Министерство будущего - Робинсон Ким Стэнли

– Скажете, что я был добрым похитителем?

– Да. Это, кстати, уже занесено в протокол. То есть я сообщила о похищении, так что теперь не могу вдруг заявить, что пригласила вас на чашку чая. В Швейцарии, как я понимаю, нет закона о трех преступлениях, как в некоторых американских штатах, однако вам предъявят участие в драке, покушение на убийство и то, что вы сделали со мной. Все это повлияет на приговор. Если бы я раньше не дала показания под запись, то могла бы сейчас заявить, что мы просто решили провести ночь вместе.

Фрэнк был ошеломлен.

– Почему?

– Чтобы сократить вам срок.

Удивление Фрэнка не проходило. Мэри и сама поразилась своим словам. Да кто такой этот человек? Чем она ему обязана? Ну, тем, что произошло в тот вечер. К тому же он явно надломлен, с ним что-то не так.

Фрэнк снова пожал плечами.

– Ладно. – Его взгляд вдруг помрачнел. – Вы уже знаете, сколько мне дадут? Каким будет приговор?

– Не знаю. – Мэри немного задумалась. – В Ирландии за то, что вы сделали, дали бы несколько лет. В зависимости от обстоятельств. Кроме того, бывают досрочные освобождения за хорошее поведение и все такое. Швейцария – другая страна. Я могу навести справки.

Фрэнк уставился сквозь стол в бездонную пропасть, в которую смотрел много лет.

– Я не знаю, как долго еще протяну, – тихо произнес он. – Я не выдержу.

Мэри прикинула, чем его утешить. Ничего не приходило в голову.

– Вам дадут работу, – рискнула она. – Обеспечат лечение. Может статься, что вы не заметите больших отличий от прежней жизни.

Предположение вызвало молниеносный яростно-сумрачный взгляд. Фрэнк тут же снова уставился в стол, словно почувствовал себя неуютно в ее присутствии.

Мэри вздохнула. По правде говоря, в подобной ситуации трудно чем-то ободрить. Фрэнк сделал свой выбор, и он привел его в тюрьму. Если, конечно, такой выбор у него был. На ум снова пришел вопрос о вменяемости. Кошмарные насильственные преступления, происходящие в мире, – намного хуже тех, что совершил этот человек, – разве они не вопиют о невменяемости? Невменяемости такой степени, что наказание превращается в расправу над психически больными людьми?

Или наказание всего лишь попытка оградить от них общество?

Мэри не хотелось размышлять на эту тему. У нее имелись дела поважнее, день предстоял напряженный. Но сейчас перед ней сидел запутавшийся, попавший в тюрьму, жалкий человек. Возможно, психически нездоровый. Не просто страдающий от прошлой травмы, но сломленный травмой в большей степени, чем ПТСР. Может быть, его мозг повредился от перегрева и обезвоженности, да так и не пришел в норму. Такое вполне вероятно, ведь никто другой рядом с Фрэнком не выжил.

Короче, кто его знает. Он никуда теперь не денется. А Мэри ждали дела, к тому же она всегда могла приехать снова.

– Мне пора идти. Я вернусь. Попробую что-нибудь узнать, поговорю с вашим адвокатом. Он у вас есть?

Фрэнк качнул головой.

– Мне его назначили.

У него был совершенно потерянный вид.

Мэри со вздохом поднялась. Один из надзирателей подошел к их столику.

– Уходите? – спросил он.

– Да.

Теперь хозяйка положения она. Мэри слегка тронула Фрэнка за плечо, почти точно так же, как он дотронулся до нее в тот вечер на Хохштрассе. Только в этот момент она осознала, что отчасти приходила отомстить. Мэри почувствовала под рубашкой тепло, даже лихорадочный жар. Фрэнк движением плеча сбросил руку – так лошадь отгоняет назойливую муху.

51

Тридцатые годы были временем зомби. Цивилизация была убита, но еще, спотыкаясь, брела по Земле навстречу судьбе пострашнее смерти.

Все это чувствовали. В культуре периода преобладали страх и гнев, отрицание и чувство вины, стыд и раскаяние, вытеснение и возвращение подавленного. Люди жили на автомате, постоянно пребывая в состоянии зловещей угрозы, непрерывно сознавая свое ущербное положение, гадая, какой еще сокрушительный удар обрушится на их головы и как сделать, чтобы и его не принимать в расчет после того, как столько сил ушло на игнор предыдущих ударов, череда которых тянулась с 2020 года. Само собой, великая жара в Индии оставила свой след. Люди не могли признать ее тем, чем она была, но и забыть не могли, не хотели ее вспоминать и не могли перестать думать о ней без огромных подсознательных усилий. Эти фотографии! Эти цифры! Они напоминали Холокост, проделавший гигантскую прореху в самовосприятии цивилизации, когда погибло шесть миллионов человек, но это было давно, евреев убивали немцы, так что с них и спрос. Палестинская Накба, раздел Индии – плохим историям нет конца, цифры всякий раз непостижимы, однако прежде всегда существовали определенные группы, отвечавшие за преступления, люди варварской эпохи, как утешали себя современники. Эти мысли постоянно вылезали наружу при попытке отмахнуться от великой жары, которая, по уточненным сведениям, стоила жизни двадцати миллионам человек. Столько же солдат погибло во время Первой мировой войны за четыре года интенсивной целенаправленной бойни, в то время как жара длилась всего две недели. Другие говорили, что жара была чем-то похожа на грипп-испанку 1918–1920 годов, но это не так. Катастрофу вызвали не патоген, не геноцид, не война – всего лишь действия либо бездействие самих людей, и убивала она самых беззащитных. И это еще не конец, ибо беззащитны в конечном итоге все.

Несмотря ни на что, люди планеты продолжали сжигать углеводороды, разъезжать на автомобилях, есть мясо, летать самолетами, делать все то, что вызвало великую жару и могло вызвать ее вторично. Прибыль по-прежнему рассчитывалась с прицелом на акционеров и увеличение дивидендов. И так далее.

Любой вменяемый человек понимал: делается слишком мало, и тем не менее «слишком мало» продолжало оставаться всеобщим принципом действий. Разумеется, вытеснение из сознания тоже имело место, но оно было в духе Фрейда, фрейдистская модель разума основана на идее паровой машины, что означало сжатие, нагнетание давления и выпуск пара. Поэтому вытеснение увеличивало внутреннее давление, ответная реакция на вытеснение давление снижала. Либо выпускаешь пар, либо разорвет котел. Чего было ждать людям тридцатых? Шипения или взрыва? Свистка, стравливающего давление в системе, как в надежно работающем двигателе, или грохота? Никто ничего не мог предсказать, люди кое-как проживали день за днем, а давление между тем все нарастало.

Поэтому мало кто удивился, когда однажды в считаные часы потерпели катастрофу шестьдесят авиалайнеров. Самолеты разных рейсов падали в разных точках мира, хотя, когда разобрались, выяснилось, что подавляющее большинство катастроф пришлось на частные самолеты и бизнес-джеты, а коммерческими рейсами в основном летели бизнесмены. Но и обычные, невинные пассажиры, путешествовавшие с разной целью, тоже погибли – около семи тысяч за один день, обыкновенный гражданский люд, летевший по своим делам.

Потом было установлено, что самолеты атаковали и вывели из строя их двигатели пущенные наперерез стайки малых дронов. От дронов ничего не осталось, отследить изготовителей и операторов не удалось. В первые же часы после катастроф ответственность взяли на себя сразу несколько террористических групп, они выдвинули разные требования, однако причастность ни одной из них не удалось доподлинно доказать. То, что ответственность за такое преступление взяли на себя многие группы, лишь придало событию еще более пугающий эффект. В каком мире мы живем?

Один посыл был достаточно ясен: прекратите авиаполеты. Многие послушались. До этого дня в любую минуту в воздухе находились полмиллиона человек. После авиакатастроф число пассажиров резко сократилось. Особенно когда через месяц произошла вторая волна крушений, на этот раз закончившаяся гибелью двадцати самолетов. После этого коммерческие рейсы нередко летали порожняком или вовсе отменялись. Частные реактивные самолеты тоже перестали летать. Боевые самолеты и вертолеты подвергались атакам не меньше, поэтому военные сократили полетную активность и поднимали машины в воздух только в случае острой нужды – как на войне. Это и была война.