Возвращение в Полдень - Филенко Евгений Иванович

– Тоже мне вызов! Правило Мрачного Гераклита универсально, а чары Озмы во стократ эффективнее всякого оружия…

«Доминантный участок акустического спектра, извлекаемого голосовыми связками Озмы, – умничал Кратов, хлебая пиво в приморском кабаке города Тритои на богоспасаемой безбашенной планете Эльдорадо, – однозначно совпадает с мелкими, тщательно скрываемыми слабинками эхайнской натуры. Поэтому, когда Озма поет, эхайнские души рыдают от умиления…»

Помнится, тогда они с Понтефрактом долго рассуждали о перспективах умиротворения эхайнов посредством экспансии земных блондинок со сколько-нибудь заметными вокальными данными. А еще Кратову предстояло желанное свидание с лиловоокой феей-юффиэй по имени Идменк. Свидание, которое так и не состоялось.

«Оказывается, мне до сих пор больно, – подумал Кратов. – Что бы ни внушал мне давным-давно Большой Дитрих, рациогену так и не удалось сделать из меня свой хладнодушный эффектор. Я человек, и воспоминания о непоправимых утратах по-прежнему ранят мою живую человеческую душу».

– Послушайте, зачем я вам это рассказываю, когда вы и есть натуральный эксперт по эхайнам?! – воскликнул вдруг доктор Мадригаль.

Кратов безучастно пожал плечами, что в лежачем положении выглядело не слишком убедительно. Он был слишком занят страницами воображаемой книги.

Не дождавшись адекватной реакции, доктор Мадригаль продолжил проповедовать:

– Покуда ресурсы рациогена используются по его прямому назначению, то есть для хранения и дешифрации «длинного сообщения», его благополучию ничто не угрожает. А когда он обнаружит свою полезность и из реестра запрещенных исследований переместится в линейку интеллектронных приборов, где ему и место, никто и не вспомнит ни о каких зловещих пророчествах. В Президиуме Академии давно уже собрались люди, которые не считают себя глупее машины…

– Что же получается? – спросил Кратов с некоторой досадой. – Я всю свою жизнь гонялся не за тем дьяволом?

– Всю жизнь?! – поразился доктор Мадригаль. Он радостно хлопнул ладонями по коленям и подался вперед. – Про какую такую «всю жизнь» вы мне здесь говорите, юноша? Вам ведь сейчас что-то около сорока, если я не ошибаюсь…

– Да уж пятый десяток разменял, – проворчал Кратов.

– Ну, допустим… Даже по человеческим меркам вы только что вступили в пору мужской зрелости и, возможно, расстались с некоторой частью отроческих иллюзий. У вас, старина, впереди еще полтора века активной работы мозга и, быть может, чуть поменьше – физической состоятельности. Вы сейчас даже представить не можете, сколько впереди у вас открытий, потрясений, а также женщин и детей. Подумайте об этом, прежде чем пороть чушь о «всей жизни»…

«Это правда, – думал Кратов. – Чего это я разнылся? В моей жизни все прекрасно. Я здоров и пока не нашел провалов в памяти. Если верить этому красавчику, который вдвое старше меня, я молод. Во-первых, меня любят две прекрасные женщины, так что в ближайшие годы дефицит впечатлений не грозит. У меня будет куча детей, светленьких и рыженьких. Смугленькие тоже будут… надеюсь. Что характерно, все сплошь с голубыми глазенками. Поскольку мои гены наверняка окажутся рецессивными, никто из них не будет похож на папочку. Не скажу, что это плохо. Быть может, мне удастся хотя бы воспитать их похожими на меня. Во-вторых, я не останусь без дела, а значит – не скисну в тоске и одиночестве. Могу сочинять мемуары… как это говорил Паша Резник?.. „У истоков Братства“. Хотя правильнее было бы озаглавить их „Человек, который встряхнул Братство“… Могу устроиться драйвером на межпланетные линии. Летать до Марса, до какого-нибудь Харона, и обратно. Могу плюнуть на все и выучиться на учителя (довольно слабый каламбур, но, учитывая остаточные явления ментодампа, сойдет). Хотя там, кажется, необходим еще и особый талант, которого у меня вполне может и не быть. Тогда я могу выучиться на кого-нибудь еще, к примеру – на техника-смотрителя поточных линий. – Он усмехнулся. – А лучше всего из меня получится техник-смотритель за небесами».

Где-то там, по ту сторону этого синего неба, прямо сейчас кто-то ломал голову… и, между прочим, не всегда именно голову… просто напрягал мозг или иное мыслительное устройство над тем, как прочесть «длинное сообщение». Кратову уже доложили: это не точка по-тральфамадорски, что означала всего лишь «привет», [37] это действительно нечто важное, нечто невообразимое, и оно стоило всех потраченных усилий. Умницы-виавы чешут в затылках – затылки у них такие же, как у нас, и привычка чесать в оных также многократно отмечена! – и по обыкновению своему прячут за шуточками собственную растерянность. Старики-тахамауки, смахнув пыль с просторных ушей и слегка отодвинувшись от теплых каминов, тоже сквозь дремоту лениво толкуют между собой, что, мол, нет ли какой веской причины, чтобы немного пособить в свалившейся на плечи этих сопляков… как бишь их… Галактического Братства… трудной, но очень занятной и потому аппетитной проблеме. Эхайны тоже в деле; за всех не поручиться, но Справедливый и Беспорочный в своих чертогах в Эхайнанне наверняка следит за похождениями этого раздолбая и парвеню, четвертого т'гарда Лихлэбра, о «длинном сообщении» ему уже доложили, от него цепочка посланий протянулась до Красной Руки Эхайнора, до самого стольного града Эхайнагга, а уж там не поленятся, поднимут брошенную перчатку, потому что утереть нос человечеству и всему Галактическому Братству для них дело чести, хотя шансы, как все прекрасно понимают, иллюзорны. Очень хочется верить, что и какие-нибудь там бесконечно древние Мейал-Мун-Сиар тоже решат тряхнуть стариной и родить – быть может, напоследок! – блестящую технологию вскрытия «длинного сообщения», что поступило в наш мир из иных, соразмерных им времен и пространств.

Здесь, на Земле… Мадригаль со своими головастиками в Мадриде. Магда Шейбалова и ее «Úžasné ženy» (что означает совсем не то, чем кажется, а всего лишь «Чудо-женщины») в Остраве. Команда из Лхасы и еще одна команда из Лхасы – отчего бы им не объединиться, чтобы не путать занятых людей?! Немного наглые, но очень неглупые негры из Йоханнесбурга. И вовсе не наглые, но тоже очень сообразительные ребята из Сибирского центра тяжелых информационных систем.

«Давайте, братцы, – думал Кратов, слушая нескончаемые речи доктора Мадригаля, дорвавшегося до уживчивой и безгласной аудитории. – Поторопитесь, пока я еще не состарился. На вас вся моя надежда. Что бы я себе яростно и убедительно ни внушал, мне отчаянно интересно, ЧТО ТАМ СКАЗАНО».

18

Едва только начал накрапывать дождик, как доктор Мадригаль заторопился, рассыпался в наилучших уверениях и ушел. Наконец-то установилась желанная гармония. Только шорох травы под дождем, только ветер и небо. Кратов подобрал конечности и сел, стянув ворот куртки на шее. Он точно знал: никакая непогода не загонит его под крышу до вечера. Он слишком долго ждал этого часа.

Да и дождик, как обещали синоптики, должен был прекратиться к двум часам пополудни.

Со стороны моря, по тропинке, огибающей рощицу, по направлению к нему двигалась необыкновенная процессия.

Впереди балетным шагом выступала фантастической красоты женщина, упакованная в объемный прозрачный дождевик с откинутым капюшоном. Ее пышная прическа в духе Медузы-Горгоны намокла и примялась, но упрямо продолжала клубиться вокруг головы черным облаком.

В некотором отдалении за ней следовал худой и не слишком здоровый на вид светловолосый мужчина в темных очках не по погоде, в тропических шортах и легкомысленной майке, влажно льнувшей к жилистому торсу. Мужчина втолковывал спутнице нечто по его мнению чрезвычайно важное, между тем как у женщины на сей счет было иное мнение, позволявшее на ходу отмахиваться от собеседника, словно от докучного насекомого. Замыкал шествие громадный, согбенный под собственным весом и возрастом, неуклюжий и совершенно неуместный в этих краях тахамаук. Грубая серая кожа его в тех местах, что не были скрыты сложным бесформенным одеянием клоунских расцветок, казалась мокрым камнем.