похоже, у вас было бурное прошлое, доктор, – заметил Кратов.

– Ха! – воскликнул Кларк. Закатав рукав ковбойки, он обнажил потускневшую, но по-прежнему отчетливо различимую черно-красную татуировку. – Восьмой, он же Чернокрылый отряд Звездного Патруля, под командованием командора Кэйдина Крайтона, джентльмены! Впрочем, все это было слишком давно, чтобы вы могли о том помнить… Вот что я вам скажу, – заявил он, обращаясь персонально к Белоцветову. – В следующий раз, если решите причалить к старушке «Тетре» под гром аплодисментов и духовой оркестр Одиноких Сердец, делайте это по-человечески.

– Как же именно? – осведомился Татор с живейшим интересом.

– А так, что добрых три четверти причальных узлов станции созданы людьми. Если вы подкатите к нашей железной красотке под привычный для нее и для нас бочок, где-то в человеческом секторе, по техническим отсекам разнесется предупредительный сигнал. И тогда вам непременно ответит всякий, кто случится поблизости. А уж там постоянно кто-нибудь да отирается. Не стоит упоминания, джентльмены, что людям свойственно обитать в условиях человеческих представлений о комфорте, а подавляющее большинство населения «Тетры» составляют наши соплеменники. Попадаются, разумеется, и нелюди, но в пределах статистической погрешности. – Доктор Кларк быстро огляделся. – Надеюсь, я никого не оскорбил употреблением этого семантически неоднозначного термина для обозначения разумных существ альтернативного генезиса. Как мне представляется, мы все здесь одной крови… ты и я… гм… В свое оправдание уточню, что использую его исключительно для экономии фонетических усилий.

– В пределах статистической погрешности… – задумчиво повторил Белоцветов.

– Ну разумеется! – воскликнул доктор Кларк. – Никто не знает масштабов присутствия нелюдей на борту «Тетры». Известно лишь, что их никогда не бывает меньше одного, и не отмечено ни одного достоверного случая, чтобы их численность превысила дюжину. Они прилетают и улетают, возможно – размножаются или, да хранит их Господь, умирают, то есть существуют по своим законам, и кто мы такие, чтобы требовать от них каких-то отчетов?!

– Но вы тем не менее предпочитаете жить и работать на территории виавов, – подчеркнул Кратов.

Доктор Кларк остановился и раскинул жилистые конечности, словно приглашая воссоединиться с чем-то высоким и восхитительным.

– Вы слышите? – вдохновенно спросил он.

– Что мы должны услышать? – вкрадчивым голосом спросил Татор.

– Тишина! Полная бескомпромиссная тишина, джентльмены! Та тишина, которой я никогда не найду в человеческом секторе. Не хочу показаться излишне требовательным, но уровень шума земной техники оставляет желать много лучшего. Постоянно что-то шипит, шуршит, булькает… Да и сами люди являются источником различных спектрально насыщенных шумов. Эти постоянные разговоры, смех, песни по вечерам! Ну сколько нас там… от силы неполных две дюжины… и еще эта странная община молодежи, которая обитает невесть где и никогда – на одном месте… Кто бы мог подумать, что мельчайшая ячейка человеческого общества способна порождать столько шума! А здесь, у виавов, тишина. Нельзя сказать, что абсолютная, но близко к таковой, очень близко… В самом начале меня предупреждали, что, возможно, перед уходом виавы отключили все свои системы, и я рискую однажды замерзнуть или задохнуться. Черта с два, джентльмены! Все работает, как часы, хотя трудно себе представить, сколько адского шума может исходить от старинных механических часов…

– Вы любите тишину, доктор? – спросил Мадон сочувственно.

– Я исследую тишину, – объявил тот. – Не столько физические характеристики, с этим давно все ясно. Меня интересуют психодинамические свойства тишины. То, как тишина взаимодействует с помещенными в нее объектами. Например, с человеческим сознанием.

– Разве сознание – объект? – поразился Белоцветов.

– Если отвлечься от физиологических основ его функционирования, вообще перейти на более высокий уровень абстракций, то сознание – объект не хуже прочих. – Доктор Кларк внимательно посмотрел на бесхитростную физиономию Белоцветова, затем исследовал постную мину Мадона. – Ну, это надлежит разъяснять специально…

– Не нужно, – быстро сказал Кратов.

Мадон, выглядевший подавленным в любой компании, где кто-нибудь много и увлеченно разглагольствовал на скучную тему, скис окончательно. «А смысл?..» – читалось в его глазах. Доктор же Кларк, сдвинувши кустистые брови, внезапно явил чудеса проницательности.

– Зачем, вы спросите меня, джентльмены? – возгласил он. – Какая польза в том, чего нет? Ведь абсолютной тишины не существует, не так ли. В специальных анэхоических камерах можно вплотную приблизиться к полному беззвучию, но не более того. Неподготовленный человек может сойти с ума, да и подготовленному будет несладко. Я не ставлю таких изуверских экспериментов. Использование компактных изолирующих полей дает вполне приличный уровень тишины, то есть за пределами человеческого восприятия внешних шумов… А теперь так: все замолчите на тридцать секунд. Просто сосчитайте до тридцати про себя и в течение этого срока попытайтесь не издать ни единого звука. Даже не дышите и по возможности договоритесь с собственным кишечником.

– Я не виноват, – быстро сказал Белоцветов. – Во мне с утра одна лишь чашка кофе. И бутерброд, которым можно смело пренебречь…

– Время пошло! – рявкнул доктор Кларк и всплеснул руками.

Экраны погасли, будто их задуло порывом ветра, все помещение мгновенно погрузилось в непроницаемую бархатную темноту.

Разумеется, полной тишины не случилось. Кратов, плотно сомкнув губы, дабы не вырвалось ни единого звука, оказался один на один с собственным организмом. Хвала небесам, в животе не урчало… но в жилах оглушительно пульсировала кровь, в ушах сам собою возник и повел себя с вызывающей дерзостью белый шум, а в мозгу гвоздем застряла музыкальная фраза самого фривольного происхождения, то есть не струнный квинтет Деллафемины, не клавесин Антонио Вивальди, не благородный орган Баха, а что-то низменное и мелкое, из низкопробного мюзикла вроде «Нового Эксодуса» или чего похуже… «Никогда больше не стану слушать эту дрянь, – думал Кратов пристыженно. – Отныне и вовек только лучшее, только возвышенное. Потому что неизвестно, с чем я останусь наедине, когда однажды пропадут все звуки. Для таких случаев лучше иметь хорошо почищенные кладовые памяти. Как ни старайтесь, милый доктор, полной тишины вы не достигнете. Тишина – это всего лишь отсутствие внешних раздражителей, дефицит воздействия на органы чувств. Сенсорная пустота, которую мозг тотчас же и с большой охотой заполнит собственными экспонатами из загодя собранных коллекций. Уж я позабочусь, чтоб это были шедевры, а не дешевые поделки… Бог знает, что я выдумываю. Что это на меня вдруг нашло? Тоже мне, ценитель сыскался, гурман и эстет… Этот звездоход-расстрига хотел донести до нас нечто иное. Жаль только, что он более привычен к понимающей, подготовленной, сообразной аудитории. Видать, давно не выступал на публике… и тут появляются, страшно сказать, Белоцветов с Мадоном… и спасибо еще, что не Грин с Брандтом!»